– Вот гад. – повторил он, повалился на бок, и всем весом рухнул в ремонтную яму.
Услышав грохот взрыва в гараже, Андрей бросился под днище экскаватора. Если бандиты применили взрывчатку, стараясь вывалить стену целиком и выгнать джип на пустырь, то уйти пешком от машины не выйдет. Тем более босиком. Тем более когда ноги подкашиваются от усталости. Оставалось только вжаться в пахнущую соляркой глину и молиться, чтобы беда прошла стороной.
– Пронеси мимо чашу сию. – шептал Андрей растрескавшимися от едкой пыли губами. – Пронеси…
Рева двигателя слышно не было. И криков не было слышно, и ружейной стрельбы. Андрей выбрался из-за гусеницы, и на локтях пополз в сторону Москвы, сиявшей на западе за сплошной стеной леса. Он дополз до узкой асфальтированной дороги, перебежал ее, согнувшись, как солдат под пулями, и вломился в густые кусты подлеска. Только отбежав шагов сто от дороги, он позволил себе упасть в траву и отдышаться.
Но долго расслабляться Андрей себе позволить не мог – в любом случае надо уйти как можно дальше от гаража.
Рваные лоскуты неба между верхушек деревьев совсем потемнели, приобретя ровный, иссиня-черный оттенок. Заблудиться в ночном лесу проще некуда. Это лишь кажется, что идешь прямо, а на самом деле петляешь и кружишь, ничуть не приближаясь к нужному месту. Даже пасмурным днем, пройдя всего шагов двести, можно сбиться с направления градусов на сорок пять.
Пришлось вспоминать курс школьного природоведения, рассказывающего, по каким приметам в лесу можно отличить юг от севера. Сориентировавшись, Андрей побрел на запад, стараясь беречь ноги от брошенных консервных банок и битых пивных бутылок.
Часа через два окончательно стемнело, и ориентироваться по звездам Андрей не смог. Ковша Большой Медведицы не было видно из-за деревьев, а других ночных навигационных примет Андрей не знал. Но еще чуть позже взошла луна, и снова стало возможным прибавить скорость.
Лес кругом возвышался густой, исхоженный лишь заядлыми грибниками. Это явно был район Лосиного Острова – сырой, заболоченный, местами заросший крапивой по пояс. Приходилось продираться сквозь нее напролом, потому что обходить, теряя направление, было страшнее, чем морщиться от обжигающих листьев. Иногда поддувал прохладный ветер, волнами раскачивая серебристую в свете луны траву. Иногда Андрей пересекал огромные поляны, утыканные сгнившими пнями, один раз больно налетел ногой на спрятавшийся в зарослях бетонный столбик с надписью: «< – Кабель 2 м. –>».
Он сходу влетел в низкорослый малинник, изодрался до крови, а затем, перелезая овраг, все же наступил на трухлявую доску с гвоздем.
Иногда он отдыхал, валясь в траве, и раскрыв пересохший рот, как умаявшаяся собака. Время перестало существовать, отмеряемое лишь болью шагов. И он снова брел через лес, продирался, бежал, когда позволяла местность, падал, спотыкаясь о ржавые трубы и проволоку.
Когда села луна, а небо начало светлеть, Андрей выскочил на огромную поляну, в центре которой мрачным скелетом белели развалины старинного дома. Все поросло высокой кустистой травой, косо стоял полусгнивший телеграфный столб, а за ним, напоминая кадр из фильма Тарковского, чернел полусгнивший товарный вагон. Под ним рельсы заросли осокой, начинаясь нигде, и заканчиваясь тупиком, насыпанным из гравия.
Здесь Андрей решил устроиться на длительный отдых, опасаясь подходить к Москве ясным днем. Его одежда и внешний вид могли показаться подозрительными даже гражданам, не говоря уже о милиции, встречаться с которой раньше времени он не хотел. Андрей ничуть не сомневался, что истинного виновника смертей в больнице определят быстро. Скорее всего он уже установлен, но сейчас не хотелось начинать разбирательства по поводу побега из милицейского броневика, а так же тянуть ниточку связанных с ним событий. Хотя с другой стороны, камера в отделении могла оказаться самым надежным убежищем от бандитов, но это искушение Андрей откинул почти сразу – в честность правоохранительных органов он никогда не верил.
К тому же измотанное тело банально требовало нормального сна, а сколько еще идти до города, Андрей не имел понятия. Поэтому он нашел в вагоне место почище, и свернулся калачиком на замшелых досках, из которых повсюду торчала трава. Казалось, что сон должен обрушиться лавиной, но он не шел и не шел. То никак не удавалась устроить скованные наручниками руки, то жесткие доски давили в ребра, то перегруженный слух улавливал явно несуществующий звук шагов по траве.
По мере того, как небо светлело, Андрей обратил внимание на усиливающийся с юга шум. Похоже, не очень далеко, там проходила крупная магистраль. Прикинув возможную географию, Андрей решил, что это либо Горьковское, либо Щелковское шоссе.
Уснул он только когда солнце окончательно взошло над деревьями, расчертив вагон яркими полосами пробивающегося сквозь щели солнца.
10.
Андрея разбудило воронье карканье и крики птиц, устраивающихся на ночлег. Теплый безветренный вечер выкрасил небо и лес во все тона от желтого к розовому, шум дороги слышался теперь совершенно отчетливо. Андрей выглянул из вагона и увидел в небе пассажирский лайнер, оставляющий за собой белый след, ярко подсвеченный солнцем. Не далеко слышались женские голоса и звон велосипедного звоночка на кочках.
