– Из-за чего же была та рать?
– Прогнали новгородцы князя Святослава, был им любезнее князь Роман, из Киева. А Святослав других на помощь позвал, не знаю, родня они ему были, видать. Осадили все те князья Новгород. Полков у них было видимо-невидимо, и новгородцы, видя такую беду, храбро бились, но духом упали. Только на бога надеялись и на молитвы своего владыки, Илии. И вот на третью ночь, как стоял он на молитве, услышал вдруг голос: ступай, мол, Илия, в церковь Господа Ииисуса Христа на Ильине улице, возьми образ Пречистой Богородицы да вынеси его на стены городские. Тогда, мол, увидишь, что будет…
Устинья снова остановилась; слова «увидишь, что будет», обещавшие нечто чудесное, взволновали ее и заставили сосредоточиться на рассказе. Воята тоже остановился. Подавляя улыбку, подумал мельком: ну я и чудак, что красивой девице посреди улицы про Господни чудеса толкую!
– Утром пошел владыка Илия в Святую Софию и стал там молебное пение совершать, а протодиакона с клиром послал на Ильину улицу, велев принести ему ту икону. Те пришли, поклонились ей, хотели взять – а не могут, не двигается она с места. Тогда сам владыка отправился в Спасову церковь, пал там перед иконой, стал молить пощадить люд новгородский и милость явить. И вот вдруг икона с места двинулась сама собой. Взял ее владыка Илия и принес на стены, обратил лицом к врагам. А те князья уже хотели на приступ идти, тучу стрел разом пускали. И попала одна стрела в образ Богоматери, и повернулась она лицом к Новгороду, а из глаз у нее слезы полились. Стал тогда Илия слезы ее в свою фелонь собирать, а народу сказал: вот, мол, преславное чудо! То нам знамение, что Царица Небесная молится со слезами Сыну своему о нашем избавлении. А на врагов внезапно страх ужасный напал, покрыла их тьма, и стали они сами друг друга убивать. Новгородцы ворота отворили, вышли с оружием, одних мечами посекли, других в полон взяли и победили всех. А икона после того в Спасову церковь воротилась.
Устинья так и видела, как икона, без всякой поддержки, сама идет по этим вот улицам, возвращаясь после битвы к себе в дом, словно воин-избавитель, а народ вокруг кричит, приветствуя и благодаря ее.
– Ну, понимаешь? Видишь знакомое что-то?
– Нет, – честно призналась Устинья. – Что же я увижу знакомое – я той Богородицы не видела еще.
– О, звонят! – Воята поднял голову. – Это у Спаса как раз. Сейчас увидишь. Идем. – Воята взял Устинья за локоть и повел дальше по улице. – Я когда у вас в Сумежье жил, у бабы Параскевы, она мне предание одно рассказывала – про литву.
– Про литву?
Устинья чуть не подпрыгнула, вспомнив темные фигуры со свернутыми назад лицами, что шли мимо нее через темный бор. За всем дальнейшим она ту жуткую ночь уже и подзабыла, все ее мысли были с Демкой.
– Наверняка и ты то предание слышала, как литва в болоте утонула и сама себя перебила? Что жила близ святого источника дева, святая Анастасия, и попросила она Богородицу о помощи, чтобы прогнала литву. И тогда пала на литву тьма, объял ужас и безумие, и увидели они врагов друг в друге. Богоматерь то чудо сотворила, она и снова поможет. Ты ее попроси.
– Разве у источника святая Анастасия жила? – усомнилась Устинья. – У нас говорят, Евталия… Или Талица. И она была… женою не то Стремила-богатыря, не то самого Игоря.
– Может, так. Мне Параскева много всякого рассказывала, мог и я перепутать. Но литва же ослепла и сама в болото убежала, так? Точно как суздальцы да смоляне. Богоматерь такое чудо сотворяет, если кто ей мил. Ты проси ее, она поможет.
Судя по лицу Устиньи, ей казалось, что она уже в царствии небесном и любая просьба ее немедленно дойдет до слуха Господа Вседержителя.
После службы Воята не смог проводить Устинью обратно – ему нужно было спешить на Владычный двор. Вместе они перешли мост на Софийскую сторону, Воята вывел Устинья на длинную Пробойную улицу и показал: ступай прямо и прямо, пока не увидишь Рядятину улицу, уже знакомую. Устинья заверила, что от угла дойдет до Тимофеева двора и сама, не малое дитя, – и Воята с ней распрощался. В палаты владыки он явился не вполне выспавшийся, но, как всегда, полный усердия читать грамоты, писать послания и разбирать прочие дела по епархии. Но о бесах Игорева озера владыка Мартирий тоже не забыл.
– А что, у них в волости совсем никого из иереев не осталось? – спросил он среди дня.
– Отец Ефросин остался, инок, при Усть-Хвойском монастыре живет. Он старенький совсем, ему уж лет девяносто. – Воята не знал, сколько лет отцу Ефросину, но хорошо помнил седенького, словно невесомого старичка с доброй улыбкой.
– Сможет он молебен отслужить?
– В монастыре служит.
– Далеко там?
– От Сумежья до монастыря один день пути.
Владыка Мартирий только кивнул и ничего не сказал. Однако по лицу владыки Воята видел: какое-то решение тот принял.
– Что? – Воята в изумлении подался вперед и схватил Устинью за руки.
– Она сказала, ее Марьица зовут, – повторила Устинья, думая, что Воята просто не расслышал. – Крестница твоя. Тебе кланяться велела. Постой! – Устинья сама сообразила, какая здесь несуразность. – Когда ж ты успел бы ее крестным стать – ей на вид… ну, лет четырнадцать… пятнадцать… Может, она сказала, крестная сестра? Кума?
