***
Степняки шагом отъехали почти на три сотни шагов, потом как по команде повернулись и пошли кругом вокруг острога, наращивая скорость и постепенно приближаясь к защитникам. Двести шагов, сто пятьдесят, и первая туча стрел взвилась в воздух.
– Хоронись!!! – заорал Всеволок, прячась за стеной гуляй-города. На дощатую защиту обрушился град ударов. Тяжелые граненые наконечники глубоко входили в сосновые доски гуляйки, иногда пробивая их насквозь, или с глухим треском вонзаясь в бревна частокола. Кто-то дико заорал, но боярин даже не повернул головы.
– Готооовсь!!! – рявкнул товарищ воеводы и стрельцы выставили пищали в бойницы или поверх врытого частокола. Сам боярин приладил свою пищаль поверх щита гуляйки. Подождав, пока приблизившиеся степняки опять изготовили луки, боярин заорал: – Паль!!!
Грянул залп. Почти над головой Всеволока захлопала многоствольная пищаль Хлюзыря. Клубы дыма заволокли позиции яровитов, и на несколько секунд, пока ветер не развеял пороховую гарь, ничего не стало видно. Слышались истошные крики и жалобное ржание раненых коней. Хоть и тяжело стрелять по быстро скачущим всадникам, но стрельцы все таки собрали свою невеликую, но кровавую десятину. Рядом со Всеволоком запоздало и оглушительно громыхнула пушка, удобряя участок перед собой снопом картечи. Трех коней аж кувырком швырнуло боком вместе с теряющими конечности всадниками. Крики боли и предсмертное ржание лошадей слышались со всех сторон маленького острога. Чуть правее от входа в крепостец, карусель берендеев наконец-то пересекла незримую черту, за которой все подходы к яровитам были густо засеяны чесноком. Первая лошадь с жалобным ржанием упала, перевернувшись на спину и сбросив с себя седока, следующая споткнулась уже о нее и пропахала землю придавленным и истерично орущим всадником. Возник затор. Послышались громкие крики: “Ченье! Ченье!” Скачущие следом степняки стали спешно отворачивать прочь от острога, уходя в сторону замерших в чернеющей степной траве повозок улуса. Последними поспешали, быстро перебирая ногами, оставшиеся без коней воины. Из гнезда раздался хлопок выстрела и придавленный лошадью берендей замолчал.
– Никак отбили!? – подал голос кто-то из стрельцов.
– Молодцы ребятушки! – крикнул боярин. – Так и стоим!
В этот момент с той стороны острога, где была серая плешь, что-то громко заискрило и послышалась каркающая ругань ученого, за которой успокаивающе забасил волхв. Затем раздались идущие как бы изнутри головы жуткие потусторонние крики, которые довольно быстро закончилось.
– Не боись хлопцы! – крикнул Всеволок, хотя его самого по коже пробрал студеный озноб, а желудок от страха сжался. – Это наш Редька! В игрушки свои играет!
Люди засмеялись, сбрасывая напряжение боя и последствия испуга перед непонятными загробными голосами.
Между тем берендеи решили сменить тактику. Теперь степняки собрались в кучу и после громкого визга труб галопом устремились прямо на острог яровитов. Половина всадников, под началом сотника с необычным бунчуком, сразу отделилась и стала забирать вправо, опять начиная вокруг крепости свою смертоносную карусель. Остальные, не доезжая шагов сто с гаком резко осадили лошадей и стали резво прыгать наземь, прикрываясь круглыми степняцкими щитами. Затем, выставив пики, по трое в ряд побежали прямо к проему входа в острог.
– Палим по готовности!!! – Всеволок уже все понял. Основной удар идет на него. Если берендеи прорвуться, здесь станет совсем жарко. – Горыныч, стоим!!!
Карусель дала свой первый залп. Каленые степные стрелы грозно загудели в воздухе, превращая бревна частокола в ежовую шкуру. Хитрые степняки целились чуть выше стен, чтобы стрелы находили спины бойцов с другой стороны узкого острога. Но повоевав в степи, Всеволок тоже кое-чему научился. Ширина вытянутого строения яровитов была настолько невелика, что пущенные поверху стрелы просто пролетали над всем острогом, редко задевая обточенные верхушки частокола. Тем временем, спешившиеся берендеи с громкими криками бежали прямо на боярина, который с Емкой, пушкарями и остатком отряда Сермяги прятались за щитами гуляй-города, усиленными рогаткой и подпертые с одной стороны телегой, с другой опричной повозкой. Несколько степняков, на секунду остановившись, пальнули из ружей. Глухо защелкали выстрелы из пищалей сопротивляющихся стрельцов. Пара человек упали. Первый ряд пик с сочным хрустом вошел в щиты гуляй-города, затем сразу второй. Степные воины навалились всей своей массой, сдвигая защиту яровитов и пытаясь не напоротся на рогатку. Только бы открыть проход основной массе завывающих волков Кычака. Боярин с Емкой и казаки уперлись в стены плечами, пытаясь сдержать натиск берендеев. Сермяга с кем-то из своих людей тыкали саблями в узкие бойницы, не позволяя зацепить и повалить прочные щиты гуляйки. В задних рядах берендеев гулко ухнул взрыв, потом чуть поодаль второй – это стрельцы кинули гранатные ядра. Нескольких степняков раскидало. Подобие строя развалилось, превратившись в кучу-малу. Над головами затарахтела многоствольная пищаль из опричной повозки. Кто-то опять заорал от боли.
– Горыныч!!!
