– Ладно. – Андрей решил доказать свою правоту. – А язычники? Наши древние предки пожирали печень убитых врагов! Куда уж хуже? И ты хочешь прировнять это к добродетелям православия?
– Добродетели всегда можно приравнять друг к другу. – спокойно ответил Дьякон. – И дурные поступки тоже можно сравнивать между собой. А к какой вере принадлежит человек, творящий добро или зло, нет ни малейше разницы.
– Есть! – воскликнул Андрей. – Разные религии по разному понимают добро и зло. Я принмаю ту модель, которую проповедует православие.
– И чем же разнятся удары кинжалом в спину от христианина и от язычника? Один что, больнее другого?
– Ты все врешь, Дьякон! Истиный православный никогда не ударит кинжалом в спину! Так что твое сравнение не имеет смысла.
Дьякон умолк, словно обдумывал сказанное.
– Есть одна старая ироническая загадка. – в его глазах мелькнул огонек хитрости. – Едут однажды в одном купе Баба-Яга, Кощей-Бессмертный, сытый солдат, и голодный солдат. А на столе стоит стакан водки. Поезд заехал в тоннель и стало темно, а когда вновь посветлело, оказалось, что стакан пуст. Вопрос – кто выпил водку?
Андрей усмехнулся, вспомнив старую шуточку.
– Водку выпил голодный солдат, – ответил он. – потому что все остальные персонажи вымышленные.
– Вот-вот. – хихикнул Дьякон. – Точно так же и с истинными православными. Ты их когда-нибудь видел живьем?
– О них написано в книгах. – пожал плечами Андрей.
– Про Бабу-Ягу тоже написано в книгах. Ты живьем-то хоть одну видел?
Андрей промолчал – врать не хотелось. Ветер крепчал, расшатывая длиные решетки антенн.
– О! Слышите? – Дьякон приложил ладонь к уху. – Слышите? Это идет мой звонарь. Скоро рассвет, ему пора заступать на службу!
Ветер начал позванивать в самых маленьких колоколах, он раскачивал их, и они звенели сначала едва слышно, но затем все отчетливей.
– Слышишь? – Дьякон посмотрел Андрею прямо в глаза. – Он хороший звонарь – честный. А чего стоят любые заповеди, если их никто не собирается выполнять? Чего стоит любая вера, если никто не верит по-настоящему.
Андрей не знал ответов на эти вопросы. Дьякон не успокаивался.
– А если человек творит зло, то какое право он имет рассуждать хоть о какой-нибудь вере? Ни при какой вере нельзя быть сволочью! В это ты веришь?
– Пожалуй, да. – ответил Андрей, слушая, как начинают звонить новые, все более тяжелые колокола.
– Так зачем же сам поступаешь, как сволочь? – Дьякон сощурился и подошел совсем близко.
– Сейчас я так бы не стал поступать, – от души признался Андрей. – У меня было время понять, в чем и где я сделал ошибку.
– Ты это называешь ошибкой? – вздохнул Дьякон, довольный установившимся пониманием. – Когда ты специально, намеренно, подставил девушку, которая просто нуждалась в твоей помощи? И ведь ты мог ей оказать эту помощь, мало того, эта помощь тебе ничего бы не стоила. Это ошибка?
– Я не оценил серьезности ситуации. Не знал, как это на все повлияет.
– Но я вообще не понимаю, чем ты руководствовался, когда прогнал ее, как собаку, обобрал, уничтожил, и попробовал вычеркнуть из памяти. Неприятное воспоминание, да?
Ветер-звонарь раскачал самые тяжелые колокола, и мелодия окончательно оформилась, обретя ритм, характер и непвторимую тональность. С запада медленно надвигались тучи, но под величественный колокольный звон вот-вот готово было взойти солнце.
Андрей судорожно пытался найти достойный ответ, но колокола мешали собраться с мыслями.
«Почему я прогнал Алену? А действительно, почему?»
Вместо ответа вооброжение выталкивало из глубин памяти картинки – как Алена сидела, как говорила, как независимо и дерзко себя вела.
Он пытался найти оправдание, или хотя бы достойное объяснение… И в этот момент взошло солнце.
– Она мне просто не понравилась. – ответил Андрей.
Дьякон смолчал. Бармалей вздохнул и почесал макушку.
– Редкий Красавчик. – сказал он. – Но с крыши его, пожалуй, кидать не стоит. Хотя бы ответил честно, значит не конченный.
Ветер крепчал, колокола названивали во все ускоряющемся ритме.
– Ты и не мог бы его убить – помрачнев, ответил Дьякон. – Разве может человек решать судьбу такого же человека? Все в руках города.
– Не могу я сидеть на жопе и бездействовать, когда такая тварь портит воздух своим дыханием. Я и Свисту собирался подкусить тормозной тросик.
– Это ничего не изменит..
– Гонишь ты, Дьякон. – Бармалей недовольно фыркнул. – Способствовать злу, это и есть зло.
– А ты ему не способствуй. Есть только одна вещь, которую человек реально может изменить в этом мире. Лишь самого себя. Все остальное во власти города. Улучшай себя всеми силами, не поддавайся злу, и добра в мире сразу станет намного больше.
Бармалей отвернулся в сторону восходящего солнца.
– Что вы несете? – осторожно спросил Андрей. – Мне кажется, будто я нахожусь среди сумасшедших.
