Верит в меня? Во что же? В то, что я стану магом и смогу возвысить род, как того хочет моя семья? Да уж, мне бы такую уверенность в себя, как они в меня верят. Пока что я в это поверить не сильно могу, учитывая обстоятельства. Наверняка, тот Илья, который не потерял память, действительно, был надеждой рода, но настоящий, сегодняшний Илья… я даже не знаю, как это сказать. Ну, не внушает уверенность, как минимум.
— Да ладно тебе, сказал же, здесь все свои и ты можешь говорить всё, что хочешь, — я почесываю ухо и размышляю о его словах.
— Ну, в двух словах, как-то так, брат, — Пётр хлопает мне по плечу.
Брат? Он действительно назвал меня именно так? Неужели мы настолько близки. Я понимаю, что мы дружили с детства и наверное, многое пережили, но я не ожидал, что у меня может быть настолько близкий друг, который будет называть меня братом. Это даже отзывается у меня в душе каким-то теплом, не иначе.
— Спасибо… — делаю секундную паузу и добавляю, — брат.
Пётр хочет сказать что-то ещё, но не успевает. Из-за угла выскакивают двое людей в полицейской форме. При них пистолеты, на груди записывающие устройства. Форма выглаженная, почти новая. Среднего телосложения мужчины, лет сорока на вид, быстро подходят к нам.
Пётр аж подрывается с места. Он резко встаёт на ноги и взглядом мечется, словно ищет, куда дать дёру. Я, ничего не понимая, спокойно встаю на ноги.
— Так так так, что тут у нас? — довольно произносит один из них, подойдя вплотную, — Петров, знаю тебя, голодранец, — он презрительно осматривает моего друга с ног до головы и кривит рожу, — и… как я понимаю, Гончаров Илья? — на меня он бросает более уважительный взгляд.
По всей видимости, к человеку из знатного рода они не могут обращаться также, как к обычным людям. Наверное, для них существуют какие-то последствия от неподобающего обращения с аристо. Я начинаю понимать, как устроен этот мир.
— И что же мы тут делаем? — спрашивает он, пока его напарник что-то усердно записывает в планшет.
— Ничего, мы даже не знакомы, — на моё удивление выдаёт Пётр.
Наверное, он знает, что нужно говорить в таких ситуациях. Я сразу понимаю, к чему идёт дело, вспоминая слова отца о том, что аристократы не могут сидеть за одним столом с простыми людьми и за это полагается наказание.
— Да-да, он просто мимо проходил, дорогу спросил, — я вступаю в игру, быстро соображая, что говорить, чтобы не попасть в неприятности.
— Да что вы говорите? — криво улыбаясь, скалит зубы полицейский, — и вы хотите сказать, что на корточки присели, объясняя дорогу? Причем делали это минут десять к ряду?
— Эм, — Пётр мешкается и не знает, как ещё соврать.
Я тоже не знаю, что ещё придумать. И тут полицейский снова обращается ко мне.
— Вы ведь знаете кодекс, господин Гончаров? — он снимает с себя солнечные очки, которые, по его мнению, предают ему важности.
— Да… подзабыл, что-то… — я сглатываю ком, застрявший в горле.
— Ну тогда мы вам напомним, — ехидно лыбится полицейский и обращается к своему напарнику, — зачитай ка ему.
Напарник делает шаг вперёд и оценив нас взглядом, утыкается в планшет и начинает читать вслух.
— Статья двадцатая кодекса о сорока восьми знатных родах гласит, что маги, члены семей магов, а также люди, состоящие в знатном роде, в не зависимости от их положения в иерархии империи, не могут контактировать на равных с простолюдинами, — он останавливается, перелистывает страницу и продолжает, — что же на это нам говорит административный кодекс? А он гласит, что за нарушение двадцатой статьи кодекса о сорока восьми знатных родах, следует наказание в виде лишения одного или всех титулов нарушившего данный закон человека, либо мага. А также, в случае, если человек или маг не имеет никаких титулов и заслуг перед государством, то наказываются его близкие родственники путём лишения титулов, в зависимости от тяжести преступления, — он заканчивает, отрывается от планшета и смотрит на нас ехидным взглядом.
— Ну что, вспомнили? — снова переспрашивает первый полицейский.
— Угу, — я злюсь и отвечаю сквозь зубы.
Что же я натворил? У меня ведь нет титулов! И если они есть у отца, что вполне вероятно, то лишат его… Зря я его не послушал и не остался дома, когда он меня буквально запихивал в ворота. Он знал, чем может всё обернуться, а я нет. Я его не послушал.
Что же делать?
Глава 5
Осознание сделанной мной ошибки приходит за секунду. Что же я натворил?
— Я беру вену на себя! — неожиданно восклицает Пётр.
— Ты чего? — шепотом спрашиваю у него и тяну его за запястье.
Петя мельком бросает взгляд в мою сторону и шепчет в ответ, — Так надо.
— А тебя кто-то вообще спрашивал? — первый полицейский смотрит на Петра ещё более презрительным взглядом, после его заявления.
— Я беру всю вину на себя! — смело повторяет Пётр, — господин Гончаров ни в чём не виноват. Он не знает меня! Я представился Гордеем Пруйцевым и ввёл его в заблуждение!