Андрей спрятался внутрь. Ему до одури хотелось сделать две вещи – нормально поесть, и снять наручники. Если не снять, то хотя бы разорвать цепь между браслетами. Но как это сделать, Андрей не знал.
Медленно темнело, шум дороги начал стихать, утратив равномерность шороха. Андрей выбрался из вагона и уныло побрел в сторону дороги, но неожиданно ему под ногу подвернулась консервная банка. Не удержав равновесие, он повалился на бок, больно ударившись плечом о ржавую рельсу.
– Зараза… – простонал Андрей, не в силах потереть ушибленное место.
Вагон навис над ним, напомнив какой-то из страшных снов, реборда колеса нацелилась в шею, как нож гильотины. Андрей поднялся с земли и сел. Перед мысленным взором возник кадр из фильма «Призрак замка Моррисвиль», в котором герой перерубает цепь наручников с помощью гильотины.
Забыв о боли в плече, Андрей вскочил на ноги, и осмотрел участок пути. Рельсы заржавели, колеса тоже. На толчок плечом вагон никак не реагировал, словно пустил корни.
– Спокойно… – запыхавшись от усилия, шепнул Андрей. – Мне нужен толстый стальной стержень. И точка опоры.
Лом, конечно, подошел бы лучше всего, но он остался далеко, и вспоминать о нем не имело смысла.
Побродив по округе, Андрей нашел сломанный черенок от лопаты, который явно не был рассчитан на предполагаемое усилие, и рычаг железнодорожной стрелки. Вот его можно было попробовать.
Андрей присел возле вагона, уперся им в буфер, а конец, для упора, вогнал под шпалу. Так дело пошло легче – колеса с трудом сдвинулись с места, скрипя проржавевшими буксами.
– Еще… – сам себя подбодрил Андрей. – Хотя бы пару шагов!
Он сменил точку опоры на другую шпалу, и еще сдвинул вагон. Тот так и норовил съехать на старое место, но это Андрею как раз было на руку.
Кряхтя и ругаясь, скользя по траве босыми ступнями, он сдвинул вагон метра на два, подпер рычагом и отдышался, готовясь к главному. Наконец посчитал, что готов.
Он вырвал рычаг, отбросил его в сторону и упал на колени, прижав цепь к рельсе. Колесо накатилось на нее, готовое перекусить ребордой.
Но застряло. Видимо не хватило инерции.
– Твою мать… – не на шутку перепугался Андрей, пробуя выдернуть прижатую колесом цепь.
Ничего не получилось – застряло крепко. Андрей так и остался в позе мусульманина, совершающего намаз.
Очень скоро затекла спина, и без того утомленная работой ломом. Колени и локти начинали болеть от нестерпимой нагрузки. Андрей понял, что придется звать на помощь, другого выхода просто не было. Стало до слез обидно, что сам себя поставил в столь идиотскую ситуацию. А ведь мог запросто дождаться темноты и добраться до кого-нибудь из знакомых. До Артема например. Других знакомых, которые приняли бы его в таком виде, не припоминалось.
Не спеша надвигались сумерки.
Понимая, что ночью звать кого-то на помощь будет уже бессмысленно, Андрей попробовал кричать, но обожженое перцовым экстрактом горло выдавало лишь громкое сипение. Налетел порыв ветра, и словно в издевку задрал ночную рубашку, оголив онемевшую задницу.
Андрей уперся лбом в рельсу и заревел, точно как в детстве, уже не стеснясь никого, даже самого себя. Это были слезы страха, отчаяния и жалости к самому себе.
Со стороны дороги послышался рокот нескольких мощных мотоциклетных двигателей. Андрей прислушался. Басовитое урчание приближалось. Повернув голову, он заметил сначала мелькание фар, а затем на поляну медленно выехали три байкерских мотоцикла – размалеванных, обросших мехом и кожей, с высокими рулями, загнутыми на манер буйволиных рогов. На двух виднелось по одному седоку, а на третьем мотоцикле кроме водителя сидела девушка в обтягивающем черном комбинезоне. Голова ее была выбрита по последней моде, напоминая бильярдный шар с рыжими кисточками возле ушей.
От такой компании нельзя было ожидать ничего хорошего, поэтому Андрей затаился, насколько это возможно. Слезы еще лились из глаз, но всхлипывания пришлось сдерживать. Где-то недалеко за спиной байкеры заглушили моторы. Мышцы Андрея судорожно сжались, но, похоже, компания не заметила его.
– Может поедем дальше? – спросил один совершенно мальчишечьим голосом.
– Нафиг. – с хрипотцой ответил другой. – Клевое место.
– Хочу здесь! – настойчиво рекомендовала девушка. – Мне нравятся эти развалины. Это так эротично – брошенный поезд посреди леса.
Андрей их видеть не мог. За спиной, совсем близко, раздавался только звон бутылок, смех и отборная ругань. Затем затрещали обламываемые сучья, а еще чуть позже запылал костер, разбрасывая повсюду дрожащие отблески пламени. Два желания вступили в отчаянную борьбу – затаиться, стать невидимым, и позвать на помощь. Против первого выступало тело, скрюченное и страдающее, а против второго воспротивился разум. Разум был твердо уверен, что байкеры грубы и необразованны, что они не склонны к состраданию, зато явно склонны к насилию.