– Раз уж все складывается так, что мы не можем ни предотвратить, ни ускорить прибытие объекта, ни угадать его цели, пока он не соизволит связаться с нами, – сказал Сол Гурски своим придворным дамам в спальне, – давайте повеселимся.
Что они и сделали у Зеркального пруда, под музыку оркестра Люлли; каплуны жарились на углях, арлекины при свете факелов плясали и сражались, разыгрывая древние любовные и комедийные сценки, обнаженные женщины плескались в фонтане Тритона, а над ними в это время скользили фантастические земли длиной в сто миллионов километров. Эа продвигалась, пока звезда Сола не оказалась в ее центре, затем остановилась. Внезапно, мгновенно. Небольшая гравитационная дрожь встревожила Версаль, оркестр пропустил ноту, жонглер уронил булаву, вода в фонтане всколыхнулась, женщины вскрикнули, каплун упал с вертела в огонь. Только и всего. Контроль над массой, импульсом и гравитацией был абсолютным.
Дирижер посмотрел на Соломона Гурски, подняв палочку в знак своей готовности возобновить игру. Сол не взмахнул носовым платком. Ближайший участок Эа находился в пятнадцати градусах на восток, на расстоянии в двести тысяч километров. Для Сола Гурски он выглядел как полоска залитой солнцем земли шириной в две пяди, которая бесконечно сужалась с обеих сторон, превращаясь в нить из света. Он посмотрел вверх: от вершины тетраэдра еще две блистающие нити убегали за горизонт, одна нырнула за Малый Трианон, другая – за крышу Королевской капеллы.
Дирижер все еще ждал. Музыканты замерли, прижав инструменты к лицу. На лужайке кричали павлины. Сол Гурски вспомнил, какие у павлинов мерзкие голоса, и пожалел, что воссоздал их.
Он взмахнул платком.
Столб белого света вырвался из гравийной дорожки у начала лестницы. Воздух вскипел от светящихся частиц.
«С нами пытаются связаться», – сообщило Духовное Кольцо в мгновение низовремени. Сол Гурски почувствовал, как информация, поступившая от Кольца, втиснулась в кору головного мозга: луч исходил из некоего источника, находящегося на ближней части артефакта. Текторы, благодаря которым существовала Игрушка, были перепрограммированы. Теперь они в сверхбыстром темпе создавали из версальской земли нечто новое.
Столб света рассеялся. На верхней ступеньке лестницы стоял человек: белый самец Точки Альфа, одетый в стиле Людовика XIV. Мужчина спустился по ступенькам мимо факелоносцев. Сол Гурски посмотрел ему в лицо.
И расхохотался.
– Добро пожаловать, – сказал он своему двойнику. – Присоединишься? Каплуны скоро будут готовы, можем предложить лучшие вина, доступные человечеству, и я не сомневаюсь, что вода из фонтана освежит того, кто совершил такое долгое и далекое путешествие.
– Спасибо, – сказал Соломон Гурски голосом Соломона Гурски. – Приятно встретить гостеприимный прием после затейливых странствий.
Сол Гурски кивнул дирижеру, который поднял палочку, и petite bande[237] возобновил прерванный гавот.
Позже, на каменной скамье у озера, Сол Гурски сказал своему двойнику:
– Ценю твою вежливость, но не было необходимости принимать мой облик. Все это такая же фикция, как и ты сам.
– Почему ты думаешь, что всему причиной вежливость? – спросил конструкт.
– А почему ты решил принять форму Соломона Гурски?
– Почему бы и нет, если это моя собственная форма?
Нереиды плескались в бассейне, искажая отражение Эа.
– Часто задаюсь вопросом, как далеко я сумел забраться, – проговорил Сол.
– Дальше, чем ты можешь себе представить, – ответил Сол II. Играющие нереиды нырнули; по поверхности пруда пробежала рябь. Гость наблюдал, как волны плещутся у бордюра и сталкиваются друг с другом. – Там есть Иные, о чьем существовании мы даже не подозревали, они движутся во тьме, очень медленно и тихо. Думаю, они старше нас. Они другие, совсем другие, и мы приблизились к тому непростому рубежу, где наши экспансии встречаются.
– Я предполагал, что этот артефакт – в смысле, ты – имеет инопланетную природу.
– И да, и нет. Я полностью Соломон Гурски и полностью Иной. Таков смысл артефакта; в точке, где мы находимся, возможны либо разрушительная конкуренция, либо объединение.
– Для простого воссоединения родственников ты проделал слишком долгий путь, – пошутил Соломон Гурски. Двойник рассмеялся, и Сол понял подоплеку этого смеха, его суть. Он двинулся прочь от бассейна с нереидами.
– Прогуляемся? Нам надо наверстать упущенное за тридцать миллионов лет.
Брат его догнал, и они вдвоем ушли от водоема к лесам, озаренным светом Эа. История Сола II: он летел дольше всех прочих семян, пустившихся в путь после гибели Орка. Восемьсот тысяч лет от пробуждения до пробуждения, и когда он почувствовал, как тепло нового солнца соблазнило текторные системы включиться, датчики сообщили, что в системе есть кто-то еще. Коричневый карлик, к которому приближался Сол II, разбирали и превращали в скопление космических обиталищ.
– Их технология похожа на нашу – думаю, это должно быть универсальной неизбежностью, – но они давным-давно разорвали узы, которые все еще связывают нас с планетами, – сказал Сол II. Леса Версаля на мгновение погрузились во тьму, когда небесный риф затмил Эа. – Вот почему я думаю, что они старше нас: я не видел их первоначальную форму – они не связаны с ней, в отличие от нас; я подозреваю, что они ее забыли. Только когда мы полностью слились, я убедился, что они не были другим вариантом человечества.
