Благополучно покинув место встречи, Овакимян некоторое время не обнаруживал за собой слежки, но он все больше ощущал, как вокруг него сжимается какое-то невидимое кольцо. ФБР тем временем выясняло, куда ведут следы его разведывательной деятельности. Оказалось, во все штаты Америки. В конце концов сотрудники спецслужбы пришли к твердому выводу: советский разведчик Гай Овакимян является ключевой фигурой в нью-йоркской резидентуре. Узнав о том, что он через два дня намеревается покинуть Америку, ФБР решило произвести его задержание.
Произошло это 5 мая в 11 часов. При выезде из дома на такси Овакимян заметил, что его преследуют на двух машинах четыре федеральных агента. Поплотнее закутавшись в плащ, он натянул шляпу поглубже на глаза и приготовился встретить свою судьбу достойно. При выезде с манхэттенского моста на Канал-стрит одна из машин поравнялась с такси, и сидевшие в ней детективы дали знак остановиться. Мгновенно откуда-то появились еще три легковых автомобиля, они перекрыли путь, оцепили такси со всех сторон, затем один из копов, опустив стекло в дверце, спросил его, является ли он мистером Овакимяном. Получив утвердительный ответ, тот потребовал пересесть в одну из машин и поехать вместе с ними. Но Овакимян отказался это сделать и попросил предъявить ордер на его задержание:
— Если у вас даже есть санкция прокурора, то я должен поставить об этом в известность свое консульство и пригласить адвоката.
Рассердившиеся сотрудники ФБР вытащили его из такси и насильно надели наручники. Так же, не церемонясь, они втолкнули его в свою машину и привезли в здание Юнайтед стейтс атторней оф Соутерн дистрикт, подняли в лифте на 29-й этаж и ввели в комнату с табличкой «Федеральный прокурор Матиас Ф. Хорреа». Вскоре появились стенографистка, помощник прокурора и сам Хорреа. Последний объяснил, что мистер Овакимян арестован за отказ от добровольной явки в суд в качестве свидетеля по расследованию федерального Большого жюри и что в связи с этим было принято решение о его принудительной доставке в суд.
Затем его повезли в здание Федерального суда на Фолей Сквер в комнату № 607. Там он заявил решительный протест по поводу ареста и потребовал разрешения связаться с консульством, иначе ни на один вопрос ответа не даст.
— Вы арестованы, и теперь мое личное дело, разрешить вам звонить или нет! — заявил прокурор.
Несколько раз Хорреа выходил из кабинета, и из-за двери было слышно, как он с кем-то советовался; в конце концов он разрешил ему позвонить. Однако генконсул Федюшин, вице-консул Заикин и секретарь Смирнов прибыли в суд лишь через три часа (до этого они вели согласование с советским посольством в Вашингтоне и с НКИДом в Москве). В их присутствии Хорреа уже по-новому формулировал обвинение:
— Во-первых, мистер Овакимян не захотел принять приглашение ФБР явиться к прокурору, оказал сопротивление и потому был доставлен к нам силой. Во-вторых, мистер Овакимян заранее знал, что он давно нарушил закон о регистрации иностранцев, и вот теперь принял меры, чтобы совершить побег из США, для чего накануне сдал на пароход в Хобокене все свое имущество, а еще ранее — отправил домой семью.
Овакимян сделал ответное заявление, четко разложив все по полочкам:
— Повестки о вызове меня к прокурору не было, и доказательств на этот счет у вас никаких нет. А вот то, что была применена по отношению ко мне физическая сила, мои доказательства налицо. — Он показал ранения на руках. — Это во-первых. Во-вторых, все формальности закона о регистрации иностранных граждан мною были соблюдены: у меня же есть выданная госдепом регистрационная карта от четвертого апреля этого года. И в-третьих, я на вполне законных основаниях прошу предоставить мне возможность иметь двух адвокатов.
Судья Хелберт не счел возможным что-либо опровергнуть, однако зачитал заранее заготовленный документ о взятии Овакимяна под стражу или же о возможности освобождения его до суда под залог в 25 тысяч долларов. Но все складывалось для разведчика далеко не лучшим образом: ни консульство, ни Амторг на смогли сразу изыскать такую сумму, и Овакимян был препровожден в федеральную тюрьму.
Когда его везли на Вест-стрит, у него невольно мелькнула мысль, что никого уже, наверно, не волнует, что с ним будет и как сложится его судьба. «Да и что есть я? — подумал он. — Всего лишь песчинка в бушующем мире, объятом войной…»
В тюрьме у Овакимяна Несколько раз сняли отпечатки пальцев, дали арестантскую одежду и посадили в камеру, где находились специально подосланные агенты ФБР, которых он легко раскусил. Через некоторое время ему устроили встречу с группой американских ученых и специалистов. Они сначала говорили комплименты, обещали ему как доктору наук предоставить для исследований лабораторию и тому подобное. Но попытки перевербовать советского разведчика не увенчались успехом: он не пожелал оставаться в Америке. Тогда же Лука направил в Москву тревожную шифротелеграмму:
…Посол Уманский дал поручение подключить крупнейшего американского адвоката в Вашингтоне Ричберга для выяснения частным путем о существе дела Геннадия. Ричберг намерен встретиться с министром юстиции Джексоном. А пока американские власти под нажимом Спрута[113] упорно ищут различные юридические зацепки для более серьезного обвинения Геннадия, и может статься так, что он из свидетеля превратится в обвиняемого со всеми вытекающими последствиями.
