В Америку Овакимян выехал полный разных планов и по научным проблемам, и по вопросам разведки. В Нью-Йорке он быстро определился с перспективной темой докторской диссертации и в процессе работы над ней, проявляя изобретательность и находчивость, начал устанавливать и закреплять полезные контакты с нужными для разведывательной деятельности людьми. Обладая исключительной способностью входить в доверие к интересующим его лицам, Геннадий познакомился на одной из научных конференций с неким Дэвисом, имевшим свои труды и запатентованные изобретения на известных американских фирмах «Сперри инструмент компани» и «Сперри гироскоп». Развивая контакт с ним, Геннадий под удобным предлогом начал получать от него заслуживающую высокой оценки Центра научную и технологическую информацию, а затем завербовал его на идейной основе. После этого Дэвис постоянно стал поставлять разведке ценные сведения по авиационным и морским приборам, бомбоприцелам, звукоулавливателям, по телерадиоэлектронике и другие важные документальные материалы, необходимые для реализации советской военной программы.
Убедившись в надежности агента и его возможностях оказывать своим авторитетом и занимаемым положением воздействие на других людей, Геннадий впервые в практике разведки предложил резиденту П. Д. Гутцайту использовать Дэвиса в качестве вербовщика по научно-технической линии. Предложение Геннадия было воспринято резидентом с пониманием, и на свой страх и риск они решили провести подобный эксперимент без санкции Центра, опасаясь, что там могут с ними не согласиться. Надежды Овакимяна на успех этой новой формы работы с агентурой оправдались: Центр впоследствии дал «добро» на установление подобных взаимоотношений с группой источников.
Так впервые в истории советской внешней разведки начали действовать за кордоном агенты-групповоды, которые сами осуществляли подбор, изучение и проверку нужных людей, а после их вербовки с участием сотрудника резидентуры они же поддерживали и связь с ними. Первыми групповодами стали Дэвис и Звук,[79] которые провели впоследствии вербовки таких ценных источников, как Брюс, Роджер, Брайен, Хью… Дальше — больше.
1937 и 1938 годы стали звездным часом в разведывательной деятельности Овакимяна. Добытые им в эти годы документальные материалы — чертежи, схемы, расчеты, инструкции и описания по проблемам математики, физики, химии, атомного ядра и бактериологии раскрывали направления ранее неизвестных в СССР научных исследований. Для организации проведения подобных работ в Советском Союзе стали создаваться новые НИИ, КБ и секретные экспериментальные заводы. Геннадий же тем временем продолжал с присущей ему активностью разрабатывать и осуществлять операции по проникновению в американские научные центры и крупные фирмы, в которых велись серьезные засекреченные конструкторские изыскания. В характеристике, подписанной резидентом Николаем[80] и отправленной из Нью-Йорка в Центр, отмечалось:
…Геннадий является ведущим разведчиком нашей секции.[81] Его отличает большое трудолюбие, продуманность всех действий и поступков, смелость и оперативность в выполнении заданий, что позволяло и позволяет ему добиваться положительных результатов в работе с источниками.
Учитывая, что Геннадий накопил уже большой опыт разведработы, обладает хорошими организаторскими способностями и заслуженно стал для своих коллег авторитетом в оперативных вопросах, полагал бы возможным зачислить его в резерв выдвижения на руководящую работу в Тире[82] или в какой-либо другой секции.
В Москве словно ждали такого предложения: через неделю Г. Б. Овакимян был назначен заместителем резидента в Нью-Йорке. В ответ на это Геннадий еще больше активизировал свою разведывательную деятельность: впервые были получены агентурным путем сведения о технологии производства автобензинов прямой перегонкой в атмосферно-вакуумных установках и авиабензинов с октановым числом — 74; о переработке газов нефтеперерабатывающих заводов; о каучуке и масляных дистиллятах для выработки из них разнообразных смазочных масел и парафинов; о термическом крекинге и реформинге и о многих других секретных разработках. Научно-техническая разведка, как отмечалось в 1938 году Центральным Комитетом ВКП(б), имела важнейшее значение для социалистической реконструкции народного хозяйства и развития различных областей науки и техники.
Однако с приходом Берии к руководству органами госбезопасности весь оперативный состав НТР заменили, а ее начальника П. Н. Кропотова арестовали. Вслед за этим отозвали из США резидента П. Д. Гутцайта и разведчиков-нелегалов Б. Я. Базарова и Б. П. Румянцева. В Москве их расстреляли как врагов народа, о чем были сделаны соответствующие сообщения в прессе. Информация об этом перепечатывается в нью-йоркских газетах, и все это приводит к тому, что некоторые агенты, находившиеся на связи у Базарова, Гутцайта и Румянцева, узнав о том, что они сотрудничали с «врагами народа», стали отказываться от дальнейших контактов с советской разведкой.
