На следующий день, закончив строить гать, люди стали переправляться через болота. Протаскивая телеги и повозки по колено в воде, иногда на руках, когда животные уже не справлялись. Волы, спотыкаясь и оскальзываясь на неровной поверхности, осыпаемые матом и ударами хлыстов, с упрямым мычанием медленно но неумолимо тащили свои грузы. Кони ржали, пытаясь тянуть повозки, которые болото неохотно отпускало из своих холодных склизских объятий. Гать все ниже проседала в засасывающую жижу после каждой пройденной телеги. Поэтому приходилось постоянно подкидывать под колеса связки хвороста. Даже с полегчавшими телегами это было совсем не просто. Часть груза пришлось пехом переносить на тот берег. Люди совсем выбились из сил. Перетащив обоз через болото, все просто упали на землю.
Вернувшийся Сермяга, подбежал доложиться.
– Боярин, дальше версты через четыре опять поле, но не широкое. Там снова лес виден – верст десять–двенадцать чай. Не боле.
– Добро. – боярин задумался, жестом отпуская сотника. Потом вспомнил. – Стой! Щас пойдем к Редьке, пусть он в механизму свою посмотрит и направление покажет. Как казачки твои малеха отдохнут, езжайте дальше дорогу смотреть. Да возьми сразу десятку – мне от них все одно, ни жару, ни морозу. Мы, завтра до опушки дойдем и через степь юркнем. Авось никого не встретим. На той стороне будем.
Через некоторое время к, лежащему на траве Кручине, подошел Бродобой и присел рядом. Запахло вкусным – недалеко Збор мешал длинной деревянной поварешкой густой суп из гороха с плавающими поверху кусками сала. Сарыш подкидывал в печку валежник.
– Боярин, ты отсюда людей уводи. – негромко промолвил волхв. – Гать рушить надо… Буду Сормаха молить. Вам тут быть негоже. Итак тяжело. Ежели еще и за вами следить…
– Людям выдохнуть надо. – Всеволок повернулся на бок. – Щас поедят и пойдем.
…
Чуть позже, Редька, сидя на ступеньке своей брички, показывал боярину, полусотнику Полухе и Сермяге работу прибора. Прибор был диковинный. Большой блестящий. С выпуклым стеклянным циферблатом, где вместо цифр стояли какие-то непонятные значки и единственная стрелка, дергающаяся как схваченный за уши заяц. Прозрачное окошко циферблата было зажато бронзовым ободком, к которому через равные промежутки были прикреплены маленькие коробочки. Густав открыл одну и гордо продемонстрировал лежащие внутри крошечные косточки, связанные в пучок золотыми нитками. Митроха, очищавший колеса брички от налипшей болотной грязи, тоже засмотрелся на удивительный инструмент. Всеволок молча слушал ученого, а Сермяга с Полухой качали в изумлении головой.
– Это мертвый ластошка. – почему-то важно промолвил Редька. – Этот стрелька показивать путь в самий злой место. Дверь мертвий. Дверь Навь. Incomprehensibilis! Идьти туда. Тамь! – и ученый человек несколько раз махнул рукой в сторону, куда указывала стрелка.
– Далеко? – вырвалось у Полухи, хотя боярин и говорил, что Редьке это неизвестно.
Ученый только пожал плечами.
Всеволок задумался. Путь, указанный Густавом, проходил почти вдоль степного “языка”, что, согласно словам Сермяги, тянулся с юга на север. Затем смещался влево, уводя снова в чащобу леса. Можно было бы часть пути пройти степью. Если бы не берендеи. Неизвестно, насколько они отстали и кого можно еще встретить…
– Так. Как перейдем поле – двигаемся вдоль опушки. Ты вперед и все разведать. В случае чего, опять ныряем в леса. – задумчиво проговорил Всеволок, наставив палец на казацкого сотника.
– Густав, как выглядят эти двери Нави? Что там должно быть? – боярин посмотрел на Редьку.
– Не ветаю. Можеть бить, там все голий. Все должно бить мертвий. – растеряно пожал плечами ученый.
…
Бродобой смотрел, как опричная повозка, идя последней, мелькает среди деревьев, скрываясь в лесу. За ней, чуть тронув лошадей коленями, неспешно порысили два замыкающих казачка. Волхв остался один на вспаханном возами берегу болота. Если не считать лешачков, что стояли полукругом в нескольких шагах от жреца. Бродобой неспешно развернул дорожный идол Сормаха и установил его перед собой, чуть покрутив, чтобы деревянная статуя прочно и ровно встала на земле. Затем сел на траву, по кочевничьи скрестив ноги, и так замер. Его взгляд стал отсутствующим, будто он провалился в какие-то неведомые темные глубины. Посидев так какое-то время, жрец поднял руки и негромко забубнил слова молитвы, обращенной к яростному и вечно голодному богу буйства. Затем волхв вытащил из стоявшей рядом клети, одинокую закудахтавшую курицу. И одним резким движением руки, с зажатым в ней острым лезвием, отхватил квокше голову. Безголовое тело несушки еще громко хлопало крыльями, пока жрец поливал ее кровью идола, распевно призывая своего бога. Наконец крылья обмякли. Сначала ничего не происходило, затем лешии тихонечко заскулили и стали отбегать от жреца, пригибаясь и вереща. Но далеко не уходили, а попрятались за деревьями. И тут подул резкий ветер. Идущие в спокойном небе светлые кучерявые облачка вдруг заклубились, окрашиваясь в темный грозовой цвет. Бродобой увидел, как напротив него в центре болота вспучивается вода, превращаясь в начавший быстро расти смерч. В лицо жрецу ударил порыв промозглого ветра. Вихрь, поднявший массы темной гнилой воды, мха и утопшего плавуна, вырос выше самых высоких деревьев. Затем смерч начал двигаться, ветер усилился, превращаясь в завывающую морозную вьюгу. Болото стало превращаться в какое-то безумное поле битвы. Вырванные с корнем деревья, смешавшаяся с черным илом тухлая вода – все поднялось в небо. Крутясь в диком вихре, растянувшись в воздухе, пролетали ошметки грязи. То пришел Сормах!
