Кстати, кольца (французского производства!) уже были приготовлены.
Увы, и ахЪ!!! Любовник во время фильма её ни разу не поцеловал, настолько увлёкся непонятным содержанием. А посмотрев мерзкий кинишко, прямо у выхода из кинотеатра сказал уже бывшей возлюбленной, что осознал своё неправильное поведение, в голове у него прояснилось, и он возвращается к любимой супруге. И ушел, сволочь такая!!!
В общем, все, что исходило из Франции, было прекрасно и вдохновляюще, хотя и не без накладок. Вот только из Франции пережившей несколько революций и контрреволюций, и две мировые войны.
Наш путь по просторам Французского королевства не был омрачён никакими происшествиями, хотя, как говорят, на дорогах пошаливали разбойники. Но нас никто не беспокоил, уж больно внушительным была колонна: десять легковых авто представительского класса, двадцать авто для зажиточных буржуа, десять автобусов и полсотни грузовиков. Колонна из сотни тракторов с прицепами, гружеными сельскохозяйственными машинами, двигалась значительно медленнее, и потому двигалась отдельно. Обе колонны охраняли солдаты гренадерского полка Павловской дивизии, что были приданы мне в качестве охраны.
Все эти машины мы собирались продать в Англии, а заодно организовать там дилерскую сеть по продаже и обслуживанию автотракторной техники, но коли нас встретили столь нелюбезно, то…
Нет, я не оставлю этот рынок без пригляда: моей стране очень нужны деньги и технологии. Другой вопрос, что осваивать Британию буду не я, а мои подчинённые. Хм… Надо будет пустить слушок, что я по глупости ударился в обидки, а какой-нибудь Джон Смит перехватил уже налаженное дело, и получает немыслимые прибыли. Англичане известные нацисты, непременно купятся на такой дешевый развод, и бросятся покупать у формального подданного Англии машины, сделанные назаводах, формально принадлежащих другим английским подданным.
По Франции я решил ехать на легковой машине: захотелось хотя бы относительного уединения, а заодно и пообщаться с Лизой без свидетелей. Ну и, заодно, восстановить навыки вождения автомобиля. В той жизни у меня не было собственной машины, но как будущего офицера, меня, тогда курсанта военного училища, обучали водить любую технику. По дороге Лиза рассказала мне много интересного о том, что случилось во время моего отсутствия. А я рассказал об увиденном во время войны без купюр, связанных с присутствием посторонних.
Потом потянулись бесконечные поля и сады. И деревни. Нищие деревни в необыкновенно богатом краю.
Вижу, как пригорюнилась Елизавета, глядящая за окно. Свободной рукой приобнимаю её за плечики, тихонько спрашиваю:
— Что тебя огорчило, моя родная?
— Знаешь, мой дорогой, жить с тобой большое счастье, но… — Лиза примолкла, подбирая слова.
Я не тороплю, чувствую, что сейчас будет сказано нечто важное. Наконец слово найдено, и Лиза решительно продолжает:
— Прекрасный мир, в который ты меня ввёл, содержит очень много боли.
Я молчу, хотя и безмерно удивлён.
— До встречи с тобой я не обращала внимания на подлые сословия, всех этих крестьян, мастеровых, мещан и нижний слой дворянства, чей быт мало отличается от крестьянского и мещанского. Для меня они были кем-то вроде одушевлённых животных, живущих в отдалении, никак не пересекающихся с моим привычным кругом.
Лиза снова задумалась, тонкими своими пальчиками потерла виски.
— А ты просто и ненавязчиво показал, что эти существа вовсе не животные, а полноценные люди. Россия вообще странная страна — в ней рядом с самым беспросветным рабством имеется, да, для очень немногих, но тем не менее реальная возможность вырасти из рабского состояния, которое, по счастью ликвидировано, в офицеры, а отслужив, сделать карьер на гражданском поприще. Примером тому твои «апостолы», из простых солдат ставшие офицерами. Твой Григорий Оспищев теперь капитан, командующий гвардией австрийского короля. Ойген Второй Габсбург мой дальний родственник, а потому он вступил со мною в переписку, сообщает разные подробности своего царствования. Капитан Оспищев пожалован бароном. Однако, я ушла далеко в сторону от того, о чём хотела сказать.
Лиза снова повернулась к окну, за которым неторопливо проплывала французская деревня, во всей её неприглядной красе: фахверковые дома, из деревяшек и навоза. Да, фахверк двадцать первого века это совсем не то, чем он был изначально. А изначальный фахверк мы видим воочию: щелястые стены, подслеповатые окна, заделанные чёрт-те чем, вплоть до донышек битых бутылок. Измождённые взрослые, рахитичные дети, тощий скот, и грязь, грязь, грязь. Совсем рядом с дорогой стоит семья, что намеревается пересечь дорогу, да тут мы мешаем. Впрочем, для французских крестьян это первоклассное развлечение. Правда, глава семьи, тощий, невероятно мосластый мужик, смотрит тусклыми глазами без заметного интереса, а вот его жена, старуха лет чуть моложе тридцати лет, сверкает глазами из-подгрязной, даже на вид сальной чёлки, а по чёлке ползут две жирные вши. Дети их — девочка подросток и мальчик чуть младше, пожирают глазами невиданное зрелище, а увидев Лизу, воспылали невероятным восторгом, словно увидели ангела божьего.
