Картер повернул в сторону в положенном месте и позади услышал испуганное шелестение самых робких из зугов. Он знал, что они будут идти за ним, поэтому не обеспокоился, ибо человек свыкается со странными повадками этих соглядателей. Когда он вышел к опушке леса, стоял полусумрак, и разгорающееся зарево говорило ему, что это полусумрак рассвета. В плодородной долине, плавно низбегающей к реке Скай, он видел дымок над трубами, и живые изгороди, и возделанные поля, и соломенные кровли расстилающегося мирного края. Раз он остановился у колодца возле дома, чтобы зачерпнуть ковшик воды, и все собаки зашлись испуганным лаем из-за зугов, неприметно кравшихся за ним по траве. В другом доме, где уже не спали, он обратился с расспросами о богах и о том, часто ли они пляшут на Лерионе; но чета крестьян лишь осенила себя Знаком Предвечных и указала путь в Нир и Ултар.
В полдень он шел по единственной широкой улице, главной улице Нира, в котором он побывал однажды и который был крайней вехой в его путешествиях в эти края; вскоре он подошел к огромному каменному мосту через Скай, в замковый камень которого каменщики заживо вмуровали человеческую жертву, когда возводили этот мост тринадцать столетий назад. Как только он оказался на той стороне, повсеместное присутствие кошек, дыбом подымавших шерсть на вьющихся по пятам зугов, обнаружило близкое соседство Ултара; ибо в Ултаре, согласно древнему и знаменательному закону, ни один человек не смеет убить ни единую кошку. Очаровательны были пригороды Ултара с их прячущимися в зелени домиками и усадьбами за аккуратными изгородями; а еще очаровательней был сам причудливый город с его старыми островерхими крышами и нависающими верхними этажами, бесчисленными дымволоками и забирающими вверх узкими улочками, старинный булыжник которых виднеется там, где не все пространство занято грациозными кошками. Когда кошек несколько пораспугали полунезримые зуги, Картер прямиком направился в кумирню Предбывших, где, по слухам, обретались кумирослужители и старые векописи; и, оказавшись среди повитых плющом седых камней этой округлой башни, венчавшей собой самый высокий холм Ултара, он разыскал патриарха Атала, поднимавшегося на заповедную вершину Хатег-Кла в каменистой пустыне и сошедшего вниз живым.
Восседающему на престоле слоновой кости в убранном гирляндами святилище на самом верху башни Аталу было полных три века от роду, но он по-прежнему был светел умом и памятью. От него Картер узнал многое о богах, но главное то, что поистине они лишь земные боги, немощные правители лишь над нашими дремами, больше нигде не имеющие ни власти, ни обиталища. Может, они и услышат мольбу человека, будучи в добром расположении, сказал Атал; но и думать нечего подняться к их ониксовой твердыне Кадата в холодном пустолюдии. Счастье, что никто из людей не ведает, где высится Кадат, ибо весьма горькие плоды принесло бы восхождение на него. Спутника Атала, Премудрого Барзая, утащили, исходящего воплем, в небо только за то, что он взобрался на вершину ведомой людям Хатег-Кла. С неведомым же Кадатом, если он когда-нибудь будет найден, дело будет обстоять куда ужаснее; ибо, если умудренный смертный иной раз и может обойти земных богов, их хранят Иные Боги из Запредела, о которых лучше умалчивать. Дважды по крайней мере в истории мира отмечали Иные Боги своей печатью первосущий земной гранит; в первый раз в допотопные времена, как угадывается по рисунку Пнакотских рукописей в слишком старой, чтобы можно было прочесть, их части, и в другой раз — на Хатег-Кла, когда Премудрый Барзай попытался увидеть земных богов пляшущими при свете луны. Так что будет гораздо лучше, сказал Атал, предоставить всех богов им самим и не беспокоить, разве что неназойливыми молитвами.
Хоть и разочарованный обескураживающим советом Атала и скудостью того, чем могли помочь Пнакотские рукописи и Семь Тайных Книг Хсана, Картер не совсем отчаялся. Прежде всего он спросил старого кумирослужителя о том чудном закатном граде, виденном с обнесенной поручнями террасы, думая, не сумеет ли он его отыскать и без помощи богов, но Аталу сказать было нечего. Может быть, говорил Атал, этот город — часть его особого дремного края и не принадлежит к миру видений, знакомому многим; не исключено, что он может быть на другой планете. В таком случае земные боги не укажут ему пути, даже если и захотят. Однако не похоже на то, ибо прекращение снов весьма ясно показывает, что Вящие желают от него город спрятать.
Тогда Картер учинил лукавую вещь, так употчевав своего бесхитростного хозяина лунным вином, подаренным зугами, что старик сделался безоглядчиво многоречивым. Утратив свою сдержанность, бедный Атал разболтался без всякого удержу о заповедных вещах, проговорившись о том громадном лицеочертанье, что выбито в живой толще горы Нгранек на острове по имени Ориаб в Южном море, и околичностями давая понять, что, быть может, это и есть то подобие, в котором земные боги запечатлели свои черты в те времена, когда они плясали на той горе при луне. Вызнал он и то, что этот лик столь странен своими чертами, что их можно без труда опознать и что они верный признак истинного племени богов.