На небольшой поляне стояла деревянная карусель с ручным приводом. Морды нарисованных лошадей в небесном сиянии выглядели свирепо и жалко. Деревянные кольца свисали с железных укосин на краю; деревянные копья, с помощью которых рыцари выслуживались, были заперты в чулане посередине механизма.
– Мы существуем вечно, порождаем расы, государства, целые экосистемы, но мы бесплодны, – сказал Сол II. – Скрещиваемся сами с собой. Никакого объединения различий, примирения противоположностей, гибридной энергии. С Другими был секс. Совокупление. Из слияния идей, видений и возможностей мы создали то, что ты видишь.
Первый Сол Гурски положил руку на шею раскрашенной лошади. Карусель была хорошо сбалансирована, малейшее давление заставляло ее вращаться.
– Почему ты здесь, Сол? – спросил он.
– Мы поделились технологиями, мы научились проектировать на квантовом уровне так, чтобы полевые эффекты можно было применять в макроскопических масштабах. Манипулирование гравитацией и инерцией; квантовая запутанность; мы можем создавать и управлять квантовыми червоточинами.
– Зачем ты пришел, Сол?
– Разработка альтернативных временных потоков; проектирование и колонизация множества миров, гиперпространственные и гиперразмерные процессоры. Существуют другие вселенные, и мы можем их исследовать.
Деревянная лошадка остановилась.
– Чего ты хочешь, Сол?
– Присоединяйся к нам, – сказал другой Соломон Гурски. – Ты всегда умел мечтать – мы, Соломоны Гурски, всегда умели мечтать. Человечество расширится и займет все возможные экологические ниши.
– Поглощение, – сказал Соломон Гурски. – Ассимиляция.
– Единство, – возразил его брат. – Брак. Любовь. Ты ничего не утратишь, а приобретешь все, о чем только можно подумать. Созданное тобой будет сохранено; я же, по сути, машина для запоминания. Это не уничтожение, Сол, не бойся; это не растворение твоего «я» в каком-то коллективе без личности. Это ты плюс мы. Жизнь в кубе. И, в конце концов, мы – одно семя, ты и я, разделенные вопреки своей природе. Мы снова приобретем друг друга.
Если ничего не утрачено, тогда ты должен сейчас думать о том же, что и я, пришло в голову Соломону Гурски I. Я вспоминаю лицо, забытое более тридцати миллионов лет назад: рабби Бертельсман. Толстое, ясноглазое, приятное лицо. Он разговаривает с мальчиками в преддверии Бар-мицвы про Бога и мастурбацию. Он говорит, что Бог осудил Онана не за удовольствие от порока, а за то, что тот пролил семя на землю. Онан был бесплоден, бесполезен. Он ни с кем не поделился даром жизни. И теперь я Бог в своем собственном мире, а рабби Б. такой, с улыбкой: мастурбация, Сол. Просто затянувшееся самоудовлетворение; семя, впустую пролитое на землю. Развлекуха как она есть; бесконечное воссоздание самого себя.
Он посмотрел на своего близнеца.
– Рабби Бертельсман? – спросил Сол Гурски II.
– Да, – сказал Сол Гурски I; затем решительно, воодушевленно: – Да!
Улыбка Соломона Гурски II растворилась в пылинках света.
Внезапно внешние края огромного тетраэдра вспыхнули десятью миллионами точек алмазного сияния. Сол смотрел, как лучи проносятся сквозь Игрушку, и понимал, что они собой представляют. Манипуляция пространством и временем. Даже на скорости света Эа была слишком огромна для такой синхронности. Воздушные деревья, небесные рифы, гарпунники, сифоны, живые аэростаты, цеппелины, облачные акулы; все, к чему прикасались лучи, анализировалось, осмысливалось, запоминалось. Ангелы-летописцы, подумал Сол Гурски, пока серебряные ножи рассекали его мир. Он увидел, как Духовное Кольцо расплетается, словно спираль ДНК, и миллиард дней Соломона Гурски потоком движется по лестнице из света в Эа. Центр потерял устойчивость; гравитационные силы, которыми управляло Духовное Кольцо, поддерживая экосферу Игрушки, ослабевали. Мир Сола умирал. Ему было больно, однако он не чувствовал скорби или сожаления – скорее, свирепую радость, настоятельное желание вскочить и умчаться прочь, освободиться от огромного бремени жизни и гравитации. Это не смерть, подумал он. Ничто не умирает. Он поднял глаза. Ангельский луч прочертил жгучую дугу над крышами Версаля. Сол распахнул объятия, и свет разорвал его на части. Все хранится и воссоздается в разуме Господа. Забытый Соломоном Гурски Версаль распался на рои свободных парящих текторов.
Конец наступил быстро. Ангелы проникли в фотосферу звезды и отыскали сложные квазиинформационные машины, которые там трудились. Солнце забеспокоилось, пробудившись от долгого забытья. Духовное Кольцо разрушилось окончательно. Осколки кувырком пронеслись сквозь Игрушку, эффектно разрывая умирающие небесные рифы, разрушая облачные леса, вспыхивая кратким блеском на похоронных орбитах вокруг набухающего солнца. Ибо звезда умирала. Хромосфера покрылась пятнами; солнечные бури проносились от полюса к полюсу в виде цунами длиной в миллион километров. Запаниковавшие стаи охотников вспыхнули и сгинули в с