После этого Фукс рассказал, что в Харуэлле его приняли доброжелательно, что он теперь в курсе всех работ по созданию английского «бейби».[145]
Юджин в свою очередь проинструктировал его, как надо проверяться, чтобы выяснить, не ведется ли за ним слежка, а затем назначил ему следующую встречу. Фукс в ответ передал разведчику довольно увесистый пакет с материалами о промышленном объекте в Уиндскейле по производству плутония и о математической базе так называемого «уравнения состояния», а затем в устной форме сообщил о том, что Эдвард Теллер приступил к разработке водородной бомбы. Ценность этой информации заключалась в том, что она подтолкнула советское правительство к принятию решения о создании отечественного супероружия.
При обсуждении вопроса о конструкции отечественной ядерной бомбы Курчатов пытался убедить шефа атомной программы в том, что необходимо принять разрабатываемый академиком Харитоном проект собственной конструкции, но Берия упорно не соглашался.
— Пока Харитон будет дорабатывать свой проект, — возмутился Берия, — американцы снесут нас с лица земли. А потом зачем изобретать велосипед? Вы получили данные разведки по конструкции испытанной в Нагасаки бомбы?
— Да, получили, — коротко ответил Курчатов.
— Так в чем же дело? Есть чертеж, есть подробные описания к нему, и даже автор указан. Если не ошибаюсь, им является Персей. Проверенный, надежный источник из числа американских ученых…
— Дело в том, Лаврентий Павлович, что наша конструкция выгодно отличается от американской.
Она будет меньшей по размерам и, что очень важно, несколько большей по мощности.
— Да ради Бога, пусть Харитон готовит ее для изготовления второй бомбы. А сейчас мы должны использовать то, что уже опробировано в Аламогордо и в Нагасаки. Я имею в виду плутониевый вариант. В Хиросиме-то, как мне объясняли, была сброшена урановая бомба. Так ведь?
— Да, так.
— Тогда давайте не будем рисковать и испытывать свою судьбу. Тем более что товарищ Сталин не раз уже подчеркивал: до конца года мы обязаны провести испытания отечественного ядерного оружия. Чем вызвана спешка, вы прекрасно знаете. Монополия Соединенных Штатов на атомную бомбу создает с каждым днем реальную угрозу новой войны. Так что давайте-ка, Игорь Васильевич, заряжайте американскую конструкцию советским плутонием. Фактор времени для нас сейчас важнее всего.
Курчатов понимал: в случае неудачного испытания первой ядерной бомбы над атомной физикой может нависнуть угроза ее полного разгрома. Такое уже было: несколько раньше некоторые ученые-невежды уже предпринимали попытки разгромить квантовую механику и теорию относительности, как якобы наиболее отравленные ядом идеализма.
— Вам, товарищ Курчатов, надо бы сделать то же самое, что сделал в биологии Лысенко со своими «вейсманистами-морганистами», — поучал его резким тоном Берия.
Курчатов, как человек, преданный науке, решил все же побороться за атомную физику. Он начал популярно объяснять наркому, что все физические процессы в атомной бомбе происходят именно по законам квантовой механики.
— И все же я прошу вас, Игорь Васильевич, разгромите и вы своих идеалистов, — настаивал Берия.
— Если я это сделаю, то мы не сможем выполнить распоряжение товарища Сталина о скорейшем завершении разработки и выпуске изделия к концу года…
При упоминании Курчатовым фамилии вождя Берия сменил свой резкий тон:
— Да вы не волнуйтесь, Игорь Васильевич. Пусть все остается так, как вы хотите…
Благодаря тогдашнему заступничеству Курчатова физика была спасена от разгрома. Понимая, что в случае затяжки времени с испытанием первой атомной бомбы Берия припомнит ему это, Курчатов пошел на американский вариант изготовления изделия. В то время не могло быть и речи о борьбе за научный приоритет, поскольку и Сталин, и Берия руководствовались только одним соображением — политическим.
Перед тем как приехать в Италию для встречи с представителем советской разведки, Мэр должен был известить об этом через сестру жены — Эстер. К явке с агентом стал готовиться вездесущий Лев Василевский, который пытался в свое время завербовать светило мировой науки Нильса Бора.
Местом встречи был избран город Милан, а безопасность ее проведения должна была обеспечивать группа разведчиков римской резидентуры во главе с Мартыном.
Встреча проходила без каких-либо эксцессов, если не считать допущенной ошибки Василевского: прослышав о том, что французы и итальянцы якобы свободно понимают друг друга, он понадеялся на хорошее знание французского языка и потому не взял с собой переводчика. А если еще учесть, что итальянский язык для Мэра был не родной, то, вполне естественно, беседы у них на сложную научно-техническую тему не получилось, и вследствие этого ее результаты оказались неэффективными. Поняв это лишь тогда, когда уже ничего нельзя было поправить, Василевский назначил Мэру последующую явку в том же Милане в конце года.
