инка, из которого делают тросточки, только верхушка его суставчатых стеблей оканчивалась пушистым султаном. Петр и Нелли остановились возле батрака-китайца, который привычным движением своего ножа сваливал один, за другим огромные стебли. Он отрезал кусок тростника и, улыбаясь, подал его Нэлли. Девочка содрала волокнистую поверхность тростниковой палки, под которой обнажилась белая сердцевина.
— Ну, совсем, как сахар, — откусив кусок, сказала Нэлли. — Попробуй, Петюк, это очень сладко, — прибавила она, передавая юноше палку.
— Во время работы на плантациях батраки питаются исключительно тростником, — заметил подошедший Окалани.
Места, на которых тростник был вырезан, представляли собой четырехугольные площадки, покрытые острыми колышками, и походили на перевёрнутые бороны.
— Я думаю, что, когда срежут весь тростник, вскопать такое поле будет нелегко даже при помощи трактора, — заметила Нэлли.
— Сахарные плантации не приходится вспахивать ежегодно, — отвечал Окалани. — Хорошая посадка при правильном орошении будет давать три урожая в год в течение тридцати лет. Через три месяца вырезанный тростник даст новые стебли такой же величины, какие вы видите теперь,
— Какое же должно быть выгодное дело разведение сахарного тростника, — заметил Петя, выходя из зарослей на вырезанную площадку, на которой стояли доктор и Дик,
— Не менее выгодное, чем разведение ананасов, — ответил доктор.
— Гавайские ананасы славятся на весь мир. По своей величине, вкусу и аромату они не имеют соперников, — заметил Окалани.
С плантаций путешественники заехали на сахарный завод.
Привязав лошадей у коновязи, они направились к открытым настежь, воротам.
— Ну, я вижу, здесь не такие порядки, как в Америке, — заметил Петр. — Там, пока тебя впустят на фабрику, сколько формальностей приходится выполнить.
Привратник-китаец, окинув взглядом прибывших и по почтенной фигуре доктора Томсена решив, что это, по всей вероятности, деловые люди, не спросил даже посетителей, по какому делу они зашли на завод.
Как и та плантации, по двору бесконечной цепью словно муравьи двигались дети шоколадного цвета. Они тащили к печам охапки топлива, состоявшего из выжатых стеблей тростника.
Этими же жмыхами выкармливают на Гавайских островах и скотину. В одном из корпусов, в который вошли путешественники, стояли огромные прессы, из-под которых по желобам стекал в чаны сахарный сок, поступавший затем для выварки в котлы.
Вываривался он до тех пор, пока не превращался в желтоватый песок, который и отправлялся в Америку для дальнейшей обработки.
Надсмотрщик этого отделений любезно встретил посетителей, но посоветовал им сначала пройти в контору и попросить разрешения хозяина на осмотр завода.
Проходившие мимо ребятишки с охапками жмыхов с любопытством осматривали незнакомцев. Некоторые из них даже замедлили свой шаг.
— Эй вы, ленивая падаль! — крикнул надзиратель, выхватив из-за пояса свой бич, щелкнул им в воздухе и вдруг взмахнул им, как бы рисуясь своим жестом перед приезжими. Плеть свистнула и опустилась на плечи по крайней мере пятерых детей. Вереница ребятишек побежала.
— А ну их к чёрту! Пойдем отсюда, — сказал доктор, обращаясь к Дику.
— Мне необходимо здесь кое-кого видеть, — отвечал тот. — Волей-неволей придется пойти в контору.
— Ну что, видели, как обращаются на Гавайских островах с канаками рабочими, даже детьми, наши благодетели американцы? — заметил Окалани, когда путешественники вышли из корпуса на двор и направились к конторе.
— Вам что здесь нужно? — раздался грубый голос.
Нэлли вздрогнула и, обернувшись, увидела толстого, небольшого роста человека с выжженным солнцем обрюзгшим лицом. Он стоял в дверях, над которыми она прочла надпись «Контора».
Дик направился к незнакомцу.
— Доброе утро, сэр! Мы — туристы, и по пути заехали осмотреть этот завод, — сказал он.
— Никаких туристов мне не нужно! Я прошу вас сейчас же убираться отсюда! — ответил толстяк.
Не желая вступать в дальнейшие переговоры с таким негостеприимным человеком, Дик повернулся и, подойдя к своим спутникам, сказал:
— Пойдемте отсюда! Ну его к чёрту!
Толстяк быстрыми шагами направился к ворогам.
— Ты с чего вздумал пускать на завод посторонних? — набросился он на привратника-китайца.
— Виноват, сэр, я полагал, что эти люди пришли к вам по делу, — ответил китаец.
— А ты справлялся, зачем сюда пришли эти бродяги? — спросил толстяк.
— Виноват, сэр, я их не спрашивал об этом, — ответил привратник.
— Не спрашивал, китайская свинья! — вскричал толстяк. С этими словами он со всего размаха ударил кулаком по лицу китайца. — Сейчас же вон отсюда! Получи в конторе расчет, и чтобы я тебя больше не видел! — хриплым голосом прокричал толстяк.
Китаец оставался неподвижным.
— Иди в Контору, тебе говорят! — прохрипел толстяк и снова занес свой кулак над головой оторопевшего китайца. Тот заслонил свое лицо локтем, а толстяк вдруг кубарем покатился на землю.
Когда он поднялся на ноги, то увидел стоящую перед собой мощную фигуру Дика.
Засучив рукава своей рубашки и презрительно улыбаясь, матрос спокойным голосом обратился к толстяку:
— Не хотите ли партию бокса со мной, сэр? — сказал он.
— Кто ты такой и что тебе здесь нужно? — спросил еще не пришедший в себя от неожиданности толстяк.
— Я уже вам сказал об этом, а вы в ответ на мое вежливое к вам обращение выгнали нас отсюда, да еще побили неповинного китайца, — отвечал Дик, подступая к толстяку.
На крики толстяка уже подбежало несколько надсмотрщиков.
— Проваливай отсюда! — подступая вплотную к матросу, закричал один из них, казавшийся сильнее и выше ростом остальных.
Дик не тронулся с места, сохраняя полное спокойствие.
— Да что вы на меня так налезаете? — отталкивая в грудь верзилу, вскричал он.
Тот отшатнулся назад, но, быстро оправившись, ринулся на матроса.
С ловкостью опытного боксера Дик увернулся от удара, направленного ему в лицо, и его тяжелый кулак со всего размаха упал на затылок промахнувшегося американца. Тот крякнул и грузно повалился на землю.
— А ты-то чего, Джек, рот разинул? Бей его! — крикнул хозяин завода оторопевшему второму приказчику, сшившему неподвижно с сжатыми кулаками и не сводившему глаз с Дика.
К месту побоища из соседних корпусов сбегались рабочие. Два канака прибежали с водой и начали обливать ею лежащего без движения американца.
— Отнесите Джона в контору! — скомандовал толстяк.
Никто из присутствующих не обратил внимания на приказание хозяина. Взоры всех теперь были прикованы к Джеку и Дику.
— Ну, что же вы медлите, сэр? — обращаясь с улыбкой к своему второму противнику, сказал матрос.
Тот стоял бледный и не шевелился.
— Не хотите, испугались? — спросил Дик.
Вдруг перед американцем, словно из-под земли, выросла фигура молодого канака.
— Если вы боитесь драться с ним, — указывая кивком головы на Дика, сказал канак, — то я вместо него к вашим услугам!
Джек смерил с головы до ног юношу.
Скривив свой рот в презрительную улыбку, он топнул ногой.
— Убирайся прочь, молокосос, пока я тебе не надрал ушей! — прокричал он. Но в тот же момент он почувствовал сильный удар в нос. Из глаз оглушённого американца посыпались искры. Кровь хлынула из обеих ноздрей, заливая подбородок. Он зафыркал и, как разъяренный зверь, кинулся на противника.
Но тот ловко увертывался от сыпавшихся на него ударов, и после каждого промаха своего врага наделял его метким ударом все в тот же разбитый нос.
Толпа хохотала.
— Ай да Петюк! — повторяла возбужденная зрелищем Нэлли. — Так его, еще, ну, еще, да хорошенько!
Зрители-рабочие уже не стеснялись присутствием хозяина и поощряли молодого бойца.
А Петя, как шмель, носился вокруг долговязого американца и беспощадно бил его, метко направляя удары по его окровавленной роже.
Наконец тот, закрыв лицо руками, сел на землю.
Раздались аплодисменты и дружные крики одобрения.
— Оставь его, довольно! — остановил Дик расходившегося юношу, который уже занес кулак, чтобы нанести последний удар оглушенному Джеку.
Толпа шумно приветствовала победителя, забыв о хозяине и о лежавшем без движения Джоне.
Наконец тот пришел в себя и сел, бессмысленно озираясь.
— Ну, ребята, в дорогу, нам здесь больше делать нечего! — скомандовал Дик, и вся компания направилась к воротам. Привратник-китаец бросился помогать путешественникам отвязывать лошадей.
— Ты знаешь плантации Русселя? — спросил его Дик.
— Как же не знать! Кто же на Гаваи не знает доктора Русселя! — ответил тот.
— Так ты пойди к нему и скажи, что тебя прислал «Ива». Он тебе сейчас же даст работу.
— А ты молодец, Петя, — сказал Дик, когда они удалились от завода. — Кто это научил тебя так ловко бить по носу?
— Боксу я научился еще в школе в Англии, — отвечал Петр, — а приему бить в нос научил меня в Лос-Анжелесе один киноактер японец, специалист по японской борьбе джиу-джитсу.
— А ведь это очень хороший способ сразу обессилить врага, — заметил доктор.
— Конечно, — сказал юноша. — Мы немало практиковались в школе этому приему на чучелах. Сегодня же мне впервые пришлось применить теорию на практике.
— И очень успешно, — заметил доктор.
XIX. Последняя ночь на берегу
В маленькой канакской деревушке, состоявшей из десятка покрытых травой и листьями домов, Петр, Нэлли и доктор Томсен остановились на ночевку.
Устроив своих спутников и пообедав, Дик и Окалани ушли куда-то по делу. По какому, — матрос не говорил.
Обедали путешественники в тени банановых кустов, где гостеприимная хозяйка-каначка накрыла для гостей стол.
Нэлли была в восторге от его сервировки. Вместо скатерти на столе были разложены огромные пальмовые листья. Стаканы заменяла скорлупа от кокосовых орехов, а тарелками служили листья различных растений; ни вилок, ни ножей, ни ложек не было.