Настави грешных нас – ты пить ведь запрещаешь,
Быть трезвым всякому всегда повелеваешь,
И верим мы тебе, да что ж сегодня сам…»
«Послушайте, – сказал священник мужикам, —
Как в церкви вас учу, так вы и поступайте,
Живите хорошо, а мне – не подражайте»…[55]
Анекдот, включенный в пушкинское послание в функции условно-вероятностного силлогизма, фактически выступает как аргумент в речи-увещевании, обращенной к приятелю, не писать стихи. И сделано это было убедительно, остроумно, пикантно.
Откуда же был взят этот анекдот, введенный Пушкиным в текст послания? Где коренится источник?
Над этим прежде как будто никто никогда не задумывался. Лишь В. Э. Вацуро предпринял в данном направлении поиски и нашел аналогичный сюжет в финском фольклоре[56].
Где же Пушкин мог услышать этот финский анекдот и от кого?
Вот вопрос, ответ на который исследователь так и не смог найти. Может быть, историю о подвыпившем священнике Пушкин услышал от кого-то из царскосельских старожилов, от каких-то служителей Лицея (послание ведь создавалось еще в лицейский период, и круг знакомых поэта был тогда еще весьма ограничен)?
Однако самое важное в данном случае то, что в построении пушкинского послания «К другу стихотворцу» анекдот оказался звеном структурно значимым.
Брови царь нахмуря,
Говорил: «Вчера
Повалила буря
Памятник Петра».
Тот перепугался:
«Я не знал! – Ужель?»
Царь расхохотался:
«Первый, брат, апрель!»
Говорил он с горем
Фрейлинам дворца:
«Вешают за морем
За два_ _ _!
То есть разумею, —
Вдруг примолвил он, –
Вешают за шею,
Но суров закон»[57].
Автограф – беловой, без поправок, в письме к А. А. Дельвигу от октября – первой половины ноября 1825 г. Напечатано: Письма А. С. Пушкина к князю П. А. Вяземскому // Русский Архив. 1874. Кн. 1. № 1. Стлб. 450 (публикация П. И. Бартенева).
Сюжеты обоих пушкинских куплетов имеют соответствие в репертуаре анекдотов, известных по записям конца 1830-х – 1850-х гг. Аналог первому куплету содержится в «Записной книжке» Нестора Кукольника:
– Господин комендант! – сказал Александр Первый в сердцах Башуцкому (петербургский комендант, 1771–1836 гг., был персонажем целой серии анекдотов). – Какой у вас порядок! Можно ли себе представить? Где монумент Петру Великому?..
– На Сенатской площади.
– Был да сплыл! Сегодня ночью украли. Поезжайте разыщите!
Башуцкий, бледный, уехал. Возвращается веселый, довольный, чуть в двери кричит:
– Успокойтесь, Ваше Величество, монумент целехонек, на месте стоит! А чтобы чего на самом деле не случилось, я приказал к нему поставить часового.
Все захохотали.
– Первое апреля, любезнейший.
– Первое апреля, – сказал государь и отправился к разводу.
На следующий год, ночью, Башуцкий будит государя: пожар.
Александр встает, одевается, выходит, спрашивая:
– А где пожар?
– Первое апреля, Ваше Величество. Первое апреля.
Государь посмотрел на Башуцкого с соболезнованием и сказал:
– Дурак, любезнейший, и это уже не первое апреля, а сущая правда[58].
Особую актуальность этот анекдот мог иметь после петербургского наводнения 1824 г. Шуточный куплет Пушкина дает первую в его творчестве вариацию на тему о памятнике Петра, исчезнувшем со своего места.
Анекдот, соответствующий по своему содержанию второму пушкинскому куплету, есть в рукописном сборнике середины девятнадцатого столетия «Забавные изречения, смехотворные анекдоты, или Домашние остроумцы»:
Один приезжий из-за границы рассказывал в гостях при дамах, что в Германии весьма строго наказывают за воровство.
– Я не утверждаю, – прибавил он, – но мне говорили люди очень верные, что в Мангейме недавно повесили одного вора за то, что он украл несколько яиц.
– Как, его повесили за яйца? – вскричала удивленная дама.
– То есть не за яйца, а за голову – поправился приезжий[59].
Лицейские анекдоты Гоголя
Формулу анекдота-небылицы (лживой истории) можно определить как невероятное реальное происшествие.
Рассказчик-враль занят предельно достоверной подачей фантастического: чем невероятней рассказываемая им история, тем сильнее рассказчик пробует убедить, что так все и было в действительности. На этом парадоксе как раз и строится пикантность и острота анекдота-небылицы. Суть его отнюдь не в обмане.