По возвращении Василевского в Москву Центр принял решение готовить встречу с Мэром заблаговременно по специально разработанному плану.
1. Для организации и проведения встречи с Мэром командировать в Италию Джерри,[146] который в составе лондонской резидентуры уже участвовал в добывании разведывательной информации по атомной проблеме, достаточно хорошо знает ее и, главное, неплохо владеет английским языком.
2. Детально проанализировать причины неудачной поездки Тарасова[147] в Милан на встречу с Мэром.
3. В целях безопасности Мэра обеспечить надежную связь с ним на территории Великобритании, для чего обучить его фотографированию секретных материалов и правилам использования маскировочных контейнеров для перевозки их из Англии в непроявленной пленке.
Соответствующие указания были направлены в Рим и Лондон. В процессе шифрованной переписки с римской резидентурой была дополнительно достигнута договоренность о проработке нескольких мест возможной встречи с Мэром в Северной Италии. В связи с этим резидент Мартын поручил своему агенту выехать в несколько провинций — Тоскану, Лигурию и Пьемонт — для подбора таких мест. По возвращении оттуда агент высказал свои соображения, и после детального их обсуждения местом для организации встреч с Мэром была избрана курортная зона залива Тигуллио на Лигурийском побережье, куда сразу же выехал заместитель резидента Игорь.[148] Он выбрал одну из вилл в тихом переулке курортного городка Санта-Маргерита, расположенного в сорока километрах от Генуи.
Вилла и город оказались удобными со всех точек зрения: в любой сезон в Санта-Маргерита собиралось много отдыхающих и туристов, как итальянцев, так и иностранцев, среди которых можно было легко «раствориться», не привлекая к себе внимания со стороны местного населения. Повезло и с выбором виллы: ее хозяин, передав ключи Игорю, уехал с семьей на юг Италии к своим родственникам. Удачной оказалась и внутренняя планировка дома: расположение входных дверей позволяло незаметно войти и выйти из него, а также поместить агента и разведчика в отдельную изолированную комнату, где они, не привлекая внимания, могли работать неограниченное время не только днем, но и ночью, — в ней не было окон, и потому неопасно было включать свет.
Чтобы получить от Мэра максимум научно-технической информации в письменном виде, было принято решение о том, что участники встречи не будут выходить из помещения до тех пор, пока не закончится их работа. В этих целях на виллу было завезено необходимое количество продуктов и питьевой воды, организована круглосуточная охрана виллы, а в случае непредвиденных осложнений или угрозы провала стояли наготове две машины для срочной конспиративной эвакуации агента и разведчика и доставки их в советское консульство в Генуе.
По прибытии в Рим Владимир Барковский вместе с резидентом Мартыном обсудил еще раз намеченный в Центре план встречи с агентом и обратил особое внимание на более четкую организацию наблюдения за виллой и за подходами к ней.
В день приезда Мэра в Санта-Маргерита на Лигурийском побережье была холодная декабрьская погода. Встреча, проходившая в неотапливаемом помещении, являла собой необычное зрелище: холодная пища на столе, термос с горячим кофе и две небольшие, закутанные в одеяла фигурки, сидевшие с ногами на кровати, чтобы только быть подальше от студеного каменного пола. Но такая необычность обстановки не помешала непринужденной атмосфере дружелюбия и деловитости, в которой начали работать агент-ученый и сотрудник разведки Владимир Барковский.
Большая часть подготовленных за два дня сведений Мэра касалась проблем конструирования, строительства и эксплуатации атомных реакторов смешанного типа. Но наибольший интерес для советских ученых, как выяснилось позже, представляли переданные им иллюстрации и расчеты каналов циркуляции теплоносителя, подробные данные о конструкции тепловыделяющих элементов, а также о различных нормативах и параметрах контроля испытаний и эксплуатационного режима реакторов.
На той же встрече Барковский внес полную ясность в информационные возможности Мэра и вместе с ним детально проанализировал обстановку, складывающуюся вокруг него в Харуэллском атомном центре, где, как выяснилось, агент занимал довольно прочное положение и пользовался довольно высоким авторитетом, не вызывая к себе каких-либо подозрений. Поскольку наиболее безопасной для Мэра формой передачи разведывательных сведений являлась пересылка материалов на непроявленной пленке, Барковский на той же вилле стал обучать его фотоделу.
После завершения операции по связи Центр уже знал, что встреча на Лигурийском побережье прошла удачно. В отчете за командировку, впоследствии подготовленном Барковским, отмечалось: