Пришел черед и Устиньи быть козой.
– Козушка, где была? – спросил ее младший Нежатич.
– В лесу дремучем.
– Что там искала?
– Грибов да ягод.
– Ой, неправду говоришь, козочка! – крикнула запыхавшаяся Настасея. – Искала ты золотой перстень?
Тревожно дрогнуло сердце: Устинье вовсе не хотелось говорить об этом.
– Ишь чего! – небрежно ответила она. – Где же видано, чтобы в лесу золотые перстни водились?
– Правда, Устяша! – крикнула Яроока. – Нашел тебе кто-нибудь перстень из-под корня?
– Какого корня? – удивился младший Нежатич. – Или у вас есть умельцы папоротников цвет ловить?
Им стали наперебой рассказывать, как Устинья пообещала выйти за того, кто найдет ей перстень под «купальским корнем». Устинья старалась не меняться в лице и сжимала руку в кулак, чтобы не проверить – на месте ли кольцо на ремешке? Под сорочкой его не видно, никто о нем не знает.
– И что же – ходил кто-нибудь в лес, искал ли перстень? – спросил младший Нежатич. – Мы про Миколку-то знаем, слышали. Он человек мудрый, знающий. Коли сказал, что есть такие перстни, стало быть, есть.
В его речи слышалась настораживающая уверенность – он как будто точно знал, о каком перстне они говорят. Но нет, эти двое не могут знать, убеждала себя Устинья. Откуда им? Еще вчера, еще нынче утром их здесь не было. Она выгоняла корову на заре и видела – луг был пуст. Они никак не могут выведать ее тайну…
– Только искать надобно умеючи, – добавил старший. – Я мал был, слышал от матушки, какое слово надо сказать, чтобы папоротник расцвет, а в нем золотой перстень появился.
– Шутишь, боярин! – охнула Настасея.
Остальные тоже смотрел недоверчиво.
– А хотите – пойдем в лес да поищем! – азартно предложил младший Нежатич.
– Папоротник только в Купальскую ночь цветет!
– Кто сильное слово знает – у того и в эту расцветет. Ну что, пойдете с нами?
– Пойдем! – с тем же азартом первой выкрикнула Настасея. – Я пойду! Кто со мной?
Никто не мог отказаться, боясь, что сочтут трусом. Устинья огляделась: пока они пировали и резвились, спустилась ночь, и половина луны уже смотрела на их игры с темно-синего неба. Боярские отроки все подбрасывали сушняка в костер, и тот горел ярко, высоко, будто в Купальскую ночь. Да и осталось до Купалий дней десять – волшебство уже рядом.
– Прямо вот в лес пойдем? – недоверчиво спросила она.
– Да неужели ты побоишься? – с вызовом сказал ей старший Нежатич. – Не верю! Мы от тетушки нашей, матери Агнии, слышали о тебе, Устинья Евсевьевна! – понизив голос, сказал он ей почти на ухо. – Мы, может, только потому и встали здесь, что хотели тебя повидать.
– Не может быть! Что до меня за дело вам, сыновьям боярским?
– Тетушка наша, мать Агния, много о тебе говорила. Сказала, такая есть в Барсуках девица, и красивая, и разумная, и быть ей после меня игуменьей.
Устинья вздрогнула: значит, мать Агния и правду ждет этого, если рассказала своим новгородским племянникам?
– Тут у нас сердце молодецкое и загорелось – повидать тебя, – продолжал старший Нежатич почти шепотом, чтобы слышала она одна. – Оттого и крюка дали. Теперь видим – правду сказала мать Агния. Таких девок, как ты, и в самом Новгороде не много сыщется. И красотой красна, и разумом востра… не всякая боярская дочь с тобой сравнится.
– Ох, перестань! – Устинью смутила неприкрытая льстивость этих слов. – Не к лицу тебе со мной такие речи вести.
– Отчего же не к лицу?
Старший Нежатич встал перед ней, не давая пройти, и тем вынудил взглянуть ему в лицо. Устинья посмотрела в его глаза – голубые, как небо, холодные, как вода, – и заново поразилась его красоте. Где-то она уже его видела… Нет, не видела, а воображала: такого жениха ей скуют Кузьма и Демьян в своей небесной кузнице.
Не оттуда ли они и явились – не в ладьях, не на конях, а прямо с неба?
Но додумать эту мысль Устинья не успела – Невед Нежатич снова зашептал:
– Чего тебе стыдиться – ты роду хорошего, поповского. Батюшку твоего, отца Евсевия, в Новгороде помнят. Дядька, правда, говорят, колдун, ну да ты за него не в ответе. Кабы я или брат мой привез в Новгород такую жену, многие бы нам позавидовали.
Устинья возмутилась: да он ее за совсем глупую считает? Но скрыла возмущение и засмеялась:
– Ничего не могу поделать, добрый молодец! Не вольна я уже собой распоряжаться. При всех людях я обещание дала: за того выйду, кто мне золотой перстень с папоротника принесет.
– А если я принесу – обручишься со мной? – Нежатич прикоснулся к ее руке.
Но Устинья отдернула свою. Она правда это услышала? Но такого быть не может. Закружилась голова, возникло вдруг ощущение, что все это сон. Два боярских сына, красивых, как два ясных месяца, первый вечер ее знают – и уже сватаются. К ней, к племяннице барсуковского колдуна!
