Но и мысль о колоколе не могла заставить ее не думать о Демке. Вспоминалось, как Еленка рассказывала им с Тёмушкой кое-что о своей давней жизни с Касьяном-обертуном. Но с ним было иначе: заснув, двоедушник отпускал свой дух бегать в облике волка, а тело, лежащее в постели возле Еленки, в это время переставало дышать. Так она и поняла, за кем замужем. И ведь в Демку вошел этот же самый дух, что теперь, после смерти Касьяна, бегал между тем и этим светом, никому не подвластный. А она, Устинья, чуть не вышла за него! Пришлось бы каждую ночь слушать этот рык…
Однако мысль о том, чтобы спать возле Демки каждую ночь, вызвала в ней волнение, не сказать чтобы неприятное. Устыдившись, Устинья отогнала эти мысли.
А ведь Демка не знает, кто в нем живет, – свой поединок с волколаком незадолго до Купалий он тоже забыл. Надо, чтобы Куприян рассказал ему, думала Устинья, дожидаясь, пока закипит вода в котле. Как носить в себе волчий дух, не зная об этом? Отец Касьян вот тоже не знал – не ведал, что в ночи полнолуния в зверином облике ищет себе кровавой поживы и часто находит. А Демка ведь только начал учиться управлять своим помощником. Если дух сам завладеет им – пропадет…
Парни проснулись скоро, и Демка, продирая глаза, ничем не отличался от обычного человека, какого они знали прежде. Торопливо умылись и набросились на кашу. Обжигаясь, таскали ложками из общего котла – всем хотелось скорее идти на Теплую гору. В этот раз и Куприян собрался с ними: тоже было любопытно.
Едва на верхушках травы обсохла роса, пустились в путь. По примятой вчера полосе пробирались вверх по склону.
– Я вот думаю, – не выдержал Домачка, – а не приснилось ли нам это…
– Ох, и я! – сознался Сбыня.
– Отож! – подхватил всегда молчаливый Ермола.
– Мне не приснилось! – заверила Устинья. – Я видела из-под земли свечение серебристое. Что-то там есть – Воята же нащупал.
– Ну, если всем разом одно и то же приснилось, стало быть, это правда? – сказал Гордята Малой.
– Только смотрите – как начнем копать, не болтайте, – предостерег Демка. – И чтобы никто не ойкал, а то леща отвешу. Хоропунька тоже все ойкал – проойкал весь наш клад. И зааминить сразу.
Они прошли еще немного, отыскивая при свете дня место, которого вчера не могли рассмотреть. На нужной высоте разошлись и стали искать затесы. Наконец Гордята наткнулся на поваленный стол, где вчера отдыхали, а от него до тех берез было три-четыре шага.
– Вот они, затесы! – с облегчением воскликнул Сбыня. – Вот здесь ты землю тыкал, да, Воята?
Осмотрев землю с примятой травой, Воята снова пустил в дело щуп и скоро очертил нужное место. Длинным ножом Демка вырезал дерн, отложил пласты в сторону. Наконечниками рогатин парни стали рыхлить землю, деревянными лопатами выгребать и отбрасывать, топорами обрубали корни. Яма углублялась. Устинья сидела на том же бревне и ждала, слушая возню усердного труда. Воята подошел и присел рядом с ней.
– Прямо не верится, – шепнул он. – Колокол ведь в пещере, а там не пещера, кругом плотная земля. Может, просто камень большой? А мы обрадовались.
– Камень, что ли, светился? Ему-то с чего? Тогда здесь вся гора светилась бы.
– Но была бы пещера – я бы пустоту нащупал, рыхлую землю, а там вокруг все плотно.
– Может, старец свой колокол перед уходом спрятал, закопал. Нам же не пещера нужна, а колокол?
– Дай-то бог…
– Нашел! – крикнул кто-то от ямы, и Воята встал на ноги.
