Все, даже пой-кисель из тары, приходилось брать руками.
— Я вам советую попробовать этот напиток, — наливая в кокосовую скорлупу совершенно бесцветную жидкость, сказал доктор.
— Он удивительно вкусен, — отпивая глоток, заметил Петр.
— Точно вино из ананаса, — сказала Нэлли. — Да какое оно крепкое: так и ударило в нос!
— Это любимый напиток канаков. Он приготавливается из ананасового сока. В нем нет совсем алкоголя, а потому вы можете его пить, сколько хотите, — сказал доктор.
Хозяйка приносила все новые и новые фрукты.
— Не хотите ли жареной свинины? — спросила она. — Я ее приготавливала в земле. Это очень вкусное блюдо.
— Как это в земле? — спросила Нэлли.
— Вырывается яма, в нее наваливается жар, кладется кусок свинины, завернутый в листья, а яма закапывается. Через час жаркое готово, и его остается только откопать и кушать, — объяснила каначка.
Все заинтересовались этим блюдом. Хозяйка принесла кусок свинины, с виду похожий на небольшой закопченный камень. Она разрезала его большим ножом на мелкие кусочки и разложила на свежие листья фигового дерева.
— Ваша свинина очень вкусна, я никогда не ел ничего подобного, — сказал доктор.
— Это национальное блюдо канаков? — спросил Петр.
— Да, так жарили мясо канаки до прибытия европейцев на Гавайские острова, когда наши предки были еще людоедами, — улыбаясь, сказала хозяйка.
— А когда здесь впервые появились белые люди? — спросила Нэлли.
— Гавайские острова были открыты в 1777 году английским мореплавателем капитаном Куком. Однако, еще до него сюда приезжали испанские купцы, скупая у местных Жителей жемчуг и кораллы, — вмешался в разговор доктор.
— Несчастного Кука дикари-канаки убили и изжарили таким же образом, как эту свинину, — добавила хозяйка.
— А я все-таки предпочитаю вашей свинине таро, — сказал Петр, попробовав жаркое.
— Это тоже очень древний плод, — заметила каначка. — У меня свое таровое поле.
— Ах, как бы мне хотелось его осмотреть! — воскликнула Нэлли.
— После обеда я вас туда сведу. Это здесь рядом, — ответила хозяйка.
Хозяйка дома была уже пожилая вдова. Она хорошо владела английским языком, а потому ее гости могли с ней свободно объясняться.
Когда, сопровождаемые каначкой, Петр и Нэлли спустились к таровому полю, оно было совершенно залито водой, сквозь которую виднелись большие густо разросшиеся листья, державшиеся на коротких стебельках. По своему виду листья эти напоминали лопух.
— Таро может вызревать только в воде, — заметила каначка, — и вырастить его нелегко, так как таровое доле, как и рис и сахарный тростник, требует искусственного орошения. Если бы не Кока-Моко, то у нас не было бы этого вкусного таро, который вы так любите.
— Кто это Кока-Моко? — спросила Нэлли.
— Мой сын, — ответила каначка. — Он работает на сахарном заводе у Маккалэна. Сегодня он что-то замешкался. Обыкновенно в восемь часов он уже дома.
— А сколько лет вашему сыну? — спросил Петр.
— Шестнадцатый пошел. Он у меня единственная опора. Вот уж три года, как умер мой муж, и с тех пор Кока-Моко заменил его на заводе, отвечала каначка.
— Вы здешняя уроженка? — спросил доктор.
— Да, я здешняя, — ответила каначка. — Мои родители и родители моего мужа— крестьяне. Мы хорошо жили в свое время. Были у нас свои сахарные участки, скот и деньги. Я даже окончила школу в Гило. Но вот все больше и больше поселялось здесь плантаторов, и нам становилось все тяжелее и тяжелее.
— Почему? — спросил Петр.
— А потому, что обработка полей нам стала обходиться дороже, чем богатым американцам. У них имелись машины, а у нас их не было, — объяснила каначка. — А тут еще скупщики сахарного тростника, зажиточные канаки, сбивали на него цену. Они-то и наживались в то время, когда мы еле сводили концы с концами. Дело дошло до того, что мы уже не имели денег на обработку своих небольших плантаций. Наконец мой муж решил продать часть нашей земли. Пошел он к Маккалэну. «Зачем тебе продавать свой плантации? Я тебе помогу. Мы, американцы, пришли; сюда не для того, чтобы обирать крестьян, а, напротив, помочь им стать на ноги. Сколько тебе нужно денег?»— спросил он мужа. Взял муж деньги у плантатора и выдал расписку. Не понравилось это мне, а муж бранится. «Ничего ты не понимаешь, дура! Этот Маккалэн добрый и честный человек. Мы обязаны ему спасением от полного разорения».
На следующий год Маккалэн не только не потребовал от нас денег, а дал нам еще взаймы. Только впоследствии я узнала, что деньги: эти были даны уже не под простую расписку, а под залог всего нашего имущества.
Прошло три года, и мы очутились в кабале у этого паука. Муж потерял голову. Одних процентов набралось столько, что мы их за всю жизнь не были бы в состоянии заплатить.
Пришёл к нам Маккалэн. Осмотрел он нашу плантацию, да и говорит мужу: «Я добрый человек, и губить тебя не хочу. Иди ко мне работать на завод, а твои плантации я заберу вместо долга; вое равно они пойдут с торгов. Оставлю я тебе хижину с садом да таровое поле. Тебе этого хватит, года в три ты их у меня отработаешь», говорит.
