«Кто ты?» – мысленно спросила Устинья, не в силах шевельнуть губами.
Да что там разговаривать – она не понимала, на каком свете сама находится, не ощущала ни земли под ногами, но собственного тела. Все вокруг поглотило золотистое теплое сияние, и в нем остались только двое – златоволосая дева и юноша рядом с ней.
– Я – Евталия. Та, за кого ты молилась.
Устинья смотрела на нее, пытаясь понять, что за сущность перед ней. Красавица, которую она сама и Демка видели в домовине. Жуткая Невея, плясавшая над той же домовиной. Это одна и та же?
«Евталия? Игоря жена? Полюбовница? Или бесовка Невея?»
– Ни то и ни другое. Не бесовка я, человек. Из Константинополя я была родом, из царства Греческого, в полон попала, не своей воле женой Стремила-витяза сделалась. Морок наведенный обманул его, он погубил меня, да и себя заодно погубил навек».
В мыслях Устиньи чуть прояснилось: если эта Евталия приняла внезапную страшную смерть, то понятно, почему ей не лежится спокойно, почему тянет губить других.
«Зачем ты людей губила, тварь проклятая? – От ярости Устинья не могла говорить. – Куда ты увела…»
– В том гробу была не я. Злая сила, бесовская, облик мой украла, именем моим прикрылась. Такова природа ее – мужчин она губит из злобы, женщин – из зависти. Тридевятьдесят лет я у нее в плену томилась, и помолиться за меня было некому. Пока ты не стала Бога за меня просить.
Накатила растерянность. В гробу была не она? Другая? Так их две?
«Но кто же она?» – мысленно воззвала Устинья.
Она закричала бы, но не могла даже шевельнуть языком.
– Она – дух нечистый, дьяволица. Тысячи лет она по миру скитается, по воле сатаны людей губит: рожениц, детей, всех, кого достанет. Звалась она Обезуф, звалась Гилу, звалась Звездой Маргалит, Иродиадой и еще сотнями имен. Да только конец ее проискам один: святой Сисиний и архангелы имеют власть связать, ее, запечатать и прогнать. В ваших краях зовется она страшительная Невея, что значит – Неведомая, из всех злых духов губительных старшая. Притвориться она может чем угодно – мухой, зерном, соринкой, пылью, зверем или птицей, змеем-драконом. Любой человеческий облик ей принять ничего не стоит. Теперь я на суд Божий уйду, более она моим обликом прикрываться не сможет. Но зло, ею принесенное, на земле останется.
«Зачем она Демку погубила?»
– Из мужчин ненавистнее ей те, в ком она видит родство с давним ее врагом – Сидеросом, демоном с железным телом. От кого чует она дух железа. Не могла она его взять без того, чтобы он с ней кольцом обручился – не одним, так другим. Для нее он – сын Сидероса, ее врага ненавистного.
– Где он, Демка? – Желанное имя сняло чары, Устинья обрела голос. – Он жив? Скажи, что он жив!
Евталия покачала головой:
– Не жив он и не мертв, между тем и этим светом пребывает. Жаждет нечестивая Гилу его погубить, да подступиться не может. Две силы в нем – сила огня небесного и сила волка. Боится она их. Своим кольцом она силы его сковала, да отнять не может. Но это не навек. Придет зима, уснет огонь небесный, остынет вода – вот тогда…
– Как же нам ее избыть? – Устинья заломила руки, загоревшись от желания бежать и что-то сделать, пока не поздно. – Как мне его спасти?
– По Божьему повелению власть над нею имеет святой Сисиний, а меч пламенный ему дает ангел Сихаил. Позови их на помощь – они изгонят страшительную Невею и всех сестер ее…
– Но где же мне найти их?
– Больше я тебе ничем не помогу. Прощай, Иустина. Извлекла ты меня из плена мрачного, теперь пойду я своей дорогой, ждут меня. – Евталия оглянулась на блистального юношу, державшего ее за руку. – Да пребудет с тобой сила Господня, да помогут тебе святые святители, как ты помогла мне. Буду за тебя молиться, как ты за меня молилась. Прощай.
Светлый луч начал бледнеть, а с ним вместе и они оба – девушка в голубом платье и златокудрый юноша в белых одежда. Что-то широкое мелькнуло над их головами, померещилось движение огромных белых крыльев – и они исчезли.
Устинья бесчувственным мешком осела на песок – все кости в теле будто растворились. Новый день набирал силу, встающее солнце самому себе слало тысячи улыбок, отраженных в гладких водах озера. Позади шумел на плотном ветру еловый бор…
Никак не удавалась собраться с мыслями. Устинья понимала: через ее молитвы и Божью волю случилось нечто очень важное. Носивших имя Евталия на самом деле оказалось две! Настоящая Евталия – безвинно погибшая тридевятьдесят лет назад женщина, княжеская пленница из Царьграда, спасена из тьмы междумирья. А нетленной на Гробовище лежала вовсе не она, не красавица-гречанка, которую путаные и противоречивые древние предания сделали то девой при источнике, то женой Игоря, то полюбовницей. Это была, прикрываясь ее именем и обликом, сама Невея – старшая из лихорадок. Прочих ее имен Устинья не запомнила, но осознала, какие жуткие древние силы всплыли вдруг из Игорева озера. Думая об этом, Устинья себя саму ощущала сделанной из хрупкого льда и боялась шевельнуться, чтобы не разлететься на кусочки. Ей нельзя разлетаться – она одна теперь кое-что понимает в происходящем.
Больше Невея не сможет морочить людей, прикидываясь неведомой святой. Но многим ли оттого легче? Зло, ею принесеное, на земле останется…
Святой Сисиний… Где же его искать? Он, поди, давно умер, коли в святые попал! Устинья огляделась, будто надеялась, что осока и березы позади дадут ей ответ.
И наткнулась взглядом на следы, уводящие в воду.
Ее снова затрясло, и она с трудом встала на ноги. Сделала шаг к воде и остановилась. Что же делать? Евталия спасена, а Демка? Где он? Неужели он…
Не жив и не мертв, сказала Евталия, между тем и этим светом пребывает. Но может окончательно уйти на тот свет, когда остынет вода и Невея выпьет из него горячую жизнь, такую для нее сладкую. С самого начала, с того дня, когда Демка и Хоропун обнаружили деву в домовине, она подбиралась к нему. Как ей удалось? Какой случай отдал добычу в ее цепкие холодные руки? Своим кольцом она силы его сковала, сказала Евталия. Каким кольцом?
От боли навалившегося горя заломило во лбу. Устинья прижала пальцы к глазам, давя грозящие прорваться слезы. Нельзя терять власти над собой, нужно что-то делать. Неужели Евталия спасена – а Демка сгинул? Глубоко дыша открытым ртом, Устинья старалась подавить рыдания, справиться с ужасом. Нет, она не позволит ему пропасть! Ведь еще не поздно, до осени еще далеко.
– Где ты там? – прокричала Устинья, с ненавистью глядя в воду озера – обиталище «незнамых сестер». – Ты, бесовка проклятая? Ты его не получишь! Он мой! Я на тебя, тварь скверную, управу найду! Хоть всю землю и небо пройду, сыщу хоть самого святого Сисиния – а тебя одолею!
Шелестела озерная трава. Шумел за спиной бор. На серебряно-голубой глади озера качались безмятежные улыбки солнца…
Часть третья. Подземный колокол
Глава 1
Стучат…
Устинья очнулась, в душе разлилось облегчение: она спала и видела сон! Она бродила по берегу Игорева озера, а под ногами были сплошь лужи и везде шевелились змеи. Она смотрела под ноги, чтобы не наступить на какую-нибудь, но почему-то не бежала оттуда, что-то держало ее на топком берегу. Потом она взглянула на воду – там показалась лодка… Нет, это не лодка, это гроб. Тяжелая дубовая домовина без крышки медленно плыла мимо нее, в домовине кто-то лежал. Это мужчина… Устинья увидела лицо… лицо Демки. Белая рубаха, глаза закрыты, руки сложены, в руках горящая свеча. «Нет, нет! – закричала она во сне. – Демка ты ведь не умер! Ты жив! Скорее вылезай из гроба, а не то тебя накроет крышкой, и ты сгинешь, как Святогор-богатырь!» Но Демка не отвечал, даже не шевелился. Так и лежал, как покойник. Она бежала за ним, стараясь догнать уплывающий гроб, поскальзывалась, чуть не падала…
Мысли о дубовой домовине преследовали Устинью. Утром после той жуткой ночи, выбравшись из зарослей на Гробовище, она застала там немало народу и в самой середине толпы – своего дядьку. Уцелевшие участники купальских игрищ голосили над родичами – погибшими, ранеными, больными. Эта ночь обошлась окрестным деревням и погостам не дешевле давнего нашествия литвы. Несколько десятков человек оказалось убито или искалечено, и Куприян, по плечи в крови, перевязывал обкусанные руки и ноги обрывками праздничных рубах. Покойников грузили на телеги, но все понимали, что хоронить их на жальнике нельзя – придется везти в Лихой лог и класть там, где раньше оставляли погубленных обертуном.
Кроме раненых, имелись и больные. Те, в основном девушки, с кем плясали лихорадки, теперь были в жару и ознобе, иные не смогли даже сами добраться домой.
– Где эта жупелица скверная! – слышала Устинья, приближаясь к поляне. – Да я ее сейчас в прах размечу!
Перед часовней «девы Евталии» стоял Чермен, староста погоста Волоты, лежавшего немного выше по Ясне, – рослый мужик с длинной темной бородой, в которой белели две пряди седины. Чермен был из числа богатейших людей волости, умелый и удачливый хозяин, человек храбрый и властный. Имея семерых взрослых сыновей и восемь дочерей, он распахивал столько земли, сколько не во всякой деревне имеют, старшие внуки пасли целое отдельное стадо. В Волотах его слово было законом не только для родичей. Теперь он, с топором в руке, проталкивался через гомонящую толпу к часовне. Его праздничная рубаха, отделанная красным шелком, была вся в крови, в грязи и порвана в нескольких местах, борода растрепана, густые темные волосы всклокочены, синие глаза пылали яростью. Еще недавно он был одним из лучших в волости кулачных бойцов; явись в Великославльскую волость какой враг, его бы без споров выбрали воеводой. На братчинах Ильина дня именно он всегда забивал бычка.
В испуге Устинья спряталась за толстую березу: подумала, не на нее ли Чермен ополчился. Но он нацелился на другого ворога.
– Сейчас я со святой вашей переведаюсь! – яростно гремел Чермен. – И хвори от нее, и упыри от нее! Довольно ей людей морочить, больше уж я в обман не дамся! В труху бесовку искрошу!