Яма достигла глубины в полтора локтя, острие рогатины задело что-то твердое. Раздался глухой удар металла о металл – и каждое сердце встрепенулось от этого звука. Значит, не камень! Спрыгнув в тесную яму, Сбыня стал руками разгребать землю. Устинья подошла и встала поближе.
– Есть! – пропыхтел Сбыня. – Колокол! Желанныи матушки, мы его сыскали!
Его ладони нашарили под слоем рыхлой земли гладкую поверхность округлого предмета.
– Господи Иисусе! Надо сделать яму шире! – сказал Воята, внутренне дрожа от волнения. – Иначе так не вытащишь.
– Вытащу! – буркнул снизу Сбыня. – Сейчас вот подцеплю…
– Зааминить надо! – крикнул через его голову Демка. – А то ниже уйдет!
– Что, сильно он большой? – взволнованно спрашивал Воята. – Ты в одиночку не вытащишь его, дуралей! Пупок развяжется! Надо яму расширить и хоть вдвоем влезть…
– Ежкин крот!
Сбыня, усиленно копавший руками на дне, вдруг дернулся и замер.
– Аминь, аминь, аминь! – закричал Демка. – Держи его, дурак! А вы его за плечи держите! – велел он Гордяте и Ермоле, сидевшими вплотную к Сбыне. – А то клад… колокол в землю уйдет на три сажени и его утянет!
Сбыня встал в яме на ноги – показалось его изумленное лицо.
– Там… вон что.
Разжав грязный кулак, Сбыня высыпал на траву горсть чего-то – не то камешков, не то каких-то грязных обломков.
– Касть облезлая! – Демка горестно выбранился. – Трухой оборотился наш колокол! Вот всегда так!
– Да нет. – Воята присел и перебрал серо-бурые кусочки.
Сначала ему подумалось, что колокол за двести лет рассыпался вдребезги. А потом до него дошло.
– Смотрите… это ж старые куны.
На траве лежали потемневшие, с изъеденными краями кругляши с непонятной печатью, забитой частицами бурой земли. Узорная бляшка в виде полумесяца, с напаянными капельками зерни… Зеленоватая подвеска с «лягушиными лапками», как любит чудь…
Воята заглянул в яму. Там виднелся черный продырявленный бок какого-то металлического вместилища, а внутри – россыпь старых кун и еще каких-то мелких вещиц, все это перемешанное с осыпавшейся землей. Знаком велев Сбыне вылезти, Воята сам спрыгнул вниз, вынул две полные горсти монет, подвесок, каких-то изогнутых серебряных палочек и тоже высыпал на траву. Тусклые, серо-бурые, они не выглядели таким уж сокровищем, но на изгибах просвечивали знакомым оттенком серебра.
– Это что, – обалдело спросил Домачка, – колокол в труху рассыпался?
– Это не колокол. – Воята в яме поднял глаза и оглядел ошарашенные лица. – Это мы, братцы, старинный клад откопали. Котел серебра.
– Да ну!
Демка бросился животом на землю, сунулся в яму. Тоже вынул полные ладони старых кун и каких-то узорных шариков с петельками. Высыпал на землю, схватил один, другой, потер, поковырял завитки узора. Он-то увидел: стоит счистить грязь, и эти кусочки засияют лунным светом.
Они с Воятой уставились друг на друга. Клад выглядел кучей грязных обломков, но Демка как кузнец, а Воята, много видевши в Новгороде старой церковной утвари, опознали серебро.
– Клад… – повторил Демка. – Это клад, выходит, светился…
– А ты думал, он непременно чтобы девкой… – пробормотал Жила.
Демка перевел взгляд на Устинью с приоткрытым ртом. Девка – вот она. Она же клад и показала.
– Так чего – это не колокол? – спросил Гордята.
Все ожидали увидеть колокол и не сразу поняли, что находка, хоть и другая, ценность имеет немногим меньшую.
