Поднялся шум. Всякой деревне хотелось иметь почетное основание от Игорева богатыря, и давно уже велось, что Игорева дружина прирастала новым витязем с появлением каждой новой деревни. И у каждой ведь находился могильный холм поблизости, под каким тот самый богатырь погребен!
– Будет вам! – унимал их Арсентий, слушавший эти споры каждый год. – Расскажите лучше, чем наши богатыри славны! Для дедовой славы мы тут собираемся, не для споров!
– А то подерутся еще сейчас – бороды седые в клочья! – негромко хмыкнул Трофим; человек приезжий, родом новгородец, он не принимал местные предания близко к сердцу.
– Спой нам, дедко, про князя Игоря и жену его, – попросил Павша.
Демка невольно вскинул голову. Он, как бездетный вдовец, почетом не пользовался, сидел на дальнем краю поляны, перед стайкой парней-женихов, и разговоры в кругу больших людей едва мог расслышать.
Овсей охотно взялся за гусли. В существовании Стремила-богатыря никто не сомневался, его могилу в бору Тризны даже могли показать точно. Старик начал петь: как ехал Стремил-богатырь по чисту полю, наехал на шатер высокий, зашел в него и заснул крепким сном. Вдруг услышал стук да гром: мать сыра земля колебается, реки синие колыхаются, леса дремучие к земле приклоняются. Едет к нему богатырь выше леса стоячего, ниже облака ходячего. Влез тогда Стремил-богатырь на высокий дуб и там затаился. А тот витязь был сам Игорь-князь, и вез он с собой жену, Талицу, деву красоты невиданной. Зашли они в шатер, поели, попили, Игорь-князь лег и заснул, а жена пошла по берегу озера прогуляться. Увидела на дубу Стремила-богатыря, стала его сманивать, желая с ним блудное дело сотворить. Грозила, что иначе пожалуется Игорю-князю, будто Стремил ее силой взял. Согласился он, сошел с дуба, и сотворил они, что надо. А потом спрятала Талица Стремила в седельную суму. Пробудился Игорь-князь, сел на коня, жену позади себя посадил. Поехали дальше, да стал конь его богатырский спотыкаться. Начал его князь плетью шелковой промеж ушей охаживать, конь и пожаловался: и двоих-то везти тяжело, а теперь троих везу! Вытащил Игорь Стемила из седельной сумы, вызнал, как все было, схватил жену свою да и бросил оземь. И где расшиблась она – стала река Талица, потекла в Игорево озеро. А со Стремилом Игорь побратался, и стал тот в дружине его первым богатырем…
Сказание это в Великославльской волости знали давно: нынешние деды слышали его от своих дедов. Но теперь сумежане переглядывались, на лицах отражалось опасливое недоумение. Уж не эту ли Талицу вынесло в домовине из озера? Не для нее ли часовню возвели? Но будь она блудлива, не стал бы бог ее прославлять нетленностью, не дал бы силы творить чудеса исцеления. Стало быть, лжет старинная песнь? Об этом вслух сказать не смели, и многие бросали тревожные взгляды в ту сторону, где стояла новая часовня над девой в домовине. Ну как услышит, разгневается… Гнева же ее боялись – не одному Демке немилость Талицы-Евталии принесла тяжкую болезнь. В ее власти и хворобу навести, и исцелить, не зря все бабы за «святым песочком» бегают.
Демка, слушая песнь, все больше мрачнел. Он-то верил, что так все и было. Та блудливая дева смеялась в его снах, просила поцелуев, сулила женитьбу с богатым приданым. Да как бы ее приданое не оказалось той же цены, что вчерашний клад…
– Демка, слышь! – раздался рядом тихий шепот.
Повернув голову, Демка увидел рядом Хоропуна: тот тихонько подкрался к нему на полусогнутых, пока все слушали.
– Давай отойдем. – Приятель кивнул на опушку. – Расскажу что!
Без охоты Демка согласился: тихонько поднялся и отошел шагов на семь, чтобы не мешать певцу. Они снова присели на землю, выбрав клочок сухой земли с мхом и хвоей, уже чуть нагретый солнцем.
– Чего ты тут лазишь?
– Слышь, я к Егорке тишком подкатился, – зашептал Хоропун. – Расспросил его. Бывает, мол, люди клад найдут, а он всякой дрянью рассыплется – что делать, чтобы не рассыпался? Он сказал, надо заговор сказать, сильное слово, мол. Я говорю, это дело верное, да только кто такой заговор знает? Он говорит, я знаю. Не хотел говорить, да я его уломал! Там зачин обычный: пойду перекрестясь… Потом так: на синем море есть остров, на острове бел горюч камень, как камне сидит Михаил Архангел, Пресвятая Мати Божия Богородица, Спас-Спаситель, Кузьма-Демьян, кормилец святой, и бог Мамонтий…
– Это что же за бог такой – Мамонтий? – изумился Демка.
– А я почем знаю? Егорка так сказал – стало быть, есть и такой. И говори: благословите меня в божий лес идти, клады брати, и чистое золото, и светлое серебро, и каменья самоцветные. И поставьте, мол, вокруг моего клада и меня, раба божия, тын булатный от земли до неба, от востоку до запада, и покрывает тын булатный медным небом, и запирает тын булатный девятью ключами… нет, тридевятью ключами. И относит на святое окиян-море, и мечет ключи золотые во святое окиян-море. Есть в окияне-море Кит-рыба, выходит, ключи пожирает и уходит Кит-рыба… и уходит… Кит-рыба под белый горюч камень… И Мать Пречистая Божия Богородица… и бог Мамонтий… или Мамонтей…
Окончательно запутавшись, Хоропун умолк.
