Из мертвяцкой части, пошатываясь вышел Редька. Вид у него был до крайности изможденный, но лицо светилось победоносной улыбкой. За ним выполз покрытый испариной Митроха с бешеными глазами.
– Бояринь! Я сделяль опить! Кончил! Очень сложний опить! – ученый просто светился от радости, невзирая на крайнюю усталость и бледность. – Волхва могущь! Силен! Bene factum!
– Молодец ты, Густав. – хохотнул Всеволок и тут же скривился от боли. – Мы тут тоже закончили. Можно и домой…
За частоколом кто-то вскрикнул высоким тонким голосом.
– Тут иди, дура, куда ты прешь! – тут же забасил знакомый голос жреца. Заплакал ребенок. Через дыру в частоколе внутрь стали проходить женщины, таща за руки мал мала ребятишек. Они в ужасе обозревали картину недавнего боя. Одна рухнула на колени возле тела высокого степного воина и глухо завыла, ногтями царапая себе лицо. Наверняка потеряла мужа или брата. Другая бросилась ее утешать. Последним грузно вошел волхв, поддерживая за руку хромающую служанку. Увидев своего хана в таком бедственном положении – болезненно бледного, тяжело дышащего, женщины бросились к нему, падая на колени и горестно рыдая. Кычак отвернулся, чтобы не смотреть на них и сцепил зубы.
– Умолкните, курицы! Совсем его угробите! Туда, в жилое идите! – отогнал их от хана жрец. Заливаясь слезами и причитая, женщины покорно подчинились.
– Шаманка у них дюже злобная была. Тварей каких-то вызвала. Ну да ниче, теперь успокоилась. – сказал волхв, усаживаясь на землю возле Всеволока. – Там все разбежались, табуны поугоняли. Пустые юрты бросили.
Всеволок вопросительно поднял бровь. Жрец подтверждающе кивнул. Боярин бросил прищуренный взгляд на Фролку.
– Посмотрю… – понимающий холоп протянул боярину рубаху и поманив Емку, ходившего с перевязанной головой, поспешал оседлывать лошадей. Через пару минут двое всадников поскакали к брошенным юртам. За ними рысили несколько казачков.
– Смотри, Всеволок, во какой тебе подарок! Баб тебе сколько привел! – гордо улыбнулся Бродобой, кивнув на сидящих в пристройке женщин.
– Бродобой, ты бы прикрылся… А то как в баню с бабами ходил, да одеться забыл, а баб таки не забыл… – Всеволок дружелюбно хохотнул. Жрец уже выглядел как-то по-свойски, проще, а не как грозный посланец Нави.
Кто-то из стрельцов прыснул. Затем второй. Через несколько секунд смеялись уже все. Улыбались даже тяжело раненные, которых уложили под сохранившуюся крышу. Это потихоньку выходил людской страх. Даже несмотря на то что несколько часов назад они стояли насмерть против грозного степного воинства, попрощавшись с жизнью. Сейчас они смеялись. Выжили. Выстояли. Хотя их и осталось совсем немного.
– Это он на свой крючок этих рыбин поймал. – заходясь от хохота, громко вставил Горыныч, вызвав новый взрыв смеха.
– Вы мне поскальтесь еще тут! – сурово ответил Бродобой и запахнул шубу. Правда, потом не выдержал и сам громогласно расхохотался.
А в самом углу жилой “казармы”, возле тела придавленного насмерть стрельца, тихонько всхлипывая, жалобно плакал Сарыш, держа своего мертвого отца за похолодевшую уже руку.
…
Стало вечереть, солнце уже клонилось к закату, когда Кычак, прихрамывая и держась за перевязанную грудь, с трудом вышел из острога яровитов. Умный Харемиз, увидев хозяина, радостно заржал и подбежал к хану. Берендей, кряхтя от боли, забрался в седло и поехал в степь. Проезжая мимо повозок разоренного улуса, он даже не повернул головы. Но его окликнули. Из-за последней юрты выехали трое казаков. Судя по их свежему не потрепанному виду, они в общей сече не участвовали.
– Меня отпустил ваш хозяин. – Кычак держался с трудом, но пытался говорить властно и пренебрежительно, как всегда общался со своими степными волками. Те робели только от одного тона и презрительного поворота головы.
Но казаки не заробели, а выжидательно смотрели на хана. Старший из них хмыкнул и и проговорил: – Боярин випустил? Згода…
И тут рука казака дернулась. Последнее что увидел Кычак – гордый правитель своего улуса, это костяная рукоять казацкого ножа, торчащая из его груди. Сознание берендея померкло и он тяжело сполз с коня. На землю упал уже мертвым.
– Буян, на ще!? Боярин гневить буде…
– Негоже его оставлять, хлопцы, негоже. Это боярам в шляхитность играти… А нам вражин плодить не можно. – сурово ответил десятник и зло цыкнул выбитым зубом. – И тишком усе… Конь дюже хорош, но приметный шибко. Басурмана в лис…
Глава 15
Сильно поредевший отряд шел наконец-то домой. Павших яровитов похоронили недалеко от острога. А берендеев просто сожгли на одном костре, разобрав часть ненужной теперь крепости. Обратная дорога шла быстрей. Казалось, природа расцветала, когда люди стали удаляться от поганого мертвого места. Через несколько дней пути стали слышны незамысловатые птичьи трели и боярин блаженно заслушался. Он даже не думал, как ему не хватало простых голосов лесных пичужек. Экспедиция шла привольно, по степи, держась, однако, края лесной опушки, ну мало ли что. Хотя особо никаких врагов уже Всеволок не ждал, да и взяться им тут было неоткуда. Листва на деревьях зазеленела. Даже вроде и дышать стало привольней.
Боярин с Фролом ехали впереди. Раненый в голову Емка ехал на первой телеге. За ним тянулись нагруженные ранеными повозки. Бродобой заставил пленниц ухаживать за побитыми стрельцами. Взятые в полон женщины настолько боялись грозного дикого яровита, что теперь усиленно кудахтали вокруг раненых, а Бродобой обходил поочередно все телеги, раздавая снадобья или тряпки для перевязки. Остановливаясь возле смертельно израненного Полухи, жрец неизменно бубнил стонущему в бреду полусотнику, что нибудь успокаивающее, и заботливо вливал в рот ложку мерзкой настойки. Следом ехали повозки с детьми и реквизированным кочевничьим скарбом. К телегам привязали, оставленных кочевниками, волов. Редька уже который день отсыпался в своей бричке, гоняя Митроху за едой. Пушку запрягли отдельно. Волов у отряда теперь было в достатке. Последними катили опричники. Хлюзырь теперь ходил гордый, в бою вел себя по-геройски, не плоховал. Даже когда Щепу со стрельцами порубили в лоскуты, раненый десятник один держался до последнего, не пропустив таки степных псов к Редьке. Всеволок ему за то ханскую чешую пожаловал – прочную, Карканской выделки. Сам бы все равно в нее не влез, а вот молодому опричному было как раз в пору.
– Ты у берендеев нашел чего? – боярин говорил так тихо, что слышал его только ехавший рядом Фролка.
– Угу. Они все подчистую подобрали, только ведьму не тронули, с перепугу наверное… А у нее много чего интересного нашлось. – холоп с ухмылкой почесал затылок. – И соболь, и лисица и ковры хорошие из Султанатов, халаты шелковые. Самое главное – мошна.
– Сколько там?
– Ну не шибко-то конечно и большая, меньше полсотни монет золотом и висюльки, но золотые все, с каменьями. Дорогие поди… – вздохнул Фролка. – У меня в суме лежит. – холоп похлопал по прочной седельной сумке.
– Видел кто? – сурово нахмурился Кручина.
– Емка токмо, ну да он свой. Не трепливый. Да и наказал я ему…
– Хорошо…
– Доли для вдов, стрельцов и казаков я коврами, саблями, да пушниной отложил. В казну оброк приготовил – два соболя, да сабель, что поплоше, пяток и щиты железные, какие целыми нашли. – холоп стал загибать пальцы. – Щепы вдовью отдельно… Жалко его…
– Молодец, Фрол. – Всеволок покивал головой. – А Щепу жаль, хорош парень был. Всегда покойней было, когда они с Емкой за спиной стоят… Иэх…
– А то... – вздохнул Фролка и задал, очевидно, давно мучивший его вопрос. – Волька, че теперь с полонянками делать будешь? А то уж вокруг них там казачки вьются, оголодали поди…
– Да похолопью всех. А то в Ходах совсем мало народу осталось. Пущай вон коз доят, да пряжу прядут, да нам людей ратных растят. На малый оброк их посажу, коз надобно купить, да сыроварню наладить. В земельный приказ бумагу готовь. – ответил помощник воеводы. – И скажи там казакам, что если кто будет баб неволить, поотрываю им все на корню.
– Сказал уже… А ты бы присмотрелся… Льяшка там есть из ханского гарема – хороша девка. Тоща только. Ну так, откормить можно… Зато глазища какие… – Фролка мечтательно посмотрел вверх, затем хитро взглянул на хозяина.
– Опять ты за свое! – боярин задумался, потом нехотя пробурчал. – Ладно, посмотрю. Понравится – в дворню определю…
– Ты посмотри, Волька, посмотри... – улыбнулся холоп и придержал коня. Затем добавил вослед. – А вот холопить ее не надо… Чую, непростая девка. Из благородных поди.
Впереди шагом ехал казачий дозор, а вдоль сильно поредевшей экспедиции, шурша в высокой траве, шныряли лешии. Маленькие зеленые проныры осмелели, как только нагруженный барахлом отряд отошел от врат Нави. Однако, к Бродобою стали относиться с опаской. Всеволок проехал к концу поезда. На телеге с отрядной кухней на козлах сидел Збор и успокаивал сидящего рядом Сарыша. Мальчонка периодически всхлипывал, размазывая слезы по мокрому и грязному лицу.
– Ну ты не горюй… – успокаивающе бубнил кашевар. – Вон у тебя сколько тятек-то еще осталось. С нами ходить будешь. Ты уж, почитай, в целый боевой поход сходил. Воевать тебя научим. Будешь как батька твой – стрельцом царским. В черном кафтане узорном ходить. Девкам подмигивать. Они это любят… Стрелять тебя из пищали научим. Метким станешь. Как тятька твой, стрелял он отменно…
– А саблю дадите? – всхлипывая, спросил мальчик. Перспектива его явно заинтересовала.
– Конечно дадим. И саблю и бердыш новый, все получишь.
Ехавший рядом боярин все это слушал. Задумавшись, он внимательно посмотрел на кашевара и спросил: – Збор, дети есть у тебя?
– Нет, боярин, бобылю я…
– Чего так? – вопросительно поднял бровь Кручина.
– Так у прошлом годе, как раз перед самой смутой, жена-то в родах и померла, долго у нас не получалось, а тут получилось, и вот боги забрали… А потом смута, то-се, острог, дом в казну забрали…