Сон… Когда она мать видела во сне, та сказала: будут у тебя женихи, не Демке, псу кудлатому, чета… Она сказала, что их будет двое и они из боярского рода? Или это Устинья сама сейчас придумала?
– Морочишь ты меня!
– А вот увидишь! Слушайте, люди добрые! – Старший Нежатич вдруг взял ее руку и высоко поднял, призывая всеобщее внимание. – Уговор у нас: найду золотой перстень – Устинья будет моя невеста.
– Нет, я не обещала! – в ужасе закричала Устинья, но всеобщий восторженный крик заглушил ее голос.
О Господи, что творится! Она не может ничего такого обещать! Она уже обещалась! У нее уже есть перстень с корня! Хоть они с Демкой и договорились, что еще ни о чем не договорились, сейчас Устинья поняла, что никак не может считать себя свободной и необещанной. Если у нее вдруг образуется другой жених – как она взглянет на Демку? Она так и видела перед собой его взгляд – гневный и пренебрежительный. А как еще смотреть на девку, что не держит слова и обещает себя тому и другому, всем подряд? Даже Демка Бесомыга получит право презирать ее!
Но что делать? Показать Демкин перстень и объявить, что уже обручена? Что-то мешало Устинье так поступить. Будто кто-то на нее зарок наложил: эту тайну следет хранить. И от своих, и от чужих.
А вся толпа уже валила к лесу, старший Нежатич тащил Устинью вслед за всеми, она не могла и слова вымолвить сквозь общий крик. Одно утешало: ничего у него не получится. И ночь сейчас неподходящая, да и не может быть, чтобы у другого нашлось столько же счастья-доли! Такое счастье, может, один раз в сто лет появляется. Чтобы предания не умирали, но и не находилось никого, кто видел бы это чудо своими глазами.
Глава 10
Входя в лес, ватага приутихла. До того молодежь, разогретая боярским пивом и медом, гомонила и веселилась, но прохладная тьма леса разом заставила всех утихнуть и насторожиться. Рука Нежатича-старшего вдруг показалась Устинье холодной и жесткой, как кость, и она отняла свою. Второй Нежатич тоже держался возле них, и ей было неуютно: чего они вдвоем возле нее одной трутся? Она так и не запомнила, как кого из них зовут: старший – Невед, а младший – Неждан? Или Нечай? Или Невем? Наоборот?
– Ой, Радимка, а ты говорил, что папороть-траву охраняют всякие дива, – раздался из шелестящей тьмы голос Настасеи. – Всякие… чудовисча, и звери, и упыри…
– Молчи! – крикнула ей Кулина. – Накличешь еще!
Постепенно Устинья отстала от братьев и забилась в стайку девушек. Вслед за Нежатичами вся ватага пробиралась по темной тропке. Это был ближний к Барсукам лес, всякий из них часто здесь бывал и местность знал хорошо, но их вожатые скоро оставили тропу и стали ломиться сквозь заросли.
– Куда вы, заплутаем! – пытался остановить их Радим. – Там Болотица течет, берега топкие!
– А ты хотел, чтобы тебе волшебный цветок посреди луга чистого рос, да в ясный день? – раздался в ответ насмешливый голос, и Устинья не поняла, который из двух братьев говорит. – Не бойся, мы нужную тропку знаем!
Как это может быть, подумала Устинья, Нежатичи ведь здесь люди чужие. Может, в Сумежье они и бывали, но в Барсуках – нет, и здешнего леса они знать не могут.
– Да мы рехнулись – за какими-то бояричами чужими в темный лес ночью полезли! – зашептала рядом с ней Меланка, томимая схожими сомнениями. – Устя! Давай отстанем да и побежим домой!
Подумав, это это предложение разумное, Устинья остановилась. Во тьме нетрудно отстать, никто не заметит. Когда хватятся, поздно будет догонять.
– Постой, а где мы? – Она огляделась. – Ты понимаешь?
– Тропу на Усады миновали.
– А почему моста не проходили?
– Проходили!
– Да нет же! Мы бы тогда по гати уже шли, а здесь земля.
– И правда…
– Устинья, свет мой, где ты! – ласково и притом властно окликнул ее кто-то из братьев Нежатичей. – Не отстала?
– Ох, Меланка, заплутаем мы с тобой, в топи заберемся… – зашептала Устинья.
Вместе со всеми своими было не так страшно блуждать по темному лесу, как вдвоем с Меланкой. На ходу Устинья притронулась к Демкиному колечку на ремешке под сорочкой. Оно было на месте, и хотя весь день его близость ее тревожила, теперь, напротив, успокоила, будто оно была залогом каких-то дружеских, оберегающих сил. Подумала: если бы Демка все же пришел к ним этим вечером! Был бы он сейчас здесь! Тогда она не боялась бы ни лесной тьмы, ни братьев Нежатичей. На его силу и храбрость можно положиться, и он доказал, что предан ей. Тоска по Демке была таким странным чувством, непривычным, но отрадным и греющим душу. Никогда раньше ей не пришло бы в голову ждать помощи от Демки сумежского, но за последниие дни что-то изменилось. И уж если выбирать между Демкой и этими чудными сыновьями боярскими…
Вместо Меланки с ней рядом вдруг оказалась Настасея – и тоже схватила за руку.
– Устя! – зашептала она. – Ты какого-нибудь себе выбери, а второго мне оставь! Тебе же два не нужно, что ты их обоих сразу при себе держишь!
– Мне и одного не нужно! – Несложно было понять, о чем Настасея говорит. – Я их не прошу возле меня тереться.