Густав, обмахиваясь надушенным платком, осторожно приблизился к месту сражения, рассматривая останки зверя. Затем приказал своему слуге зачем-то достать и обмыть ошейник и принести ему в бричку. Не посмев ослушаться хозяина, Митроха, тихо матерясь, стал стаскивать с твари тяжелое бронзовое кольцо, пачкаясь в крови и мерзко воняющих потрохах чудища.
___
– А вот подходи!!! Леденцы сладкияя!!! На языке тають!!! Сладкий вкус оставляють!!! – молодой вихрастый офеня изящно лавировал между бороздящими шумный рынок степенными матронами, важными купцами, юркими приказчиками и нахальными торговками.
– Вам каких, красавицы? – он обворожительно улыбнулся двум молоденьким румяным девицам, засмотревшимся на его товар. – А вот есть с кулубникою, от это со смородиною, а такие – с фрухтом заморским – бананьевым. – И парень показал на красиво и сладко блеснувшие леденцы в форме звездочек.
Девчонки захихикали.
– А коли мне по сердечку подарите, то вот вам… – и паренек, лукаво улыбнувшись, протянул девицам двух, изящно изогнувших шеи, сахарных лебедушек.
Дорогой читатель, смею надеяться, что тебе понравилась моя история, раз ты уже дочитал ее до этого места. Буду рад, если ты лайкнешь книжку и подпишешься. А если уже это сделал – огромное спасибо тебе!
Глава 9
Второй день отряд шел по степному “языку”, далеко вклинившемуся в густой пораженный древней магией лес. Остановившись прошлой ночью на ночевку, разожгли костры глубоко в лесу, чтобы свет огня и дым не выдавали их расположения. Всеволок торопил людей и экспедиция продолжила движение, еще только начался рассвет. Казалось, что местность вокруг постепенно серела, теряя краски жизни. Люди уже давно не слышали пения птиц и зверье не мелькало среди деревьев. Деревья все больше изгибались, разрастаясь во все стороны, иногда стелясь практически по земле. Да и вездесущая мошкара все реже жужжала среди высокой сухой травы. Плохие места, мертвяцкие. Люди и животные понуро плелись вдоль опушки. Даже лешаки, которые обычно сновали по густым кустам или шуршали в высокой степной поросли, сторонясь человеческого взгляда, клубились сейчас возле телеги, на которой спал Бродобой. Даже к повозке с кухней не подбегали, как обычно. Сердобольный Збор, проникшись к напоминающим странных зеленых детей человечкам, втихаря давал им по сухарю, до которых лешачки были большие охотники. Волхв, конечно, ругался за это на кашевара, но без особой злобы – так, для порядку. Чтоб стрелец ему лесных людишек не портил, к человечьей еде не приучал. Сам Бродобой отсыпался уже второй день. Видать, призывы Сормаха ему просто так не давались. После перехода болота, отряд он догнал совсем ослабевшим и каким-то осунувшимся. Тяжело видать было взывать к богам, тем более к своенравному и буйному богу ярости. Но эта помощь была, ох как не лишней.
Мысли Всеволока постепенно сделались чернее тучи. Да и дурацкие, не по делу, а так – то о жене заполошной, сбежавшей к красавцу столбовому, то о тятьке, который совсем уже сдал, и в глубине души Кручина боялся, что уже его не увидит. То представилась плачущая дочурка, почему-то сидящая в холодном темном чулане. Видение это просто разрывало сердце Кручины. И так в этот момент стало жалко родную кровиночку, которую забижает чужой человек, хоть плачь. Дом привиделся – пустой холодный. Сестры-дурехи, у мужей живущие, да унижения терпящие. Хотя разумом-то боярин и понимал, что хорошо живут сестры, сыто им и безбедно. Не по разу уже в гостях у каждой побывал проездом. И мужья у них свойские – хлебосольные, да не бедные. А вот почему-то представилось ему, что страдают сестрицы. Никогда Всеволок не был слезлив, а тут вдруг так жалко себя стало. Обидно на судьбу свою горемычную. Ведь недаром поди, их род таким именем нарекли…
Настолько горестное и понурое лицо стало у боярина, что ехавший рядом Фролка тихонько спросил: – Ты чего закручинился, Волька? Об чем думы думаешь?
Хотел было Всеволок приструнить приставучего холопа. Но потом как-то сам собой принялся рассказывать, как скучает по дочке, да жив ли отец и вернуться ли они из этой мертвой земли, да сделают ли дело царево… Слова полились из него тихим и нескончаемым горестным потоком. Фрол оторопело и сочувственно глядел на своего хозяина, растекшегося сейчас как опавшая квашня. Наконец, Всеволок стал понемногу выдыхаться. Холоп сочувственно потрепал боярина по плечу. Ехавший поодаль за ними Емка с боярским значком, тоже протяжно и печально вздохнул о чем-то своем.
– Вина нету у нас? – как-то жалобно спросил Кручина.
– Пошто тебе вино? Ты крепись, Волька… – проникновенно и вкрадчиво начал холоп. – Ты посмотри вокруг. Неживое, какое-то все, давит это. И на меня давит, и на тебя… Меня вот тоже хандра заела, но вокруг как посмотрел, на деревья эти кривые, на траву эту мертвяцкую. Ну нет, думаю, вам меня не сожрать… Так и ты посмотри… На тебе токмо сейчас все и стоит… Ежели ты захандришь, так остальные и подавно на погост сами пойдут. На тебя только надежа, ты нам всем опора… Не печалься, боярин.
Фролка говорил все это с интонацией, как будто сердобольная нянька утешает разбившего коленку ребенка. Но это, как ни странно, пришлось впору. Знал, гаденыш, как усовестить. Всеволок очнулся от своих печалей, и даже разозлился малость. Стало ему стыдно, что он такую слабость при холопе проявил. Негоже все это на люди выносить. Боярин выпрямился, подбоченился, затем, обернувшись, крикнул: – Полуха, давай песню радостную! Чтобы кровь разыгралась! Не хмурься, ребятушки!
– Давай Маруську, хлопцы!!! – скомандовал полусотник.
Сначала неохотно, затем все более распаляясь, ратники запели похабную историю про бедовую Маруську, ищущую себе жениха, скача от одного хахаля к другому. Постепенно к стрельцам присоединились посмеивающиеся возщики и казаки, и над отрядом загремела веселая, но донельзя срамная песня, разгоняя своим игривым мотивом навалившуюся на людей тяжесть.
Солнце уже давно ушло за полдень, скатываясь к земле, когда Всеволок увидел скачущих им навстречу всадников. Боярин приготовил пищаль, тоже сделал и Емка. Но слава богам, это оказался один из разъездов Сермяги.
– Боярин! – заорал подлетевший казачек. – Мы кажись, нашли! Серо все, голо! Жуть! Кони встают – в саму середку не идут. Круг такой серый мертвяный! А в нем трава, не трава – пепел! Меня прям страх обуял. А Ничипор, вон, чуть порты себе не споганил!
Второй казак – взрослый уже, спокойный дядька с длинными вислыми усами, только закатил глаза, чем вызвал громкий гогот у повеселевших стрельцов.
– Далеко?
– Ни… Верст пять. Може меньше. Сермяга там с останьшыми.
Шибче идем!!! Подтянись!!! – заорал Всеволок, повернувшись к отряду. Затем сказал уже казаку. – Показывай.
– Да шо там показывать? Прям вдоль опушки – сам увидишь.
Стрельцы прибавили ходу и защелкали кнуты возниц, заставляя животных тоже ускорить шаг.