— Я говорила вот о таких людях. Ты внушил мне, что мы должны улучшать жизнь простых людей, делать её чище, здоровее, сытнее. Эти люди должны получать образование, иметь доступ к лечению, иметь досуг. А что мы видим? Государство и сеньоры выдавливают из подданных и арендаторов буквально досуха. Посмотри, ведь эта семья одета для праздника, а выглядит как нищие на паперти. Юра, мне больно и стыдно смотреть на них.
— Лиза, родная моя! — обнимаю я жену — Мы не можем изменить весь мир, зато мы можем изменить родную страну. Согласись, рабство в России мы уничтожили, и твоя заслуга в этом великом деле, несомненно, имеется. Ты участвовала в разработке мотора для трактора, ты стояла у истоков железных дорог, ты настояла на строительстве заводов по выделке листов, пригодных как для устройства кровли, так и для обшивки стен. А три медицинских и два педагогических института, что содержатся на доходы с твоих предприятий? Правда, учебные заведения мы постепенно передадим на попечение государства.
— Почему же?
— Я считаю благотворительность злом. Дело в том, что большое количество людей будут ссылаться на наш опыт в части содержания всяких богоугодных заведений как на естественное состояние дел. Дескать, и они двигаются в том же направлении. Благотворительствуют, да. А коль они такие хорошие, то извольте награждать государственными наградами, давать послабления по налогам и прочее в том же духе.
— Они неправы?
— Почти все такие деятели — жулики. Скажем, некий Хлудов построил церковь, и получил за неё церковную награду. А на следующий день он вычел потраченные деньги из зарплаты своих рабочих.
— Какая низость!
— Скажем так: это игра в рамках дозволенного, чуть расширяя рамки.
Лиза кивнула в сторону окна, где стояла очередная толпа оборванцев, наряженных в лучшие свои лохмотья.
— Юрий, но ведь доводить людей до такого состояния просто подло!
— Не пройдёт и десяти лет, как французы свергнут короля и с увлечением начнут рубить головы нынешним хозяевам жизни. А те только и будут стонать: «Нас-то за что? Всё же было так прекрасно!»
— Ты знаешь наверное, что так будет?
— Скажем так: предвижу. Пройдёт лет десять, и во время очередного кризиса, а они бывают регулярно, вся махина французской монархии рухнет. Кризис будет лишь отправной точкой для изменений, необходимость которых накапливается давно. Они и сейчас копятся, и чем дольше будут копиться, тем мощнее будет взрыв.
— Мне кажется, что ты делаешь всё, чтобы в нашей стране не было такого взрыва. Я права?
— В какой-то мере. Я знаю, каким должно быть государственное и общественное устройство в нашей стране, и делаю так, чтобы мы шли в том направлении постепенно, без рывков и лишних жертв.
— Император в курсе твоих планов?
— Да, конечно. Мы с Павлом Петровичем многократно обсуждали будущее России. Кафедру экономики Петербургского университета возглавляет Адам Смит, лучший экономист современности, это я посоветовал пригласить старика. Сейчас он разрабатывает теорию государственного капитализма, из которой потом вырастет новое учение.
— Позволь, Юрий, но многие утверждают, что для строительства нового общества следует свергнуть монархию. Не пугают ли Павла такие разговоры?
— Ничуть. Монархия всего лишь форма государственного управления, одна из многих. В какой-то мере монархия даже благотворна — своей стабильностью, в то время как другие формы, например парламентская республика, очень быстро вырождаются в охлократию, во власть толпы.
Так мы ехали не торопясь, не поднимая скорость выше двадцати-тридцати километров в час, да больше и нельзя по грунтовым-то дорогам, кое-где отсыпанным щебнем.
Париж нас встретил проливным дождём и посланием французского короля. На заставе к моей машине, едущей головной в колонне, подбежал солдат в плащ-палатке, похожей на русскую, только синего цвета.
— Месье! — залопотал он, сунувшись в окно водителя, открытое для него — Где я могу увидеть графа Бульгакофф? Имею для него важное сообщение от графа да Пре!
— Я граф Булгаков. Где послание графа ле Пре?
— Граф сообщит лично, он ожидает вас в кордегардии. А послание, с вашего позволения от Его королевского величества.
А этот граф изрядный нахал! Сам под дождь лезть не желает, а заставляет меня лезть под дождь. Ладно, делать нечего, раз послание от короля, придётся его выслушать или прочитать письмо. Подаю солдату автоматический зонт:
— Держи, служивый! Нажми на кнопку, видишь её?
Солдат нажал на кнопку и чуть не уронил от неожиданности развернувшийся зонт. А Лиза сзади подала голос:
— Юра, я с тобой. — произнесла она по-русски — Мне любопытно посмотреть на беспардонного графа. Его явно послали пригласить нас на аудиенцию, а он изображает из себя великого вельможу.