Он шагнул через порог, но приглашать эту пару в дом не стал и остановился на крыльце, уперев руки в бока и спиной загораживая дверь. Поспел, вытянув шею, попытался через Демкино плечо заглянуть в избу. Что, думают, он тут полюбовницу прячет?
– Здоро́во! – приветствовал его Поспел.
– Здоровее видали, хрен боялись! – с вызовом бросил Демка, не притворяясь, будто рад.
– Весело вам спать-почивать! – не без издевки добавил Кирша: дескать, добрые люди давно уж встали.
– И вам весело под оконцами гулять! – не остался в долгу Демка. – С чем пожаловали?
– Ты здесь, Бесомыга? – буркнул Поспел.
– Мне-то где еще быть. А вам чего здесь понадобилось? Свой двор с моим перепутали?
– Гулемыгу своего ищем. Как ушел вчера с вечера, так и пропал. Знаешь, где он?
– Волки на нем гадить уехали. Да откуда мне знать, я ему не нянька.
Не подавая вида, Демка ощутил, как пробирает в груди холодком. Он-то вчера понадеялся, что без него Хоропун не решится на новый поход за кладом. Ошибся?
– Куда вы ходите-то с ним? – неприветливо спросил Кирша. – В какую деревню?
– Не ходим мы ни в какую деревню. А пойдем – вас не спросим.
– Да ладно тебе врать! Мы бабам не скажем, где ваши мамошки, хоть вы с кимиморами любитесь. Помоги только Хоропушку найти. Агашка блажит, да и мать тоже…
– Не знаю я, где он.
– А ну говори! – Поспел было попер на Демку грудью.
– Вон поди! – жестко ответил Демка и уже готов был тычком в грудь отправить Поспела в полет с крыльца, но Кирша, чуть более умный, придержал брата.
– Вы ж с ним все бегивали куда-то, – стараясь говорить миролюбиво, добавил Кирша. – Куда? Скажи только! Мы на тебя слаться не будем, но надо ж нам найти оглоеда нашего! Все же зять, уж какого бог послал по грехам!
– Не знаю я, где он, я вчера как с Победища пришел, больше со двора не выходил. Где потеряли, там и ищите.
Братья переглянулись, на бородатых низколобых лицах отразилась некая мысль, и Демка заподозрил: сейчас они лучше его знают, где искать Хоропуна.
Они еще раз посмотрели на него, но по замкнутому лицу поняли: помощи в поисках им здесь не будет. Кирша махнул рукой и первым пошел прочь с крыльца.
Закрыв дверь, Демка сел на ближнюю лавку и расправил пальцами волосы. Внезапное пробуждение отодвинуло из памяти увиденный сон, но теперь он его вспомнил…
…Он был в кузне, но один, без Ефрема. Снаружи донесся громкий стук копыт – как гром. Демка вышел и увидел на дороге всадника на сером коне. Всадник приблизился и оказался женщиной – богато одетой боярыней. Лица он не мог разобрать, но видел парчовую шубу; по ловкой повадке знать, что баба молодая.
«Надобно мне коня подковать, – обратилась она к Демке. – Сделаешь хорошо, две куны дам».
И залилась смехом. Смех показался знакомым, но во сне Демка не вспомнил, где его слышал.
Конь был серый, явно усталый и измученный. Ноги по самое брюхо в грязи и тине.
«Ты бы, хозяйка, хоть выкупала его сперва! – в досаде сказал Демка всаднице. – Боров из лужи, а не конь!»
«Не тревожься – вымыт он по самую маковку! – Она опять засмеялась, и смех ее резал слух, холодил и вызывал дрожь, как льдинка за шиворотом. – Ни в какой бане так не отмоют. А ты знай делай свое дело и не болтай».
Демка взялся за работу. Холодная грязь с конских ног пачкала ему руки, он брезгливо вытирал их об одежду, но отчистить не мог. Рядом раздавался смех боярыни. В досаде он уже хотел бросить, и пусть катится куда хочет со своими кунами, – как вдруг увидел, что держит не конское копыто, а человеческую стопу и к ней собирается прибить подкову.
В испуге Демка бросил эту стопу – чуть человека не покалечил! Поднял голову – и увидел, что не конь перед ним, а Хоропун! Стоит на четвереньках, на нем седло, узда, а сам весь мокрый насквозь. В волосах болотная трава запуталась, с одежды ручьем течет…
«Хоропун! – хотел крикнуть Демка. – Что это с тобой!»
А тот повернул голову и глянул на него. И такая холодная, безнадежная тоска была в его глазах, что Демка сразу все понял. Не может так смотреть живой человек. А только тот, кто мертв, но остался без упокоения. Тот, кому метаться между белым светом и темным, не находя ни покоя, ни поминания, ни возвращения…
Может, на этом его разбудили братья Вуколовичи, может, сон закончился. Но теперь Демка помнил его почти ясно, лишь с небольшими прорехами, какие возникают во всяком сне, едва пройдет немного времени после пробуждения. Хоропун под седлом у неведомой боярыни… Холод растекался по жилам от понимания: не сыщут шурья Хоропуна. Такая «мамошка» им завладела, от которой не будет возврата…
Когда перевалило за полдень, братья Вуколовичи поневоле решили последовать Демкиному совету и поискать своего непутевого зятя там, где потеряли, то есть где видели в последний раз. О своей незадачливой попытке за ним проследить они никому не сказали, а решили якобы наведаться на то же место, где Агашка «застала мужа с девкой». С ними отправился Вукол и еще несколько мужиков. Хриса и еще две-три бабы тем временем сговорились наведаться к часовне – помолиться и попросить святую деву Евталию о помощи.
Демка пошел с мужиками. Обследовали тропу вокруг озера, по которой ходили в Мокуши, Велебицы и другие заозерные деревни. Но та, нахоженная тропа, огибала болото, и на ней наслаивалось друг на друга множество разных следов: в Зеленую Пятницу многие ходили между деревнями к родне и обратно. Лишь несколько цепочек следов отклонялись от широкой тропы и вели налево, вдоль берега озера. По ним и пошли.
Проходя мимо выворотня, братья Вуколовичи беспокойно косились на него и крестились. За выворотень уходили следы лишь одной пары ног. Кончались они у полосы жидкой грязи. Еще два-три отпечатка виднелись в самой грязи, налитые мутной водой. Осока в пяти шагах от берега была обломана. И все. Выходило, что Хоропун, если это был он, просто вошел в грязную воду и не вышел обратно.
Походили по берегу в поисках выходящей цепочки следов – без особой надежды, потыкали длинной жердью, потолковали, но лезть в ледяную грязь искать тело не желали даже Поспел с Киршей. Да и не найдешь, говорил Вукол, мрачно качая головой. Увели так увели… С тем и отправились назад в Сумежье. Добрались под порывами холодного ветра, несущего дождевые капли.
Бабы к тому времени уже были дома. Рассказали, что видели диво: по лесной тропе шла цепочка конских следов, будто кто-то ехал верхом к поляне Гробовища. Следы вели прямехонько к часовне – и там кончались! Совсем. Другой цепочки, обратной, не было, эту странность даже бабы заметили. Внятных объяснений ни у кого не нашлось. Демка был единственным, кто понял, что это значит, но промолчал. Он вообще стал куда молчаливее с тех пор, как начал знать больше других. Только все похлопывал невольно себя по плечам, будто мерз, внушая Мавронье опасения, как бы не воротилась к нему трясовица. А у него билась в голове мысль: это мог быть я… под седлом… с подковами…
Не успел Вукол объявить печальные вести, как небо потемнело и разразилась гроза – хоть и без грома, зато с градом невиданной величины. Градины с голубиное яйцо молотили по крышам, по земле, тысячей ледяных кулаков стучали в закрытые заслонками оконца. От удара о землю они подскакивали и снова разлетались; нечего было и думать выйти из-под надежной крыши – голову проломит. Внутри у каждой градины белело мутное зерно, а окружала его оболочка из прозрачного льда, из-за чего они напоминали яйца каких-то зимних птиц Марены. Сумежане сидели по домам, твердя «Михаил-Архангел, святой отец святитель Панфирий, оградите железным тыном от земли до неба…» и выжидая, пока ледяное побоище прекратится. Гроза эта служила несомненной вестью, что Хоропун погиб дурной смертью, и никто не хотел попасть под тяжелую холодную руку неупокоенного мертвеца. Нашлось бы тело – лежать бы ему не на жальнике, а в Лихом логу, где кладут за оградками из кольев те трупы, коими нельзя осквернять мать-землю.
Гроза миновала только в вечерних сумерках. Вся земля была густо усыпана ледяными яйцами – не пройти. С тех пор сумежане, завидев в небе темную грозовую тучу, показывали на нее и говорили:
– Вон, Хоропун идет!
И крестились.
Часть вторая. Лесное колечко
Глава 1
Гроза та оказалась последней пакостью ушедшей зимы. Мертвец излил свою ярость, и уже назавтра погода установилась ясная и теплая. Развернулись листья, прогрелась земля в распаханных бороздах, и старики постановили, что пришло время сеять. Коровы на свежей траве стали давать больше молока, но щи хозяйки варили из сныти, щавеля, крапивы и лебеды – квашеная капуста прошлой осени почти у всех уже вышла. Бабы и девки высаживали на огородах капустную рассаду и огурцы. Сеяли горох, а как появился дубовый лист и зацвела черемуха – и пшеницу. Из остатков прошлогодней муки пекли пироги и носили их к часовне Евталии: «прекрасная дева» уже прочно утвердилась в умах как покровительница волости. Идол каменный, вопреки обещанию, пока в песок не рассыпался, но прятался в зазеленевших кустах позади часовни и вел себя тихо.
Запели соловьи, и молодежь по вечерам ходила к роще за Меженцом их слушать. Много было толков про весенние чудеса, про исчезновение Хоропуна – не сказать, чтобы бесследное, как шутил Сбыня, одни следы и остались! Но страхи отступали, умами овладевали летние гулянья, игрища. Каждый вечер парни по привычке заходили за Демкой, чтобы вместе идти к роще. Он соглашался, но не с той охотой, что в прежние годы, только чтобы не сидеть в пустой избе.
– Ты смотри, – как-то вечером перед одной из первых весенних гулянок сказал ему Ефрем, будто между делом. – Мои две девки этим летом в невесты вышли, если будет им какая обида, я тебе вот этим молотом голову расшибу.
Демку аж в жар бросило, когда дошло, почему Ефрем ему это говорит. Тот имел в виду своих дочек, старших внучек Параскевы, на Зеленую Пятницу надевших поневы и с тех пор считавшихся взрослыми.