Учитывая это, нами усилена охрана помещений Амторга и генконсульства на случай возможных попыток проникновения в секцию, подготовлены к сожжению все наши документы.
Реакция Центра была мгновенной:
…Не падайте духом, все зависящее от нас для скорейшего возвращения Геннадия домой мы сделаем. Тщательно ведите наблюдение — не будет ли слежки за остальными сотрудниками секции, при ее обнаружении обязательно ставьте нас в известность.
7 мая 1941 года американские газеты с фотографиями Овакимяна запестрели длинными сенсационными заголовками: «Русский шпион будет освобожден на поруки за 25 тыс. долларов» («Нью-Йорк геральд трибюн»), «Арест крупного тайного агента СССР» («Новое русское слово»), «Тайный агент Москвы вернулся в свой дом в Бруклине»…
«Хотя деятельность Овакимяна еще не совсем точно выяснена, — писала газета „Нью-Йорк геральд трибюн“, — прокурор Матиас Хорреа утверждает, что Овакимян является важным ключом для раскрытия русского шпионского гнезда в Америке…»
Советская пресса молчала: то ли по незнанию, то ли по запрету НКГБ.
Тем временем между нью-йоркской резидентурой и московским разведцентром шла непрерывная шифрованная переписка:
…При личном обыске у Геннадия изъят номер домашнего телефона Твена.[114] В целях предотвращения провала его агентуры вынуждены законсервировать ее на полтора-два месяца…
На шифровке наложена резолюция В. Н. Меркулова:
Геннадия надо подбодрить. В связи с освобождением под залог от участия в делах резидентуры полностью отстранить. Теперь он будет снова находиться под постоянным наблюдением.
9 мая Овакимян, приехав в свое консульство, подготовил и отправил шифровку в Центр:
…Настоящее обвинение в суде будет мне предъявлено не за нарушение старого закона о регистрации, а за ведение шпионажа, и базироваться оно будет скорее всего на показаниях Октана. Не давая заблаговременно оценку его поведения, несомненно одно: случившееся со мной нельзя иначе квалифицировать, как предательство. Октан в процессе предварительного слушания дела в окружном суде рассказал, что за передаваемые материалы о новой технологии добычи и переработке нефти он получил несколько тысяч долларов. И что все суммы своих выплат он скрывал от налоговых властей и потому считает себя тоже виноватым.
Уверен также, что американская пресса и Спрут раздуют мое дело как самое крупное за последние годы, используя наиболее выгодную для американцев ситуацию для проведения очернительской антисоветской кампании. Адвокаты Бакнер и Френкель, сочувствующие левым организациям, будут мелки для такого крупного процесса. Полагаю, что надо искать более солидных защитников.
Но тем не менее я духом не падаю и готов перенести любые лишения.
И последнее: считаю, что я должен на суде подтвердить факт знакомства с Октаном, который много лет имел официальные дела с Амторгом. Прошу указаний.
Резолюция наркома НКГБ:
1. Пр. сообщить Геннадию, что мы примем все необходимые меры по его освобождению. Пусть он держится крепко, отрицая все, за исключением знакомства с Октаном. Передайте, чтобы о жене и дочери не беспокоился, о них мы позаботимся. Уверены в благоприятном исходе его дела и его достойном поведении.
2. Срочно подготовьте на имя т. Молотова записку в НКИД об аресте Геннадия.
Когда В. М. Молотов ознакомился с обстоятельствами ареста Овакимяна, то сразу же дал указание советскому послу в Вашингтоне Константину У майскому о необходимости заявления официального протеста государственному департаменту США. Но эта акция посольства не сработала тогда. Лишь после нападения Германии на Советский Союз госдеп по личному указанию президента Рузвельта сообщил в генконсульство СССР о разрешении Овакимяну выехать домой. До этого он два с лишним месяца находился под неусыпным наблюдением ФБР. Зная об этом, Гайк Бадалович вел себя предельно спокойно, с большим достоинством гражданина великой страны, чем и заслужил тогда уважение своих противников в Нью-Йорке и своих коллег в центральном аппарате разведки. Поэтому по возвращении в Москву он и получил заслуженное назначение на должность начальника отдела.
А через два года, когда значительно увеличился поток разведывательной информации по атомной проблеме, Берия поставил перед Меркуловм вопрос об установлении новой должности заместителя начальника I Управления НКГБ, который отвечал бы за атомное направление и реализацию добываемых за границей разведматериалов по этой тематике.