– Боярин. – вмешался Хлюзырь. – Давай мою повозку за гуляйками? Она у меня изнутри железом по бокам обшита. Пуля не берет.
– Хитер. А я-то думаю, че ж она у тебя такая тяжелая. Еле-еле через болото проволокли. – ухмыльнулся Всеволок. – Да, пущай стоит.
Затем помощник воеводы продолжил: – Сначала это все делаем, потом, если берендеи еще не придут – навесы, где открыто. Чтобы стрелами поверху не положили. И ров с кольями по всему частоколу. А вот где навес Редькин, там башницу какую надо удумать. И туда стрельцов самых метких посадить, чтобы к плеши никто не пробрался. – Взгляд Всеволока стал серьезен, губы сурово сжались. – И помните. Густав свои “опить” должен закончить. Иначе, можем сами к степнякам идти, да головы подставлять – домой нам ходу нет.
Все присутствующие мрачно кивнули, соглашаясь со словами своего воеводы. Сермяга кинул тревожный взгляд на Редьку, который в этот момент что-то втолковывал Ипатичу, стоя рядом с телегой, где у того был весь кузнечный инструмент.
– А как жечь будут? – осторожно спросил стрелецкий полусотенный.
Всеволок задумался, потом ответил: – Не будут, если им Редька живой нужен… А ежели нет… – затем многозначительно посмотрел на Полуху. – Да и мы на что? Как нить отобьемся.
– Воды надо в запас. – вклинился Бродобой. – Без нее никак.
– Прав ты. Не подумал я сразу. – боярин озадаченно поскреб бороду.
– И пусть Збор ее на огне греет, а я туда травки верные накидаю, а то тут вода вся в округе гнилая, Навью травленная. – продолжил волхв.
– Добро! Решаю: Полуха – два десятка лес валить лес и десятку казаков у Сермяги возьми. Раненых пока в лесу спрячь. Деревья рубите ближние, далеко не ходите. Остальные канаву под частокол копать и столбы ставить. Возниц бери – быстренько пусть бревна подвозят. Одного оставь, для Збора воду возить. Редьку со слугой не трогать, не отвлекать. Ипатич и Щепа у него на подхвате будут. Сермяга – в разъезды иди – надо берендеев загодя увидеть. Да чтобы все с заводными были. По три человека пусть едут, если что, хоть один, да вернется. Надо бы еще тюфяков насверлить, какая никакая подмога. Ну, да это опосля. Работаем до темна, встаем, как чуть посветлеет. На дозор болезных, кто пищаль держать сможет, остальным чуток отдохнуть нужно. Фролка – ты план острога вешками размечаешь и смотришь за ним. Хлюзырь, ты со своим тоже помогай, где придется. Обяжешь… И запомните. Не успеем, абы “устанем” – тут все и поляжем… Всем все понятно?
– Понятно, боярин. – протяжно ответил за всех Сермяга. И люди разошлись по своим местам.
– Бродобой. – окликнул волхва Всеволок. – Останься. Где твои лешаки? Че-то я их не вижу.
– Страшно им. В лесу все попрятались. Сюда идти не хотят. – устало ответил жрец, тяжело опершись на свой посох. Казалось, маленький резной Сормах с его навершия зло и глумливо скалится боярину.
– Можешь им наказ мой передать? Пусть по лесу вокруг шарят, место хорошее ищут. Как степняки покажуться, мы туда возниц с лошадьми сошлем. А лешачки их сторожить будут с казаками. Если какие берендеи объявятся, так пусть им глаза отведут.
– Попробую. – кивнул Бродобой.
– Сам то, больной кажись?...
– Ниче, щас оклемаюсь… Было похужее…
– Ну, ты иди, с лешаками поговори, да Збору потом помоги.
Фрол пришпилил нарисованный Всеволоком “чертеж” к обтесанной жердине и воткнул ее рядом с серой плешью. Не то чтобы красиво, но наглядно…
Работа медленно, но стала двигаться. В лесу застучали топоры. Скинувшие верхнюю одежду возчики и стрельцы дружно копали узкую канаву в аршин глубиной, идя сначала вокруг проплешины, затем отводя ее дальше – по Фролкиным вешкам. Благо, каждый казенный возница обязан был таскать с собой набор инструментов – топор, молоток, лопату и пару крюков. Из леса появились первые подводы неотесанных бревен. Несколько стрельцов, под матерное сопровождение руководящего Фрола, стали закапывать их стоймя в свежую канаву. Редька с помощниками установили на самой серой проплешине диковатые приборы, блестевшие начищенной бронзой и стеклом, которые везли сюда с таким трудом. На большой треноге со множеством железных ободков, Густав аккуратно расставил большие круглые склянки с длинными узкими горлышками. Затем на крошечной бронзовой печурке стал подогревать в самой большой какую-то мерзкого вида жидкость. Раствор стал пузыриться и закипать, переливаясь по тонким трубочкам в соседнюю посудину поменьше, из нее в еще меньшую. К мрачной тяжести серой плеши добавилась резкая вонь Редькиных снадобий. Збор у своей кухни кипятил воду в кожаных ведрах. Сарыш кидал в каждое такое ведро раскаленный камень, с натугой таская их из костра щипцами. Затем Бродобой по щепотке кидал в кипяток порошок из сушеных трав. Когда последние лучи закатного солнца совсем поблекли, Всеволок приказал всем прекращать работу и отдыхать. Люди в изнеможении валились там где были. Тяжело конечно людям было в этом месте, маетно. Врата Нави не просто давили, в них, казалось уходит сама жизнь. Медленно, но неуклонно высасывая из человека силы, нагоняя тоску и телесную немочь. Сами собой опускались руки. Наваливались грусть и печаль. И только яростная тяга к жизни, осознание, что рыщут где-то рядом злобные степняки, да командные матюки командиров подстегивали яровитов.