Назначенный вместо Гутцайта на должность резидента Овакимян не мог поверить, чтобы хорошо знакомые ему люди, верные присяге и достойно служившие Родине, в один день могли перековаться во врагов народа, стать изменниками и шпионами. Невольно подумав о том, что и с ним не сегодня, так завтра могут поступить точно так же, он направляет 24 марта 1939 года шифрованную телеграмму в Центр:
…Испытываю полную неудовлетворенность от своей работы в Тире. Объяснить это состояние могу только тем, что отдача нашей секции с ноября прошлого года стала снижаться по совершенно не зависящим он нас причинам. И вызвано это в первую очередь необоснованным откомандированием из Тира самых опытных охотников[83] и вызванным в этой связи «предательством» пловцов.[84] Должен твердо заверить вас, что предательства, как такового, нет, но есть отказ от сотрудничества после того, как им стало известно, что они работали с отозванными из Тира «врагами народа». Я не удивлюсь, если и на меня теперь навесят подобный ярлык за снижение результатов работы секции.
Поэтому убедительно прошу вас подобрать мне замену.
Этот документ был доложен исполнявшему обязанности начальника советской разведки С. М. Шпигельглазу в один день со служебной запиской военного инженера 3-го ранга Прудникова.[85] В записке говорилось:
Работа Геннадия неотделима от подрывной деятельности врага народа Гутцайта. Действуя с ним рука об руку в качестве его заместителя, Геннадий не мог не знать о том вредительстве, которое постоянно процветало в нью-йоркской резидентуре, однако он умышленно умалчивал об этом. Не пресекал он в белогвардейской прессе и те антисоветские публикации, которые клеветали о сближении внутренней политики товарища Сталина с аналогичной политикой Гитлера.
Некоторые из источников, завербованных лично Овакимяном и находящихся у него на связи, являются белогвардейцами разных мастей, однако он всячески защищает их, считая их незаменимыми агентами. Все это должно настораживать нас и даже больше: он опасен для внешней разведки.
Предложения:
1. Всех сотрудников нью-йоркской резидентуры заменить, а ее резидента Овакимяна отозвать из США.
2. В связи с неоднократными выступлениями в печати тт. Берия, Ворошилова и Кагановича о том, что наши ученые «сами с усами» и способны это доказать всему империалистическому миру, считаю возможным прекратить разведдеятельность по научно-техническому направлению, а агентуру по линии НТР законсервировать.
3. Войти с письмом в инстанцию о замене руководства загранучреждений в США кадровыми разведчиками.
На служебной записке наложена размашистая резолюция синим карандашом:
1. Ваши предложения по свертыванию работы по линии НТР прошу представить более развернуто для доклада т. Наркому.
2. По вопросу работы загранучреждений и осуществления руководства ими сделать то же самое.
Неизвестно, какой была реакция ЦК и Берии на предложения Прудникова, но Овакимян остался в Нью-Йорке и получил на свою шифротелеграмму спокойный деловой ответ:
…Ваша семья в ближайшее время будет отправлена на жительство в Тир. Надеемся, что вы переломите пессимистические настроения и будете впредь вести работу так же успешно, как умели вы ее делать раньше. Помощь вам по линии кадров будет непременно оказана…
Прошел после этого месяц, другой, третий, но помощь так и не была направлена в Нью-Йорк. Мало того, в резидентуру Геннадия вскоре пришло указание откомандирования в Союз еще шести человек. С отбытием их в Москву резидентура оказалась наполовину разгромленной. Овакимян вторично ставит вопрос перед Центром о срочном решении кадровой проблемы:
…Из-за нехватки работников нагрузка на каждого охотника увеличилась до 18 пловцов. Подпольщики[86] остались без челноков.[87] Приостановлена экологическая[88] деятельность по главному объекту.[89] Законсервирована аналогичная работа по Западному побережью Карфагена.[90]
Прекрасно понимая, что всякое преувеличение трудностей в разведработе может породить у оставшихся в меньшинстве сотрудников резидентуры нерешительность, даже боязнь проведения каких-либо оперативных мероприятий и попытку оправдать потом отсутствие положительных результатов, Овакимян предпринимает все необходимое, чтобы разведка, несмотря на репрессивные меры, исходившие из Центра, продолжала действовать. Зная, что личный пример руководителя психологически сильнее воздействует на подчиненных, чем слова, он, не щадя себя, работает иногда круглые сутки напролет, выезжая из Нью-Йорка в разные штаты Америки для встреч с агентами. Дело порой доходило до того, что он от усталости валился с ног. Вернувшись однажды из командировки в Кливленд, Геннадий почувствовал себя очень плохо, но, несмотря на это, поехал в генконсульство, чтобы оставить там агентурные материалы. Едва успел появиться в кабинете, как тут же раздался телефонный звонок: на экстренную связь вызывал источник Чарли.