— Хах! — оба полицейских посмеиваются от заявления Пети, — капец, Петров! Ну ты жжёшь сегодня! — восклицает первый полицейский.
Они явно знакомы и видят Петра не первый раз. Будто уже кучу раз он проделывал подобное и они знают его как свои пять пальцев.
Мне в голову приходит идея. Не такая уж и спасительная, но время потянуть поможет. Может, за это время в голову к Петру или ко мне придёт другая гениальная мысль, как выйти из этой ситуации, но пока так.
— Господа, а вы почему не представились? — я прерываю их смех, — разве кодекс о полиции не велит вам представляться каждый раз, когда вы при исполнении своих должностных обязанностей подходите к людям?
Да, дерзко, да опасно, но как я могу поступить иначе? Я даже не знаю, прав ли я и просто выкидываю фразы наобум. Всё, что приходит в голову я применяю сразу же, не обдумывая. Времени на это даже нет. Ситуация патовая и особо критичная.
— Кхм, — первый полицейских откашливается и с его лица сразу же сходит улыбка, — лейтенант полиции, Морозов Дмитрий Николаевич, — он достаёт корочку и показывает мне, — а это, — он кивает на напарника, — Ковалёв Роман Валерьевич, капитан полиции.
Ковалёв также вытаскивает корочку и протягивает мне для ознакомления. Я внимательно читаю их документы.
— Я думал аристократы образованные, быстро читают, — подмечает мою медлительность Ковалёв.
Тянуть я больше не могу, поэтому просто киваю, в знак того, что к их документам у меня нет вопросов.
— Ну тогда продолжим, — заявляет Морозов и убирает корочку обратно в карман, — так кем ты там говоришь представился? — он снова обращается к Пете, — Гордеем Пруйцевым?
Петя кивает.
— Выходит, что у нас здесь другая статься нарисовывается, намного тяжелее той, что мы предполагали. Это же сорок четвёртая статья уже уголовного кодекса, парень. Представление себя как члена знатного рода, если ты им не являешься, очень тяжкое преступление. До десяти лет лишения свободы. Ты же в курсе? Точно не хочешь отделаться титулами твоего друга? — он переводит взгляд то на меня, то на Петю и внимательно ждёт его ответа.
Петя сейчас жертвует собой. Он готов отдать десять лет своей жизни за своего друга. А что же я? Стою как истукан и не могу ничего сделать. Смотрю, как мой друг прыгает грудью на амбразуру. Так нельзя. За свои ошибки я буду отвечать сам.
— Нет! — восклицаю я, — я обо всём знал! Не представлялся он никем! Я сам с ним заговорил. Это полностью моя вина.
— Вот это да, — восклицает Морозов, — двое нарушителей закона не каждый себя пытаются выгородить, как это обычно происходит, а друг-друга! Ты это видишь, Ковалёв? Или я сплю?
— И правда, ситуация один на миллион, — посмеивается Ковалёв, — редко так бывает.
— Ну, раз вы выгораживаете друг-друга и каждый из вас берёт вину на себя, значит наказание получит каждый, — ехидно улыбается Морозов, — составляем протокол.
Пока полицейские оформляют бумажки на планшете я отвожу Петра на метр от них, наклоняюсь и говорю тихо, чтобы они не слышали нас.
— Петь, ты в своём уме? Десять лет хочешь отсидеть ни за что? Позволь мне взять вину на себя? — я уговариваю друга уступить.
Не хочу, чтобы это было на моей совести. Каким я буду после этого человеком, если позволю этому совершиться?
— Неее, — тянет Петька и качает головой, — сейчас вашу семью лишат последних титулов и вы вообще упадёте на дно. И потом никакое чародейство или магия тебе не помогут. Вылетевшие из знати, обратно не возвращаются. Хоть таких прецедентов не было никогда, но я слышал, что это так.
— И что ты предлагаешь? Потерять кучу лет молодости во имя моей семьи? Ты в своём уме? А как же твои родители, твои родные? Как они к этому отнесутся? Они же проклинать будут мой род. Да и не могу я так с тобой поступить, — я настаиваю на своём, но Петя не унимается.
— Как я уже сказал, — не дослушав меня, он начинает говорить, — я верю в тебя, Илья. Ты пройдёшь обряд инициации и станешь магом. А когда ты продвинешься выше и поимеешь влияние, попросишь императора о моём помиловании. Буду надеяться, что это будет не через десять лет, — Петя улыбается и хлопает мне по плечу, затем оборачивается и подходит к полицейским.
— Господа, — вежливо начинает Петька, — я беру на себя, полностью. Господин Гончаров не виноват и он не будет меня выгораживать. Виноват только я.
— Петь, — я подхожу к нему и снова пытаюсь сказать, что не стоит этого делать.
— Тшшш, — шикает он, тем самым показывая, что решение остаётся за ним.
Друг сказал своё последнее слово и не желает ничего слушать, а я… Я чувствую себя бессильным, не способным переломить ситуацию в свою пользу. Здест нет хороших вариантов, все плохие.
Вот так простой парнишка, который свято верит в нашу дружбу, подставляет мне плечо в трудный момент. Я этого не забуду. Я сделаю всё, чтобы вытащить его из тюрьмы. Другого выхода нет.
— Ну, раз вы наконец-то разобрались, — протягивает Морозов и достаёт наручники, — то закончим на этом.