Дуло пушки полыхнуло огнем и дымом. Умный пушкарь зарядил в этот раз чугунную чушку. Она, как горячий нож сквозь масло прошла через толпу берендеев, раскидав их подобно бревнышкам в городках. Вверх взлетели оторванные конечности, щедро забрызгав защитников кровью. Раздались громкие истеричные крики. Один из оставшихся степных воинов в яростном раже перелетел в прыжке щиты гуляй-города и перекувыркнувшись, с громким криком кинулся на пушкарей. Сермяга от души рубанул его по спине. Раненого берендея кинуло на Горыныча, который взревел от ярости, отшвырнув от себя степняка и сочно врезал ему кулаком в ухо. Оставшиеся в живых нападающие быстро рассыпались прочь от острога, оставив своих убитых и стонущих раненых.
– Шорох, Зубло! Вперед! – Сермяга указал саблей на двух молодых парней и вместе с Емкой натужно отодвинул дубовый щит, открывая небольшой проход. Всеволок согласно покивал головой.
Понятливые казачки тут же просочились наружу и уколами сабель стали быстро добивать раненых. Затем принялись перекидывать тела чуть дальше от острога.
Боярин осмотрелся и увидел что один из пушкарей – Сидор, сидит, прислонившись к колесу телеги, а из его глаза торчит толстая степняцкая стрела с белым пером. Парень был мертв. Горыныч стоял над ним, сняв шапку и с сожалением качая головой.
– Эх ты ж… Горыныч, возьми в помощь Хмыку! – Боярин ткнул пальцем в возницу. – Полуха! Бродобой как выйдет, скажи ему, чтобы ранеными занялся!
– Добро! – откликнулся полусотник.
Пока шла замятня у входа в крепостец, кто-то из самых отчаянных берендеев пробрался тишком через чеснок к забору у плеши. Решив, видать, воспользоваться тем, что из этой части никто не стреляет. Сидевшие в гнезде стрельцы как раз отвлеклись на сумятицу у входа. Коренастый степной удалец подпрыгнул и уцепившись за заточенные части бревен, подтянулся. Что он там увидел, было непонятно. Только глаза его расширились и он с громким криком: – “Албас!!!”, сверзился обратно. Видимо, там он еще напоролся на колья или наступил на колючку, потому что заорал уже от боли, и прихрамывая, с максимально возможной скоростью, заковылял прочь от страшного места, все подвывая “Албас, албас!”. Сидевший в гнезде ратник выстрелил, но так и не попал.
Небо стало потихоньку сереть. Наступала вечерняя прохлада, окрашивая темные верхушки леса красноватыми закатными цветами. Ратники запалили очаги и Збор быстренько стал всех кормить. Так закончился первый день острожного сидения.
Глава 12
Матери Черных степей нездоровилось. Она лежала в своей юрте на ложе из кучи меха и тяжело дышала. Огонь в большом очаге трещал и слегка чадил, выпуская дым в отверстие на крыше. Брошенные в огонь травы распростаняли терпкий и чуть сладковатый запах. Невзирая на теплую погоду, было натоплено, как в огромных банях Чарезмы и так же душно. Пожилая служанка, со свисавшими, подобно сосулькам, многочисленными косичками, обмакивала в миске с водой свернутый платок и осторожно протирала им лицо старой ведьмы. Кычак даже не вошел, а стремительно влетел к своей древней родственнице.
– Пошла вон!!! – гаркнул он на служанку.
Женщина, опустив голову, мгновенно выбежала из юрты.
– Ты обещала мне помощь!!! Ты говорила, что это будет легко!!! – хан был в бешенстве. – Мы не смогли даже поймать их! А теперь мои люди отказываются идти воевать этот жалкий сарай! Кричат, что там молнии, громы, и огромный демон стоит посередине какого-то мертвого места! Стонут, что когда они туда идут, их руки слабеют!
– Не кричи… Голова болит… – Мать тяжело выдохнула. Ее речь звучала хрипло и прерывисто. – Это место итак убивает меня. Я не понимаю… не понимаю почему эти яровиты еще не подохли. Эта воронка… воронка в мир мертвых… она высасывает мои силы… – старуха посмотрела на Кычака и, тяжело сглотнув, продолжила. – Я буду делать обряд…защиту от вихря. Иногда, что-то завладевает вихрем… Пришлешь мне раба… Потом я помогу тебе… Надо спешить… Но основную работу тебе надо будет сделать самому… Твои люди пугливые шакалы. Не руки у них слабеют… а их тупые головы. Но они пойдут за тобой… Служанки нашептали мне, что это Юсык мутит воду… Нашептывает воинам, что ты выжил из ума… раз ушел с таких пастбищ… Да еще и гоняешься всем улусом за этими яровитами… с которых нечего взять…
– Юсык? Мой лучший сотник? – гнев хана сменился неподдельным удивлением. – Он со мной много лет…
– Ты высоко летишь… Под ноги не смотришь… Да… Он глупый, но хитрый… Хочет занять твое место… – ведьма издала звук, похожий на смешок. Затем с трудом покопалась в мехах, на которых лежала. Достав, скрюченной как лапа у птицы рукой, крошечный пузырек с бурой жидкостью, она протянула его Кычаку. – На… избавься от него. Веди своих людей сам… За тобой они пойдут, они бояться и уважают тебя…
Хан забрал из руки ведьмы флакон размером с мизинец и осторожно засунул его в складку на поясе. Привыкнув все решать быстро, Кычак резко прошел к пологу юрты, откинул его и поманил рукой своего стоящего у входа нукера: – Осма, найди мне Бусума. И приведи ко мне.