– Это ж клад! – заорал Сбыня, только теперь сообразив, что такое отрыл, и стал подпрыгивать, руками выделывая плясовые движения. – Котел серебра, ребята! Вон его сколько – нам на всех хватит! Мы с вами теперь все богатые, что бояре!
Сидя на земле возле ямы, Демка разразился хохотом. На уме у него был бедняга Хоропун – как его сейчас не хватало. Тот отдал жизнь за призрачную надежду, а настоящий клад поджидал на Теплой горе. И дался в руки, когда искали вовсе не его.
Тут захохотали все – сидя на земле, катаясь вокруг ямы, пихая друг друга от избытка чуств, швыряя серебряными старыми кунами. Потерев одну монету о траву и подол рубахи, Воята увидел на ней славянские буквы и даже отчасти разобрал надпись: «а се его серебро». Буквы окружали изображение чего-то вроде шипа с тремя концами, один из них был в виде креста – стало быть, уже крещеных времен куны. На другой стороне виднелось изображение бородатого правителя с царским венцом на голове.
– Это Солнце-Князь, – уверенно определил Демка, которому Воята показал рисунок. – Видишь, у него вокруг головы солнце?
– Ты откуда знаешь? – удивился Воята.
– Не знаю… Вроде видел где-то… не помню.
– Тут крест на маковке у него. И написано… – Воята вгляделся, – «плк на стол…»
Остальные буквы затерлись, и полного имени древнего князя он не разобрал.
Отхохотавшись и отдышавшись, стали выгребать из ямы серебро и складывать в мешок, припасенный для колокола. Груда все росла – монет, подвесок, браслетов, каких-то обрубков были многие сотни. Нашлись два толстых, крученых серебряных обруча шириной с небольшое решето. Под конец вытащили котел – вместительный, изрядно проржавевший. Долго шарили на дне ямы и в выброшенной земле, стараясь убедиться, что не упустили ничего.
– Вот, а я вам говорил! – сказал довольный Демка, когда собрались наконец вниз, к озеру. – Зааминили вовремя – клад и дался.
– Только пещеру мы не нашли, – вздохнула Устинья.
– Найдем еще пещеру, – ласково сказал Воята и обнял ее за плечи. – Просто не в этот раз. Зато теперь будет у тебя такое приданое, что сыновья боярские у вас под воротами передерутся.
– Я уж видела двоих… – Устинья скривилась, – один на другом верхом ехал. Больше не хочу.
– Да пошли бы они… – Демка вдруг помрачнел от мысли, что Устинья как невеста разом разбогатела и теперь будет осаждаема лучшими женихами даже, пожалуй, из самого Новгорода.
Что одновременно разбогател он сам, Демка вовсе не думал.
Глава 13
– Мы теперь во всей волости первые женихи! – ликовал Домачка. – Даже к Демке невесты теперь полетят, как мухи на мед! И девушки, и вдовушки!
Устинья при этих словах невольно бросила взгляд на Демку; он как раз посмотрел на нее, и оба отвели глаза. А ведь Домачка сказал правду. Даже разделенный на девять частей – парни согласились с Воятой, что Устинья должна получить отдельную долю, – клад сделал всех их богачами. На свою долю каждый парень мог завести хозяйство, привезти с новгородского торга разной утвари и платья цветного, увешать будущую жену перстеньками и прочим узорочьем. Решили в Сумежье пока не возвращаться – о главном, о поисках колокола, забывать не стоило, – и отдали клад на сохранение Куприяну, а тот, плотно завязав его в пару мешков, намекнул, что поставит сторожить своих шишиг. Самое для них дело. «Заодно и пересчитают наше богатство», – пошутил он, и парни закивали. Никто, даже Воята, как самый из них грамотный, не мог сказать, сколько там серебра, если пересчитывать в гривны. Для этого требовались весы и умение считать куны, которым здесь никто не обладал. Но и так было ясно: неведомо кем и когда оставленный клад – это богатство, способное каждого из них сделать другим человеком.