Рассказчик подчеркивает фантастичность своей истории и одновременно (именно одновременно!) доказывает ее абсолютную достоверность. Если ему в итоге не верят, значит, эффект не сработал и все авторские усилия пропали даром. Гоголь как никто другой умел представить невероятное реальным, сочиняя и заставляя верить в свои небылицы. Так было и в его письменном, и в устном творчестве. Маска рассказчика «карателя лжи» срослась с его лицом уже с юношеских лет.
Вот одна из первых (из тех, что сохранились, конечно, в памяти мемуаристов) гоголевских небылиц о Нежинском лицее, построенная целиком на достоверной подаче фантастического; очень важно тут и то обстоятельство, что небылица сработала – Гоголю поверили:
Был у нас товарищ Риттер, большого роста, чрезвычайно мнительный и легковерный юноша, лет восемнадцати… Заинтересовала Гоголя чрезмерная мнительность товарища, и он выкинул с ним такую штуку:
«Знаешь, Риттер, давно я наблюдаю за тобою и заметил, что у тебя не человечьи, а бычачьи глаза… но все еще сомневался и не хотел говорить тебе, а теперь вижу, что это несомненная истина – у тебя бычачьи глаза…»
Подводит Риттера несколько раз к зеркалу, тот пристально всматривается, изменяется в лице, дрожит, а Гоголь приводит всевозможные доказательства и наконец совершенно уверяет Риттера, что у него бычачьи глаза.
Дело было к ночи: лег несчастный Риттер в постель, не спит, ворочается, тяжело вздыхает, и все представляются ему собственные бычачьи глаза.
Ночью вдруг вскакивает с постели, будит лакея и просит зажечь свечу, лакей зажег.
«Видишь, Семен, у меня бычачьи глаза…»
Подговоренный Гоголем лакей отвечает:
«И впрямь, барин, у вас бычачьи глаза! Ах, боже мой! Это Н. В. Гоголь сделал такое наваждение…»
Риттер окончательно упал духом и растерялся.
Вдруг поутру суматоха.
«Что такое?»
«Риттер сошел с ума! Помешался на том, что у него бычачьи глаза!..»
«Я еще вчера заметил это», – говорит Гоголь с такою уверенностью, что трудно было и не поверить.
Бегут и докладывают о несчастье с Риттером директору Орлаю, а вслед бежит и сам Риттер, входит к Орлаю и только плачет:
«Ваше превосходительство! У меня бычачьи глаза!..»[60]
Исключительное значение анекдота для Гоголя во многом определяется характером и спецификой творческой природы писателя.
Гоголь зачастую не столько изучал действительность, сколько пытался представить, как поступила бы личность с таким-то характером, как бы могло развиться то или иное событие (например, запись рассказа доктора А. Т. Тарасенкова в «Записках сумасшедшего»):
Рассказав, что я постоянно наблюдаю психопатов и даже имею их подлинные записки, я пожелал от него узнать, не читал ли он подобных записок прежде, нежели написал это сочинение.
Он отвечал:
– Читал, но после.
– Да как же вы так верно приблизились к естественности? – спросил я его.
– Это легко: стоит представить себе[61].
Ю. М. Лотман в последней своей статье так определил эту особенность Гоголя, писателя и человека:
Мышление Гоголя как бы трехмерно, оно все время включает в себя модус: «а если бы произошло иначе». Вообще это «а если бы» является основой того, что в творчестве Гоголя обычно называют фантазией»[62].
Тут-то и оказывается необходимым и даже незаменимым анекдот, и вот почему.
В анекдоте ведь совершенно не важно, как на самом деле было. В анекдоте в первую очередь важно, что так могло бы быть. МОГЛО БЫ…
Самый невероятный как будто анекдот претендует на достоверность, но достоверность скорее психологического свойства. Очень точно в свое время заметил В. Э. Вацуро (и я просто обожаю эту цитату), написав, что «центр тяжести переносится с фактической на психологическую достоверность события»[63].
Гоголь, воображая, угадывая, что могло бы случиться в той или иной ситуации, более или менее невероятной, не мог не ориентироваться на законы построения анекдота, которые он знал и чувствовал досконально. Интересно, что эта способность предельно реально представить немыслимую как будто ситуацию прежде всего проявлялась у Гоголя в его устных новеллах, а потом уже, собственно, и в письменном творчестве. Анекдот в большинстве случаев реализуется как невероятное реальное происшествие, что как раз и делало его необыкновенно родственным гоголевской натуре.
В «Воспоминании» А. П. Стороженко воссоздан один эпизод из жизни Гоголя – нежинского лицеиста.
Проходя с приятелем через незнакомый двор, Гоголь попал под яростный обстрел проклятий хозяйки, рассерженной появлением у себя незнакомых людей. Гоголь наносит ответный удар. Он тут же создает развернутую устную новеллу, в которой остроумно и убедительно доказывает, что ребенок рассерженной хозяйки – точь-в-точь вылитый поросенок: