— Ладно, а как тогда насчет этого глупого «Перерыва на чашку чая»? Разумеется, это на порядок ниже того, к чему я привыкла, но все же…
— С ведущей этой рубрики я тоже пыталась связаться, — сказала Грейс, поморщившись при воспоминании о том, в какой категоричной форме отказала ей автор «Чашки чая».
Хотя, к изумлению Грейс и Элли, вчера от Белинды Блэк пришла просьба организовать интервью. Причем не с кем-нибудь, а с леди Цилиндрией Бойни, самым невостребованным автором из всей конюшни «Хатто», если не считать достопочтенного Гревилла Гудтраузера, кавалера ордена «За безупречную службу», чья книга «Мертвая петля: воспоминания летчика-истребителя времен Второй мировой войны» расходилась совсем не так, как от нее ждали. Быть может, решила Грейс, надеяться могут все. В том числе и сэр Гревилл Гудтраузер. В том числе, и она сама.
— «Наша мама», — заявила Эвфемия, для большей выразительности с хрустом ломая клешню омара, — должна подняться сразу на первую строчку этого проклятого списка бестселлеров. Я не удовлетворюсь тем, что «Наша мама» будет находиться ниже какого-нибудь Джона Ле Карре.
— Разумеется, — давясь от смеха, пробормотала Грейс.
— Я хочу, чтобы «Наша мама» опередила Патрицию Корнуэлл. И даже самого Джона Гришэма.
— Точно.
— Так что неплохо было бы придумать какую-нибудь сногсшибательную рекламную кампанию, — с вызовом произнесла Эвфемия. — На прошлой неделе я прочитала в «Книжном обозрении», что издательство «Куропатка» заставляет своих пресс-агентов проявлять Изобретательность. Один, например, разделся донага, выкрасился золотой краской и стоял у входа в дорогой супермаркет в престижном районе, что-то рекламируя. Получил за это какую-то премию.
— Вот как? — спросила Грейс.
Она пришла к выводу, что пошла бы на что-либо подобное ради «Нашей мамы», только если бы ей пообещали за это Орден Британской Империи.
— И еще они рассылают со своими книгами всевозможные подарки, — пожаловалась Эвфемия, вытаскивая из клешни мясо толстыми, бесформенными пальцами. — Вроде розовых нейлоновых трусиков и шоколадок в виде интимных органов.
Грейс едва не поперхнулась шампанским. На ее взгляд, ни то ни другое не подошло бы «Нашей маме». Впрочем, придумать что-нибудь подходящее она затруднилась.
— И еще они устраивают презентации в стриптиз-клубах, — добавила Эвфемия набитым ртом. — Недавно была презентация книги о карибской кухне, так на авторе не было ничего, кроме связок бананов — одна прикрывала соски, другая висела спереди на интересном месте.
Грейс испуганно отшатнулась, представив себе Эвфемию в подобном облачении.
— Но за «Куропаткой» стоят деньги американских банков, — оправдываясь, сказала она. — А «Хатто»…
Как бы получше выразиться? «Менее прочно в финансовом плане»? «Нищее»?
— И все их авторы получают по девятьсот тысяч фунтов за первый роман, — пожаловалась Эвфемия. — Исходя из этого, за «Нашу маму», свою десятую книгу, я должна получить не меньше пяти миллионов.
Грейс внимательно посмотрела на нее. Чего-чего, а сварливости Эвфемии определенно не занимать. Если справедлива пословица, что хороший человек рано или поздно обязательно проявит себя, то плохой человек просто неудержим. Невозможно не восхищаться юношеской настырностью, которую Эвфемия сохранила в свои сорок с лишним. Точнее, в шестьдесят с лишним, поправилась Грейс, в который раз гадая, сколько же лет ей на самом деле.
Отправив очередного моллюска в свой рот, обрамленный губами, выкрашенными в неистовый пурпурно-розовый цвет, Эвфемия схватила лежащий на стойке номер «Ивнинг стандарт».
— Вы только посмотрите, — сказала она, ткнув в литературную страничку. — Даже эта жалкая книжонка про историю возникновения консервов удостоилась большего, чем «Наша мама». — Она с презрением смерила взглядом Грейс. — Вижу, от вас нет никакого толка. — Допив шампанское, Эвфемия соскользнула с табурета. — Что ж, я только напрасно теряю с вами время. Не могу больше задерживаться — меня ждет мой тренер.
Грейс проводила Эвфемию взглядом, гадая, чем может заниматься с ней ее тренер. Любые виды спорта она исключила с самого начала. По-видимому, мастер словесности валяется на диване, ловя ртом различные морепродукты, которые бросает ей наставник.
Грейс заплатила по счету, выложив сумму, практически равную рекламным расходам на следующий квартал. Она поймала себя на том, что утро, проведенное в обществе Эвфемии, каким бы обременительным оно ни было, по крайней мере отвлекло ее от более серьезных проблем.
В частности, от последних разговоров с Генри Муном. Вежливых, деловых, во время которых Генри интересовался ее здоровьем, а Грейс резко отвечала, что у нее все хорошо. Он что, вообразил, будто она постоянно страдает от похмелья?
Впрочем, Генри не приглашал ее на свидание. Похоже, он придерживался правила, установленного им же самим: Грейс должна сама известить его о перемене в своем положении. Другими словами, свистнуть, если в их отношениях с Сионом что-либо разладится. Но Грейс не свистела. Потому что в ее отношениях с Сионом ничего не менялось. Они оставались такими же, как и раньше.
То, что выходные, проведенные у родителей Сиона, не стали началом нового витка в их отношениях, никак нельзя было считать переменой. В том, что Сион всю неделю не показывался у Грейс, тоже не было ничего нового. Точно так же была до боли знакома постоянная недоступность его сотового телефона. И даже то, что Сиона уже давно не видели в университете Пенджа, было совершенно нормально; в конце концов, считала Грейс, нельзя обучить старого медведя новым трюкам. И тем не менее она остро сознавала, что одна перемена все же произошла. Если бы Генри Мун спросил ее сейчас, счастлива ли она, вероятно, он услышал бы другой ответ.
— Но почему ты не хочешь встретиться с Генри? — приставала к Грейс Элли, следившая за происходящим неослабным вниманием. — Право, не знаю, чего ты еще стыдишься. Подумаешь, напилась и с кем-то перепихнулась по пьяни. Поверь мне, такое случается сплошь и рядом. Возьмем Гордона, с которым я познакомилась вчера вечером. Он мне сказал, что сотрудник спецслужб, но потом выяснилось, что на самом деле он имел в виду специальную службу автобусных сообщений. Знаешь, ту, что перевозит пассажиров между станциями метро, когда под землей происходит какая-то авария. — Элли скорчила гримасу. — Впрочем, Гордон оказался специалистом экстра-класса. Определенно, он добился бы успеха в службе специальных секс-услуг…
Грейс даже не улыбнулась. В кои-то веки рассказ Элли о ее любовных похождениях не попал в цель.
— Ты беспокоишься насчет Сиона, да? — не отставала от нее подруга.
Грейс нахмурилась.
— Возможно.
Обильно накрашенные глаза Элли вылезли на лоб.
— Да ты сошла с ума! Твоего Сиона интересует только он сам. Однако достаточно ему поманить тебя пальцем, стрельнув своими зелеными глазами, и ты уже бежишь к нему, словно влюбленная школьница!
Грейс не нашла в себе сил признаться, что Сион ей даже не звонил. И уж тем более не стрелял своими зелеными глазами. Но она понимала, что Элли права. Как это ни унизительно для такой эмансипированной современной женщины, как она, но в бесцеремонном отношении Сиона действительно было что-то неотразимо сексуальное. Даже скандал, устроенный им в гостях у родителей, теперь, по прошествии времени, обладал ни с чем не сравнимым шармом, тем более, что воспоминания об этом были проиллюстрированы его мужественным красивым лицом, перекошенным от раздражения. Грейс подозревала, что виной всему постоянное отсутствие Сиона. Человек всегда очень хочет того, что ему недоступно. Если простая разлука заставляет сердце биться чаще, то разлука с сексом просто ставит его на дыбы. При таком подходе можно заключить, что в инциденте с Генри виноват исключительно Сион. Подобные соображения отчасти уменьшали смущение Грейс, хотя и не могли перебороть его полностью. В конце концов, помимо вечера под звездным небом, были также «Хроники клитора», «Катящиеся камни» и «Шпигель-шатер». Генри ни словом не обмолвился об этом, но как Грейс ни была ему за это признательна, чувство раздражения по доводу того, что теперь она перед ним в долгу, все же перевешивало.
— Что ж, ты должна это пережить. Генри Мун — наш автор, и именно ты занимаешься рекламой его книги. На следующей неделе у вас еще будут какие-нибудь презентации?
Грейс кивнула.
— Но я надеялась…
— Что я отправлюсь на них вместо тебя? Даже не думай, — рассмеялась Элли. — Ты не сможешь вечно его и избегать.
Стоя в очереди в кафе и стараясь не смотреть на многочисленную как никогда коллекцию затычек для ушей, брошенных в кадки с растениями, Белинда вдруг вздрогнула от неожиданности, услышав за спиной голос, вторгшийся в ее бурлящие мысли:
— Кажется, вы Белинда, не так ли?
Проведя целое утро в горьких размышлениях по поводу препятствий на пути своей профессиональной, карьеры, Белинда оказалась не готова встретиться с ними лично. Следом за ней в очереди стояла, улыбаясь во весь рот, легенда «Светила», берущая интервью у знаменитостей. Миллз выглядела сногсшибательно. Юбка бахромой, черные колготки, волосы с прямым пробором (седеющие), сумочка из замшевых лоскутков, индийские серебряные побрякушки и сводящая с ума добродушная улыбка, в которой расплылось глупое круглое лицо Мо.
— Вы ведь ведете «Чашку чая», не так ли? Не хотите ли присоединиться ко мне на… мм… чашку кофе, ха-ха-ха?
Белинда замялась. Братание со смертельным врагом не входило в ее текущие боевые замыслы. Правда, Она не смогла бы точно ответить, в чем эти замыслы состояли.
— Пойдемте же, — мягко, но настойчиво предложила Мо. — Кажется, вам необходимо развеяться.
Через несколько минут Белинда уже сидела за липким столиком, глядя поверх чашки капуччино, как расположившаяся напротив Мо снимает с подноса чашку травяного чая с лимоном и имбирем и пластиковую тарелочку с коричневым рисом, приправленным тертой морковью.
— Сейчас я только это и ем, — улыбнулась Мо. — С рисом я по-настоящему познакомилась в шестьдесят девятом году в Японии, когда приезжала туда брать интервью у матери Йоко Оно. Такая мудрая женщина, — мечтательно добавила она. Порывшись в сумочке, Мо достала палочки и принялась перемешивать морковь и рис. — Эти палочки мне подарил Теренс Стэмп. Он такой строгий приверженец вегетарианской кухни.