— И вы согласились? — спросил Петр.
— А что же делать? Все равно наша земля и хижина пошли бы с торгов. Пришлось согласиться. Теперь хоть угол свой имеем мы с сыном, — отвечала она.
— Что же на самом деле мой Кока-Моко не идет? Уж не случилось ли чего на заводе? — проговорила хозяйка.
Ночью вернулись Дик, Окалани и Кока-Моко.
— Просыпайтесь, друзья, нам нельзя мешкать! — раздался голос Дика.
— В чем дело, что случилось? — с тревогой спросили Петр и Нэлли, вскакивая со своих постелей.
— Потом узнаете, собирайтесь скорее! А где же доктор? — спросил он.
— Он спит в саду в гамаке, — отвечала хозяйка.
— Кока-Моко, беги разбуди доктора, — обратилась она к сыну. — Я подвесила ему гамак между двумя пальмами у амбара.
Застегивая на ходу куртку, Петр взглянул на молодого канака, бросившегося к выходным дверям.
«Какой он статный и красивый!»— подумал юноша.
Дик вышел также на двор, и до слуха обеспокоенных Нэлли и Петра доносились короткие распоряжения, отдаваемые Окалани.
Раздался топот скачущих лошадей.
— Наконец-то! — воскликнул Дик. — Ну, давай седлать их нашими седлами, Окалани!
— Доктор Томсен, да где же вы? — снова раздался голос Дика.
— Иду, иду! — послышался в ответ отдаленный отклик норвежца.
— Ты готов, Петя? — спросила Нэлли.
— Я готов, только вот пояс с револьвером затяну. Ну, идем, — сказал он, — кажется, ничего не забыл.
Он пропустил вперед девочку и, окинув еще раз взором хижину, выбежал на двор.
Дик, Кока-Моко, Окалани и доктор возились с приведенными из деревни лошадьми, которые до пути успел заказать сын каначки.
— Вот ваши лошади, — указал Петру на два черневшихся конских силуэта Окалани. — Подтяните подпруги, да пригоните стремена.
В потемках Нэлли едва справлялась со своим седлом, но к ней на помощь подоспела хозяйка с керосиновой лампой. Каначка не казалась взволнованной, и ночная тревога, по-видимому, была для нее обычным явлением.
Нэлли вставила ногу в стремя, ловко вскочила в седло и стала забирать довода.
Ее глаза уже освоились с темнотой, и она увидела всех своих спутников сидящими на конях.
Но Дик почему-то медлил и полушёпотом о чем-то переговаривался с доктором и Окалани. Ни Петр, ни Нэлли не решались задавать своему другу вопросов.
«Происходит что-то серьезное, иначе Дик себя так не держал бы!»— думали они и не переговаривались даже между собой.
Наконец кто-то вбежал на двор, неся целую охапку, принятую вначале Петром за связку тростника.
— Достал? — раздался голос Дика.
— Как-раз шесть штук и триста патронов… — отвечал из темноты Кока-Моко.
— Молодец! — похвалил его Дик. — Раздай их поскорее!
Теперь Нэлли чувствовала, что у нее дрожат колени и сильно забилось сердце.
«Что бы все это значило?»— думала она. Но размышления девочки были прерваны молодым канаком. Кока-Моко подал ей кавалерийский карабин и сумку с патронами.
— Подтяните покрепче погонный ремень, — посоветовал он Нэлли, — иначе винтовка набьет вам спину.
Но девочка не нуждалась в подобных советах, она прекрасно знала, как надо обращаться с оружием.
— Ну, друзья, в дорогу, — скомандовал Дик, ц всадники один за другим выехали из ворот на большую дорогу.
— Что это такое? Никак, извержение вулкана! — воскликнул Петр, подскакивая к Дику и указывая на озаренное заревом небо.
— Это не извержение, — ответил Дик и больше не сказал ни слова.
Было около двух часов ночи, когда кавалькада остановилась на опушке пальмового леса. Здесь начиналось большое тростниковое поле.
Сквозь ажурную листву громадных пальм просвечивалось пылающее ярко-красным заревом небо, к которому целыми клубами вздымались блестящие искры. На самой опушке стало вдруг светло, как днем.
— Да ведь это пожар! — воскликнула Нэлли.
— Если не ошибаюсь, горит сахарный завод Маккалэна, — заметил Петр. — Да, это он, я узнаю его корпус, который мы вчера осматривали.
Он спрыгнул с лошади и подошел к Дику, державшему в поводу свою лошадь и беседовавшему с доктором и Окалани. Кока-Моко поскакал по направлению к пожарищу и скрылся за густыми зарослями сахарного Тростника.
— Петр и Нэлли, ко мне! — крикнул Дик.
— Я здесь! — крикнул за его спиной юноша.
Нэлли, таща за собой на поводу свою лошадь, тоже подошла к матросу. Оба они сгорали от нетерпения узнать, наконец, о том, что случилось.
— Ну, товарищи, Мы поспели вовремя, — сказал Дик, — и теперь я сообщу вам р важном событии, в котором нам придется принимать участие.
Петр и Нэлли впились глазами в Дика.
— Итак, — начал он, — вчера вечером рабочие, не выдержав издевательства Маккалэна, разгромили его завод. Сам Маккалэн и два его помощника, убив одного из рабочих и ранив троих, спаслись бегством в авт