И вот Картеру сразу сделалось ясно, как все это послужит к отысканию богов. Известно, что те из Вящих, кто молод, приняв на себя другой вид, часто сочетаются с дщерями человеческими, так что в обитателях земли, сопредельной холодному пустолюдию, где стоит Кадат, должна течь их кровь. Итак, отыскать то пустолюдие можно, если, увидев каменный лик на горе Нгранек, проследить его черты и, запечатлев их тщательно в памяти, искать их подобия среди живых людских лиц. Где они заметнее и гуще, оттуда ближе всего и должно быть обиталище богов; и та каменистая пустыня, что лежала бы за поселениями в этих краях, и должна быть той, где высится Кадат.
Многое бы, возможно, узналось в подобных местах о Вящих: ведь те, в ком течет их кровь, возможно, наследуют память о мелочах, весьма нужных искателю. Они, возможно, сами не ведают, кто они от роду, ибо боги так не любят обнаруживать себя среди людей, что не сыскать того, кто бы видел их в лицо по собственному ухищрению; но у них будут выспренние, причудливые помыслы, невразумительные для их ближних, и они будут петь о далеких городах и вертоградах, столь ни на что не похожих даже в дремном краю, что простой люд будет называть их безумцами. Возможно, с помощью всего этого удастся проникнуть в древние тайны Кадата или получить окольные сведения о чудном закатном граде, который боги облекают покровом тайны, и, возможно, даже при случае захватить заложником возлюбленное чадо божье или взять в плен самого юного бога, имеющего на себе образ человека и обитающего среди людей с пригожей крестьянской девой, своей суженой.
Однако Атал не ведал, как отыскать Нгранек на том острове Ориаб; и дал Картеру совет идти вниз по течению за певучими струями Скай, несущей воды под своими мостами к Южному морю, где не бывал никто из обитателей Ултара, но откуда прибывают купцы в ладьях или с длинными караванами впряженных в арбы мулов. Там лежит огромный город Дилат-Леен, но в Ултаре о нем идет дурная молва из-за тех черных галер с тремя рядами скамей, что заходят в его гавань с грузом карбункулов из невесть каких стран. У негоциантов с этих галер, ведущих дела со златоковачами, человеческий или почти человеческий облик, гребцов же никто никогда не видел; и в Ултаре почитают за непотребство, что тамошние купцы ведут торговлю с черными кораблями из неведомой земли, гребцам которых нельзя показаться на люди.
К тому времени, как Атал все это поведал, его совсем разморило, и Картер осторожно уложил его на кушетке с инкрустацией из черного дерева и благоприлично расправил долгую бороду у него на груди. Собравшись уходить, он отметил, что вслед за ним не раздалось никакого приглушенного шелестения, и подивился, почему так увяло любопытство, подзуживавшее зугов. Потом его внимание привлекли холеные лоснящиеся кошки Ултара, с необычайным вкусом облизывающие себе усы, и он припомнил шипение и кошачьи вопли, глухо до него долетавшие из нижних покоев капища, пока он весь ушел в разговор со старым кумирослужителем. Припомнил он также и бесстыжий голодный взгляд, каким особенно дерзкие молодые зуги провожали маленького черного котенка на булыжниках мостовой. И поскольку для него во всем свете не было ничего милее маленьких черных котят, он наклонился и приласкал холеных кошек Ултара, облизывающих себе усы, и не стал сокрушаться, что пронырливые эти зуги не будут сопровождать его дальше.
Солнце садилось, и Картер остановился в древней гостинице на крутой улочке, откуда открывался вид на нижний город. И когда он вышел на балкон в своей комнате и обвел взглядом море красных черепичных кровель, и булыжные мостовые, и приветливые луговины вдали, все приглушенное и волшебное в косых лучах, он готов был поклясться, что Ултар как раз то место, где можно было бы поселиться навек, если бы только память о городе на закате великолепнее этого не манила его все вперед к неведомым опасностям. Потом случились сумерки, и розовые стены побеленных фронтонов полиловели и потеряли свою материальность; и желтые огоньки затеплились один за другим в забранных старинными решетками окнах. И мелодичные колокола заблаговестили с храма-башни на высотах, и первая звезда мягко замерцала над лужайками за рекой Скай. С наступлением ночи пришло время песен, и Картер покачивал головой в лад лютнистам, воспевающим старину на узорочных балконах и в мозаичных двориках безыскусного Ултара. Мелодическими были бы даже голоса многочисленных кошек Ултара, не погрузись они большей частью в молчание сытости от необычного пиршества. Некоторые из них удалились в те загадочные места, известные только кошкам и, по словам поселян, расположенные на темной стороне луны, куда кошки вспрыгивают с высоких кровель; один же маленький черный котенок прокрался по лестнице и вскочил Картеру на колени помурлыкать и поиграть. И потом свернулся в ногах, когда тот наконец прилег на маленькую кушетку с подушками, набитыми пахучими и дурманными травами.