…
К маленькому костерку, возле которого на отдых расположились боярин с холопами, подошел Редька и протянул Всеволоку шапку, наполненную небольшими свинцовыми жетонами. На неровной серой лепешке был криво отлит странный знак, похожий на какой-то дурацкий рыболовный крючок с раскиданными вокруг непонятными буквами и пробита шилом дырка для ремешка.
– Это что? – спросил помощник воеводы. Ему сейчас совсем не хотелось что нибудь обсуждать. Тем более с настырным Редькой. Руки боярина горели огнем. Настолько он намахался топором, обрубая ветки со срубленных деревьев. И вроде бы не пристало боярину черной работой руки марать, к примеру, из болота телеги тягать, но жизнь всегда вносит свои коррективы. Хочешь выжить – вертись. А выжить и дело сделать – вертись еще больше. Да и других наверчивай…
– Этьо защит. Оперех! – Густав тряхнул засаленной шапкой перед носом боярина. – Штоби мертвий не биспокоиль. Всем! Носить тут. К живот. – ученый хлопнул себя по груди, удерживая треух одной рукой.
Глава 10
Редька в одной рубашке с панталонами и надетом поверх грубом кожаном фартуке, поправил воткнутую в серую траву проплешины странную штуку. Необычно выглядевший артефакт напоминал медную булаву с мутным почти не прозрачным стеклянным навершием. Рукоять “булавы” заканчивалась тупым острием, которым ученый втыкал странную штуку в землю. Внутри матового шара проглядывало что-то темное. То ли мертвые трупики пауков, то ли подохшие мухи – непонятно. Разглядеть, что там было точно, даже вблизи не представлялось возможным. Митроха давно уже перестал интересоваться такими странными деталями и спрашивать Густава. Тот только раздражался на непонятливость холопа. Да и как тут было понять, вон сколько всяких штук взял с собой ученый человек. Что, да для чего – не объясняет. Чудаковатость хозяина удивляла слугу только в начале службы. Со временем привык, выполняя все приказы Редьки и не задавая лишних вопросов. Платил Густав щедро и в срок, гонял в меру. А что с придурью, ну так кто не без греха?
По кругу рассыпающейся в пепел травы, стояли пять таких “булав”. В промежутках между ними Густав аккуратно разложил широкие как блюдца, начищенные до блеска, серебряные медальоны. На каждом были отчеканены различные непонятные знаки. Явно древние и причудливо витиеватые. В центре серой плеши, на непонятный черный песок, прямо на пути выходящего из-под земли густого теплого марева, Редька разложил разные предметы: маленький мешочек пшеницы – на жменю, не больше, тонкий засапожный нож, который настырно стребовал у Митрохи, несколько гвоздей, короткий пистоль, что возил с собой отбиваться от лихих людей, и простую стрелецкую саблю без ножен и с отломанным кончиком. Последней он поставил маленькую клетку с двумя нахохлившимися мышами. Как они сюда доехали, было непостижимо. Видимо, Редька сам кормил и поил их в своей бричке. В этот момент, подняв тяжелую занавесь из пропитанной воском парусины, что загораживала проем, оставленный в собранной из бревен стене, вошел Щепа. Стенка отделяла хозяйство ученого от остального острога, что сейчас упорно строился под неусыпным надзором боярина и его ушлого холопа. У секретера, который хитро раскладывался из раскрытого сундука, Щепа разложил походный табурет с сиденьем из расшитой прочной ткани.
– Боярин прислал! – степенно заявил он.
Редька раздраженно замахал на боярского холопа, дескать – “не мешай”. Хотя стук топоров, перемежаемый уханьем и матерком, работающих буквально в нескольких метрах стрельцов, должен был мешать сосредоточенности ученого человека гораздо больше. Как только люди надели на себя выданные Густавом обереги, работа пошла споро и значительно веселей. Тяжелый дух Нави давил уже не так сильно, сгибая человека под тяжестью бессилия и мрачных дум. Бревенчатый частокол сразу стал расти не по дням, а по часам.
– Благодарьстфуй боярин, передай! – выпалил Редька и вернулся к процессу раскладывания своих бесценных опытных образцов. Он аккуратно накапал на кусок ветоши какой-то жидкости из маленькой бутылочки. Затем тщательно протер этой тряпкой клинок сабли. После чего торопливо вышел за границы очерченного булавами и медальонами круга. Стремительно уселся на только что принесенный табурет и стал что-то быстро записывать в большой амбарной книге длинным пером, периодически обмакивая его в чернильницу. Толстенная книга была вся утыкана разномастными закладками из кусочков бумаги, щепочек и незнамо еще чего. Плечистый Щепа пожал плечами и скрылся за занавеской.
Написавшись, второпях поставив несколько клякс, Редька странно торжественно и почему-то взволнованно поднялся, поправил ворот своей уже давно не стиранной рубашки и махнул Митрохе: – Сащиняй!