– Ты сам сумасшедший. – Дьякон безнадежно махнул рукой.
– Но я ответил честно.
– Ты считаешь это заслугой? – усмехнулся Дьякон. – Ты думаешь, будто честное признание вины может ее хоть сколько-нибудь умалить?
– Да, – твердо ответил Андрей. – Признав вину, я могу покаятся.
– Это тебя в православии научили? Забавная вера какая. Удобная. Не совершай греха, но если уж угораздило, так не грузись понапрасну. Покайся. Погоняй языком ветер, поплачь, денег священнку заплати, помолись, сколько он накажет. Да? Тебя наверно и перед иконой отчитывали?
– Покаяние, это не пустая трепотня языком, – возразил Андрей. – Это не меньшее таинство, чем крещение.
– Таинство? Как у тебя все просто. А человеку, который из-за тебя пострадал, от твоего покаяния легче?
– Значит грех вообще ничем искупить нельзя? – громко спросил Андрей, стараясь перекрыть нарастающий посвист ветра и звон колоколов.
– Ничем, – ответил Дьякон. – Запомни это и постарайся понять. Впитай телом и душой, сделай частью себя. Ни один дурной поступок ничем искупить нельзя. Но в одном ты прав. Покаяние действительно является таинством. Поняв свою вину, ты можешь совершить величайший подвиг.
Андрей заинтересованно глянул на Дьякона.
– Ты сможешь удержаться от следующего греха. – жестко продолжил Дьякон. – Или можешь сделать что-нибудь правильное.
– Значит искупление все-таки существует?
– Это не искупление. Покаяться, это значит осознанно перевернуть страницу. А уж что ты напишешь на следующей, зависит только от тебя самого. Есть несколько незыблемых правил, за нарушение которых город карает безжалостно. Хочешь их знать?
Андрей неуверенно кивнул, подавленый плотным звоном колоколов.
– Правило первое, – Дьякон поднял руку и загнул один палец. – За все надо платить. Не ждать, когда с тебя возьмут плату, а платить самому. Ибо все, полученное бесплатно, всегда принесет тебе вред, будь то неоплаченный проезд в автобусе, или нарушение обязательств по договору. Это не касается случайных находок – город посылает их тебе в качестве сдачи, если предыдущий раз ты за что-то переплатил.
Он загнул второй палец.
– Правило второе. Никогда, никому не помогай, пока тебя не попросят об этом. Но если кто-то попросит, никогда не отказывай в помощи. Только оказывая помощь, никогда не бери на себя чужую ответственность и не перекладывай свою на других. И наконец, правило третье. – Дьякон загнул третий палец. – Никогда не думай о других, что они лучше или хуже тебя. Но и о себе никогда не думай того же. Город, это великий перетусовщик, он меняет функции окружающих тебя людей с невероятной быстротой, ты даже не всегда успеваешь заметить, когда мент становится преступником, преступник президентом, а директор завода бомжом. Оскорбляя кого-то, ты не можешь знать, через сколько дней город поставит тебя в зависимость от него. Подлизываясь к кому-то, ты не знаешь, как низко он может пасть уже на следующий день. Не унижайся и не унижай.
Он опустил руку и добавил.
– Это три главных заповеди. Остальные сам поймешь, если не полный дурак.
Лифт стремительно опускался вниз – это движение ощущалось физически, в отличии от подъема.
– Я половины не понял из того, что он мне говорил. – хмуро сказал Андрей.
– Значит тебе пока рано понять. – Бармалей пожал плечами. – Главное, чтобы память держала смысл фраз.
– Со смыслом у меня как раз проблемы. Почему и ты, и Дьякон редко говорите «хорошо» или «плохо», гораздо чаще употребляя «правильно» и «не правильно».
– Никто еще не объяснил нам, что есть добро или зло. – усмехнулся Бармалей.
– Ну а как понять, что правильно, и что нет? Разве это легче?
– Намного. Это чувствуется на каждом пройденном в жизни шагу.
– Философ, ты, блин. – махнул рукой Андрей.
– Я нет. К Лыське обратись, она у нас социолог. Объяснит что к чему.
Идея пообщаться с Лыськой поближе, Андрею понравилась.
– Обращусь. – сказал он, и уставился в собственное отражение.
Указатель этажей опустился до сотого.
– Слушай, а при чем тут социолгоия? – задумался Андрей.
– Странный ты. – пожал плечами Бармалей. – А какие еще законы могут управлять городом? Ты ведь не в пустыне живешь.
– Вас не понять. То вы говорите о городе, как о божестве, обладающем чуть ли не волей, то сводите к законам социологии.
– Не только к социологии. К топологии тоже.
– К чему? – Андрей отвел взгляд от зеркала.
– К геометрии пространства. К путям, которые мы проходим.
– Вот завернул. – Андрей не сдержал улыбку.
– Да зря ты прикалываешься. В городе существует ограниченное число путей, по которым человек в состоянии пройти. И тем более ограниченное число конечных точек.
– Мистика. – фыркнул Андрей. – Вульгаризация научных концепций, а если точнее, то передергивание реальных фактов с целью подгонки под нужный тебе ответ.
– Под нужный мне? – Бармалей поднял брови. – Хотя да, в каком-то смысле ты прав. Пути города мне знать действительно нужно, только у тебя, при всей твоей учености, не хватает ума понять, для чего.