– Какова она из себя?
– Ох, красивая такая! Коса гладкая, длинная, светло-русая, глаза небесные, румянец зарей, улыбка такая ясная! Сама невелика, а вся такая ладная! Беленькая, опрятная. Не налюбуешься.
– Нет… – ошарашенно пробормотал Воята. – Не кума. Крестница и есть.
Расставшись утром с Воятой на Пробойной улице, Устинья прошла совсем немного, как вдруг ее приветливо окликнула незнакомая девушка.
– Дай тебе Бог добра, Устяша!
– Будь здорова и ты… – с удивлением ответила Устинья, не зная, каким именем назвать встречную.
Удивление ее было двоякого рода: ее знакомцев в Новгороде можно было по пальцам пересчитать, и хотя среди них имелся сам владыка-архиепископ, молоденькой девушки в опрятном голубом навершнике среди них не было. И в то же время лицо ее казалось не просто знакомым, а даже родным.
– Я Марьица, – назвалась девушка и улыбнулась. – Дело у меня к тебе. Велено мне кое-что рассказать. И подарочек передать.
– Подарочек? – Устинья еще сильнее удивилась. – От кого?
Вместо ответа девушка протянула ей на ладони что-то маленькое. Устинья вгляделась: это была литая из меди иконка, в длину как два верхних сустава ее пальца, в ширину – один. На иконке были вылиты две фигуры с нимбами вокруг голов, обращенные одна к другой, будто беседуют; не слишком ясный рисунок позволял различить, что у одного за спиной большие крылья, а руками он касается рук другого, преклонившего перед ним колени, а может, что-то ему передает. Новенькая, ярко начищенная иконка сияла, как будто была из красного золота.
– Что это? – Устинья подняла глаза на Марьицу. – Мне? От кого? Владыка…
Естественно было подумать, что иконку ей посылает владыка Мартирий. Но почему через незнакомую девушку? Архиепископ – чернец, у него не может быть дочери…
– Это иконка малая, а на ней ангел Сихаил перед святым Сисинием. В ней сила тех двух воинов святых, что имеют от Бога власть любой недуг зловредный одолеть и лихорадок отогнать, даже и самую из них злобную.
– Ангел Сихаил? – повторила Устинья. Она помнила, как это имя упоминала в заговоре Марина, но такого она не знала, а Воята сказал, что это на самом деле Михаил. – Разве такой есть? Только Михаил – Архангел, а еще Гавриил, Рафаил…
– Ангелов, Устяша, суть неисчислимое множество, – улыбнулась Марьица. – Есть ангел дома, имя его Афемеил. Если поставить крест в доме своем и написать имя его, и он от тебя отгонит всякого злого и нечистого духа. Есть ангел сна, имя его Иоил. Напиши его имя на листе и положи к больному, и будет спать. Ангел Рагуил заботится об овцах, ягнятах и прочем скоте. Мелхиседек охраняет реки и колодцы: призывая его, можно брать воду ночью и не опасаться колдовства, но прежде трижды скажи: «Глас Господа над водами». Есть свой ангел у победы и радости, зовется он Агатоил. Напиши имя его и носи при себе, и тогда победишь в суде соперников своих. Есть ангел, имеющий власть над громом и градом, его имя Флоготеил. Когда гремит гром, сверкает молния или сыплется град, призывай его, и он спасет тебя. Спящего человека во сне оберегает ангел Фармахаил. Есть ангел над миром во дни и ночи, зовется он Сарисаил, он охраняет путников. Есть ангел, имеющий власть над больными и страдающими, по имени Эхтрусаил. И Сихаил – ангел, имеющий власть над лихорадками. Напиши имя его и носи, и не коснется тебя никакая немощь.
Устинья смотрела на Марьицу, онемев от изумления. Нежный девичий голос ровно и уверенно говорил такое, чего не знали даже умудренные седые иереи. Откуда об ангеле, одном из неисчислимого множества, могла знать молоденькая девушка?
– Но… написать… – Устинья растерялась. – Грамоте я не учена…
– Я написала для тебя. – Марьица вложила ей в руку медную иконку, а потом небольшую, свернутую полоску бересты, шириной в два пальца. – И расскажу тебе, откуда у святого Сисиния эта сила. В царствие Траяна царя была одна женщина по имени Мелетина, родила она шестерых детей – нечестивая бесовка Гилу, грязная Гилу с волосами до пят, с пламенеющими очами, забрала их. И снова во чреве зачала Мелетина, и пришла в место, зовущееся Халкопратии, и, построила высокую башню, оковала ее и запечатала свинцом, и взяла с собой двенадцать прислужниц. И, войдя в башню, родила там дитя. Однажды святые братья Сисиний, Синий и Синодор приехали навестить свою сестру и, стоя у башни, закричали ей: «Открой нам, сестра Мелетина!» Она же отвечала им: «Я родила дитя и боюсь открыть дверь». Они же упорствовали: «Открой нам, ведь мы – Божьи посланцы и храним божественные таинства». Стояли они у ворот, кони их звенели уздечками. Тогда она им открыла, и Божьи святые вошли. Тогда-то нечистая Гилу, засмеявшись, обернулась мухой, вошла внутрь и в полуночный час умертвила младенца. Мелетина горько зарыдала, говоря: «О, Сисиний, Синий и Синодор, что же вы наделали! Не говорила ли я вам, что родила дитя и боюсь откры