— Я пойду за тобой, куда хочешь, — спокойно заявил этот человек. — Они тоже пойдут, — уверенно прибавил он, обернувшись к толпе.
— Пойдем, конечно, пойдем, все пойдем, — раздалось оттуда.
— Так идемте все в медресе! — крикнул оратор. — Там нас уже ожидают наши друзья.
— Идем в медресе! — завопила толпа.
— Пойдем, товарищ, — обратился узбек к стоявшему возле него человеку, — ты первый отозвался на мой призыв, ты со мной и останешься. Меня зовут Аслан Магомедов, а твое имя? — спросил он.
— Меня все зовут Юнуской, — отвечал тот.
VI.HA ВЕРНОМ ПУТИ
Так мало времени прошло с тех пор, когда Юнуска остался один с тяжелым возом среди камышей Сары-су, а столько нового, неожиданного произошло в его жизни.
Набожный и верующий, Юнуска вдруг совершенно потеря*! веру в аллаха.
— Нет бога, — говорил он сам себе. — Будь он па самом деле, то не было бы столько несправедливости на земле.
Бросил Юнуска свой воз среди пустоши и побрел пешком в Наманган.
Началось тяжелое время для арбакеша. