ала, от ее заунывное песни у самого Куприяна мороз пробегал по хребту. В ответ на эти звуки над горшком возникло, выскочив из горлышка, белое облачко тумана, за ним второе, третье… Каждое отлетало в сторону, зависало над песком и начинало вращаться в воздухе. Постепенно в каждом облачке проступали черты некоего существа – невидимые руки лепили человечков из невесомой материи тумана, и каждый начинал кружиться в неуклюжей пляске, спеша за звуками свирели, но не поспевая и не попадая в лад.
Первой появилась молодая девушка – не просто рослая, а длинная, как рыбка, с неестественно вытянутым телом и маленькой головой. С головы до самого песка спадали густые волосы цвета тумана. Одеждой ей служил тот же туман, разорванный на множество длинных лоскутов; непонятно, как они держались на худом теле, и при каждом движении между лоскутами мелькала то маленькая грудь, то острый локоток, но костлявая коленка. Лицо ее было, впрочем, довольно миловидно. Не открывая глаз, она танцевала в воздухе, вся отдавшись пению свирели, и каждая прядь ее волос вела свой танец.
Подруга, выскользнувшая из горшка следом, ни в чем не имела с ней сходства, кроме того, что тоже имела женский облик. Горбатая старуха, грузная, неуклюжая, была одета во что-то вроде рваного мешка; мешок этот, ее толстые руки и ноги, длинный крючковатый нос, седые нечесаные космы явно показывали, что живет она где-то среди земли, золы и пепла. Она тоже плясала, иной раз приоткрывая тяжелые веки то над одним, то над другим глазом и бросая на Куприяна неприязненный взгляд.
Третьим был чумазый младенец с очень хмурым лицом. Четвертыйм – «мальчик-плакса» трех лет на вид. Пятым – чудное существо невесть какого пола, с небольшим круглым туловищем, с руками и ногами, похожими на корневые отростки, и такого же цвета. Шестым – старик с длинной седой бородой и лошадиными копытами вместо ног, причем ноги начинались прямо там, где кончалась борода. Вся эта ватага приплясывала, выстроившись в круг, под звуки унылой свирели, и отвечая на каждую перемену лада. Звуки пониже заставляли их опускаться, повыше – подниматься, они плясали и вертелись то быстрее, то медленнее, повинуясь воле поющей кости.
Эта нелепая гудьба и пляска продолжались довольно долго. Несколько раз Куприян останавливался перевести дух, но снова принимался играть, добиваясь того, чтобы укрощенные духи беспрекословно повиновались невидимой узде и кружились кольцом вокруг него. Выбросив когда-то горшок, дудочку Куприян хотел сжечь, но не смог найти. Перерыв все свои лари, а на днях нашел ее там же, где когда-то искал.
Но вот он перестал играть, и духи медленно осели на песок.
– Вот что, неладная сила! – обратился к ним Куприян. – Изловил я вас, теперь снова будете мне служить. И такая будет для вас задача. Знаете ли вы средство с племянницы моей снять очарованный сон? Ведаете ли – кто его навел?
По череде духов пробежала волна трепета.
– Вихрушка! – велел Куприян тонкой деве. – Ты говори!
Дева медленно подняла веки. Даже при луне было видно, что глаза у нее пронзительного голубого цвета. Среди ее волос проросли мелкие цветочки на тонких стебельках, голубые и белые. Они стояли облаком вокруг головы, и это было бы даже красиво, если бы сквозь белейшую кожу не просвечивал скелет.
– Навела сон хозяйка источника, – тихим, шелестящим голосом ответила дева.
– Где источник?
– Там. – Бледная рука девы с просвечивающей костью показала на озеро.
– Как снять этот сон?
– Водой из источника.
– Принеси!
Дева задрожала, облик ее заколебался, грозя рассеяться и снова стать туманом.
– Мы не смеем… не смеем… – прошелестели, прогудели несколько голосов. – Стережет хозяин. Сам стережет.
– Меня проведете? – строго спросил Куприян.
Он знал: духи не всесильны. Они знают многое, но не все; могут многое, но не все. А главное, что отличает их от человека – у них нет силы воли. Они неспособны терпеть, одолевать себя, пересиливать себя и свой страх. Тот, кто может это делать, будет господином над ними.
– Проведем, – тихо скрипнула грязная старуха голосом старой скамейки.
– Ведите! – Куприян встал с песка.
Он еще не отдохнул, но время было дорого.
– А ты посмеешь ли? – ехидно прогудел старик с лошадиными ногами; звался он Конобой. – Хозяин сам дорогу открывает!
– Пусть только откроет. Я-то уж не сробею.
Духи дружно загудели, собрались вместе и белесым роем взмыли вверх. Куприян двинулся за ними по берегу, но вскоре остановился.
Перед ним на самой границе земли и воды темнела некая громада. Куприян на миг опешил – он знал, что это такое. Змеев камень! Валун величиной мало не с избушку, по которому само озеро в незапамятные времена называлось Змеевым. Но почему он здесь – они ведь на другом берегу, со стороны болота! Как же он обогнул озеро и не заметил?
Духи подлетели к камню и начали кружить над ним, множеством голосов напевая дикую песню без слов. Духов, которым Куприян дал имена, было всего шесть, но голосов он слышал многие десятки. На самом деле духи – что комариная стая, бесчисленная и неразличимая; можно слепить из комаров некий ком и дать ему имя, но он все равно не обретет ум и душу, подобную людской.
А потом раздался звук, от которого у Куприяна мороз пробежал по хребту и волосы шевельнулись на голове, – скрежет раскрываемой пасти камня. При лунном свете он видел, как верхняя часть громадного валуна поднялась и нависла крышкой. Перед Куприяном открылся проход в бесконечную черноту. По ней струились белесым светом жилы, а обрамляли проход длинные, острые, загнутые назад змеиные зубы. Каменная пасть распахнулась во всю ширь – даже будь Куприян вдвое выше ростом, и то прошел бы, не нагибаясь.
– Все пятеро – за мной! – недрогнувшим голосом приказал Куприян.
И шагнул в пасть, переступил через нижний ряд зубов, стараясь не задеть.
Перед ним был узкий, но высокий проход, похожий на нору. Через несколько шагов позади раздался скрежет – пасть закрылась, но Куприяна это не озаботило: из таких мест всегда выходят не там, где входили. Духи летели перед ним, освещая путь белесым тусклым светом. Куприян делал шаг за шагом, замечая, как тропа опускается, а дышать становится труднее. Проход расширялся, но от этого не делалось легче. Напротив, казалось, что эта тесная темнота заполонила весь мир и из нее не будет вовсе никакого выхода. Осознанным усилием воли Куприян давил в себе страх, что норовил поднять мерзкую голову в глубине души: испугавшийся пропадет. В таких делах выручает бесстрашие, а неспособному держать страх в узде нечего делать в колдунах.
Куприян шел по неоглядному полю, засеянному одной темнотой. Над головой гудели ветра и слышался плеск озерных волн. Вот он заметил, что духи остановились, сбились в стайку и зависли. Когда подошел, услышал журчание.
Дорогу преграждал бьющий из земли ключ с черновато-серой водой. Куприян подошел и наклонился. Было видно, что яма ключа, будто колодец, уходит на большую глубину. Куприян смотрел, бросив взор вниз, будто зоркий камешек; тот все опускался, опускался, и вода перед ним немного светлела. Там на дне что-то было. Смутно различались очертания лежащего тела. Вокруг него носились зеленоватые блики света… или мелкие живые существа вроде мух… Раздавалось жужжание, в котором постепенно стали проясняться отдельные голоса. Куприян прислушался: каждый голос повторял одно-единственное слово. Голоса были разными: высокими и низкими, тонкими и грубыми, приятными на слух и визгливым скрипучими, свистящими, воющими, булькающими, шипящими, хрипящими. Иные напоминали грохот камней, другие шелест сухой листвы. Одно свойство у них было обшим: все эти слова, произносимые ими, не имели никакого смысла.
– Авизу… Авизу… Авизу…
– Авиту… Авиту… Авиту…
– Аморфо… Аморфо… Аморфо…
– Хекеш… Хекеш… Хекеш…
– Одем… Одем… Одем…
– Эйлу… Эйлу… Эйлу…
– Татрота… Татрота… Татрота…
– Клобата… Клобата… Клобата…
– Пирташа… Пирташа… Пирташа…
Что это? Заклинание?
Жужжание сделалось яснее, в нем стали проступать отдельные понятные слова.
– Имя мне Анавардалея…
– Имя мне Патаксарея…
Понятных слов стало еще больше, и тут Куприян наконец понял, что такое слышит. Имена. Это были имена бесов или бесовок, здесь, в своем обиталище, не имевших зримых обликов: имя каждой было ее обликом.
– Душительница младенцев…
– Душительница детей…
– Уносящая детей…
– Топчущая детей…
– Жница детей…
– Детская смерть…
– Ночная давительнциа…
– Горе матерей…
– Безвозвратная…
– Кровопийца…
– Хватающая…
– Ненасытная…
Вдруг Куприян увидел совершенно четко увидел то, над чем они вились, как будто мог достать рукой. Это была молодая женщина: ясное лицо с закрытыми глазами, золотые волосы…
А голоса слились в один и запели мощным хором:
– Гилу! Гилу! Гилу!
– Лилит! Лилит! Лилит!
И только Куприян подумал – это ее имя, имя главной среди них! – как в лице лежащей проступило ясное сходство с Устиньей. Вздрогнув, Куприян наклонился ниже, но тем словно зеркало разбил: лицо пропало, сменилось видением голого черепа среди кучки костей, а потом осталась одна водяная рябь.
Опомнившись, Куприян отшатнулся.
– Мать-вода, государыня вода! – зашептал он. – Царь морской, царь речной, царь озерный! Прикажите мне воды брать, чары снимать!
И черпнул горшком из ключа. Вода, потревоженная прикосновением, вскипела и ринулась на Куприяна, окатила с головы до ног. Он не понял, была ли она ледяной или обжигающе-горячей; сквозь всю одежду его обожгло и толкнуло, так что он едва устоял на ногах, прижимая к груди горшок.
– Идем! Скорее! – подвывали духи. – Скорее! Бежим!
Куприян пошел вдоль ручья, текущего из ключа. Позади него слышался яростный плеск, будто волна нагоняет и вот-вот накроет с головой. Поглотит, закрутит, перевернет вниз головой, перекроет воздух…. А потом сомкнется пастью чудовища. Но Куприян не оглядывался, а все ускорял шаг. Вода в горшке яростно кипела и шипела, как против воли пойманное злое существо.