…
Всеволок сидел на коне и рассматривал большое, пару десятков шагов в диаметре серое пятно на траве. В самом центре пятна виднелся практически черный клочок голой земли, отсюда похожей на мелкий темный песок. Над этим местом крутилось непонятное сероватое марево, размывая видимость жарким прозрачным туманом. Трава в этом месте тоже была такая-же серая и хрупкая. Спешившийся Фролка, как раз попытался отломать стебелек, но травинка рассыпалась в его руке мелким серым пеплом, тут же унесенным легчайшим порывом ветра. Странное место находилось в нескольких сотнях шагов от больного и скрюченного леса. В этом мрачном неживом краю большинство деревьев стояли совсем голые, без листвы, покрытые лишь желто-белыми пятнами гнилого лишайника. Было совсем тихо, ни птиц, ни мошек. Лишь недовольное фырканье животных и шум шагов подходящих людей нарушали эту гробовую тишину.
К группе, где находился боярин, уже спешил Редька, бережно прижимая к себе хитроумный прибор, с которым определял направление. За ним неспешно подходили Полуха и тяжело опирающийся на посох волхв. Выглядел Бродобой совсем больным. Посеревшее лицо, темные круги под запавшими усталыми глазами.
– Смотри – тут? – спросил боярин подошедшего ученого.
Густав поднял руку, жестом попросив подождать и стал медленно ходить кругами по краю серой проплешины, постепенно приближаясь к центру.
Всеволок видел, что людям нехорошо, маетно, животные вообще отказывались приближаться к пепельному пятну. И один только Редька радостно скалился, глядя на циферблат, где стрелка, как бешеная крутилась волчком, иногда притормаживая и закручиваясь в другую сторону. У боярина мелькнула крамольная мысль. Его суеверные яровиты были настолько измотаны и так тяжело давила на них унылая мертвяцкая местность, да подгоняла мысль о берендеях, что никто особо уже и не волновался по поводу цели их путешествия.
– Тут онь!!! Тверь Нафь!!! Incredibile!!! Ми нашель их!!! – Редька чуть не вприпрыжку подбежал к боярину. – Буту делять опить! Прям вот этоть самый место! Тут делать!
Редька посмотрел вокруг, и вдруг, его счастливая улыбка увяла, когда он увидел серые от усталости и тяжелой ауры мертвого места, лица людей.
– Мне нюжен кузнес. – очень серьезно проговорил ученый человек.
– Фролка, тащи своего Ипатича, шоб все для Густава делал и быстро. Щепа, ты проверишь. – боярин устало вытер пот со лба. Затем посмотрел на Редьку. – Тебе много места надо? Для опытов?
– Неть, вот как этот серий пятнишко… Прямь тут. Совсемь над ним… – Густав потыкал пальцем в проплешину.
…
Всеволок уселся за разложенный Фролкой походный столик. Вокруг столпились командиры отрядов и Хлюзырь с Бродобоем. Боярин вытащил из сумы свернуты чистый лист бумаги, и расправив его, прижав уголки камешками, взял у Фрола протянутый огрызок писчего уголька.
– Значиться так. – Всеволок нарисовал на бумаге кривой кружок. Отступив от него сделал такой же кривой полукруг. – Это плешь будет. Отступаем от нее полсажени и ставим частокол. Бревна самые длинные должны быть. Затем ведем частокол вот так… – боярин провел от полукруга две параллельные линии. – Вот. Тута стенку замыкаем. И в дальнем конце опоры в ряд ставим. Штуки три-четыре. Навес сделаем. Тонкие стволы положим. Это жилое будет. Часть волов, какие на прокорм, и коней сюда же запрем. Под крышей погреб крытый с порохом и припасами. По всему частоколу бойницы. А сразу за плешью тоже две опоры и стену со стороны казармы рубим. Главное, надобно Редьке не мешать и от дурной стрелы уберечь. Вот тут проем оставляем и гуляйками с телегами его и закроем. Как раз пушку воткнем чтоб никто к нам не лазил. Ворота все равно делать некогда.