Глава 8
Бесстрашные и свирепые степные воины были напуганы. Они еще никогда не видели своего обычно невозмутимого и степенного хана в таком бешенстве. Отряд сгрудился на берегу болота, которое теперь напоминало залитое черной грязью ровное блестящее поле, где отовсюду торчали ветки или корни. Яровиты как-то его перешли. Множество стоящих по берегу деревьев были повалены – просто вырваны с корнем вчерашней странной грозой, налетевшей в мгновении ока и спустя час так же быстро исчезнувшей. Посланных в эту темную вонючую воду следопытов потом пришлось вытаскивать вместе с конями на арканах – гиблая грязь не очень хотела отпускать добычу. Хан обвел бешеным взглядом своих всадников. То, что его люди невиновны, он прекрасно понимал, но надо было куда-то излить жгущую изнутри ярость. Один из снующим рядом псов совершенно не вовремя тявкнул. Тут же взлетел блеснувший шамшир и собака даже не успев взвизгнуть, замертво повалилась в липкую грязь, в которую превратился болотный берег. Воины отшатнулись, в ужасе взирая на перекошенное от гнева лицо своего повелителя. Оставшиеся псы заскулили и разбежались. Над отрядом повисла гнетущая тишина.
Кычак развернулся и молча послал своего коня вперед. Затем весь отряд, потянувшись вслед за своим ханом, быстро исчез в темноте леса.
Хан гнал во всю мощь. Харемиз не скакал, а летел по степи. Следом неслись остальные, растянувшись на несколько сотен шагов. Впереди виднелся далекий дым сигнального костра. Зеленый дым, означающий, что дома все хорошо, спокойно и ничего не происходит. Кычак явственно представил себе, как на тяжелой повозке улуса, Мать Черных степей стоит перед большой вогнутой жаровней, установленной у входа в ее юрту, и кидает в огонь специальные порошки, от которых дым становиться цветным, густым столбом поднимаясь в синее безоблачное небо. Ему срочно надо было посоветоваться со старой колдуньей. Он потерял почти день, выбираясь вдоль берега болота из этого проклятого леса на простор степи, где и дышиться легче. Яровиты ушли. Опять переиграли проклятые собаки. Позже он уж придумает сотню способов медленно сдирать кожу с каждого из этих тварей. Мысли Кычака на время стали заняты этими приятными картинами. Но сначала, этих собак надо было найти. Посланные лазутчики пока ничего не обнаружили. А время уходило…
– Ты зол. – Мать Черных степей отхлебнула кумыс из пиалы, придерживая ее обеими руками. Глаза колдуньи стали затуманиваться черной пеленой. – Будь как степь – спокойным… И жди, как охотящаяся змея.
Кычак гневно взглянул на старуху: – Чего ждать!? Что ты видишь!? Эти собаки выскальзывают из рук словно скользкая рыба.
На сморщенном лице старой ведьмы мелькнула гримаса раздражения.
– Кто-то сильный оберегает их! Мне не дают его увидеть. Только его тень… Но знаю - он смертный. Его можно убить…
Потом Мать надолго замолчала. Кычак, решив, что старая карга уже ничего не скажет, раздраженно засунул свои четки под халат и собрался уже уходить. Но ведьма окликнула его: – Подожди, нетерпеливый ребенок. Я отправила Чуйсала, чтобы он оставил вдоль границы леса мои послания. Они должны хотя бы одно получить. – Мать улыбнулась нехорошей улыбкой. Ее глаза зло сощурились. – Они будут бояться…
Кычак уважительно поднял бровь. Он помнил, какие послания может оставлять взбешенная Мать Черных степей. Давно, когда он едва набрался сил, и решил наконец отомстить Батусай-хану, она заставила его подождать. И стала изводить виновника их с Кычаком бед своими “посланиями”... Много людей увидели эти жуткие знаки. И вскоре степь зашептала, что грозный Батусай-хан проклят демонами и забыт богами. Его дети стали скоропостижно умирать один за другим. Любимая молодая жена покрылась страшной кровавой коростой. Она не смогла с этим жить, в итоге наложив на себя руки. Местный шаман ничем не мог помочь. И люди зароптали. Большая часть воинов в страхе разбежалась от своего повелителя… И одинокий, всеми покинутый Батусай стал легкой добычей небольшой алчной стаи злых волков Кычака. Хан всегда со вкусом смаковал воспоминания о том кровавом дне…
– Я дам тебе семена мертвых. – продолжила ведьма. – Найдешь плешивый холм, только не очень большой и высыпешь их на самый верх.
– Что мне ждать, когда брошу семена на землю? – заинтригованный Кычак в нетерпении подался вперед.
– Оооо, ты не будешь разочарован, мой маленький хан…