– Сам ты бог Мамонтей! Чего-то ты, брат, перепутал все, – хмуро сказал Демка. – Вздор какой-то получился. Кит-рыба… Мы ж не рыбу ловить собрались!
– Да нет, Кит-рыба ключи золотые бережет, чтобы никто силу того заговора не превозмог!
– И царь водяной с ней! – отмахнулся Демка. – Теперь-то шиш толку от того заговора, ушел к лешим наш клад.
– Так надо ж сызнова пойти! В другой раз уж не упустим!
– Ты рехнулся? Другой раз через тридевятьдесят лет будет!
– Сам дурак! Пока Зеленая Пятница – сила держится, нынче ночью клад опять покажется. Пойдем, а? В другой-то раз мы уж не упустим!
– Да иди ты на хрен! Я ученый, больше в эти блудни ты меня не заманишь! Голым родился, гол и умру!
Но Хоропун настаивал, и постепенно Демка сдался. Не столько уже серебро, сколько азарт его манил – хотелось утереть нос судьбе, что поманила и насмеялась.
– Тебя из дома-то отпустят? Небось и так жена за ночную отлучку побила.
– Не побила! Пусть только сунется – я ей сам… Вот принесу клад – они все своей бранью подавятся, и Агашка, и Хриська, и сам Вуколка с ними! – Хоропун с досадой покосился на тестя, сидевшего со старшим сыном в почетной части собрания, неподалеку от Арсентия и Трофима. – Ишь, вытаращился…
Решили не откладывать: Хоропун боялся до завтра забыть заговор, а еще надеялся, что в вечер законной мужской пирушки его дома не так сильно будут бранить за отлучку. Скажу, мол, у Демки ночевал… За последнее время Хоропун уже две ночи провел не дома – когда после встречи с покойницей остались у Куприяна и вчера, когда искали клад, – и Агашка утвердилась в мысли, что муж нашел себе какую-то блудню-полюбовницу, и скорее всего, в Барсуках. Демка шашни завел с Устиньей, и этот за ним хвостом тянется, как она твердила матери и невесткам.
Гулянья у Тризны заканчивались поздно, когда половина уже заснет, а половина начнет стучать зубами от ночного холода – все-таки лето едва на пороге. Разожгли большой костер, пламя рвалось в вышину. Хмельные мужики завели песни, начались пляски с топотом и свистом. Пользуясь сумерками, Демка и Хоропун отступили в лес и скрылись с глаз. Сами были почти трезвы: хоть и жалели об упущенном случае налиться медовой и березовой брагой по уши, клада хотелось больше. Вчерашняя лопата так и лежала в кустах, где Хоропун ее оставил, – прихватили на случай, если новый клад покажется под землей.
Ободренные опытом, шли вокруг озера быстрее и почти не глядели по сторонам. Сумерки густели, начал накрапывать дождь. Ноги скользили по влажной грязи.
– Худо дело! – бормотал Хоропун, надвигая шапку ниже на глаза. – От дождя все по избам разбегутся, меня дома хватятся…
– А мы скажем, что у Егорки сидели, заболтались, – отмахнулся Демка. – Не ворочаться же назад. Ругать не станут – у Егорки какие же бабы?
Ради дождя невольно ускорили шаг и на вчерашнее место пришли, еще пока не совсем стемнело.
– Куда дальше-то? – пробормотал Хоропун, завидев знакомый еловый выворотень. – Это ж здесь было, да?
Пока Демка в раздумье озирался, Хоропун прошел к выворотню и стал, наклонившись, осматривать землю. Везде видны были следы вчерашних поисков, но ни кусочка серебра он не углядел. Демка нагнал его, придержал за рукав и шепнул:
– Твой заговор-то когда читать надо? Как клад увидишь или сразу?
– А леш… Бог Мамонтий его знает! Егорка не сказал.
– Что же ты не спросил?
– Не догадался…
– Не догадался! Знахарь из тебя, как из крота епископ!
– Сам ты кро… Тихо! – Хоропун судорожно вцепился к Демкин локоть. – Гляди…
Они стояли на том месте, где в первый вечер заметили свечение. Земля под ногами была темна, но впереди, в зарослях, шагах в двадцати, появилось знакомое сияние. Как зачарованный, Хоропун подался к нему. Демка пристально глядел, не сходя с места и держа молот наготове.
Свечение из-под земли усиливалось. Словно росток, пронзающий лесной сор, поднялся серебристый луч и на глазах у изумленных ловцов превратился… в девку. В чем-то белом, с распущенными светлыми волосами, она стояла, приложив руки к груди, и застенчиво взирала на мужчин. С игривым вызовом склонила голову, а на призрачном личике с острыми чертами было такое выражение, будто сейчас прыснет от смеха.
– Ой, де… – хрипло начал Хоропун, но тут Демка, неслышно подошедший сзади, крепко закрыл ему рот своей грубой ладонью.
Хоропун дернулся, но тут же сообразил – не болтать и тем более не ойкать! – и затих. Девка слегка пошевелилась и улыбнулась им. А Демка лихорадочно прикидывал: кто это? Навка из озера? После Егорьева дня они уже могут выходить из воды и появляться среди людей. Или все же клад? Клад чем хочешь может показаться – и девкой тоже.
Хоропун двинул его локтем в грудь. И Демка вспомнил про молот. Сделал плавный шаг в сторону от Хоропуна, чтобы не мешал, поднял молот…
Девка так шустро прянула в заросли, что он почти не успел этого заметить, – только белый сполох мелькнул.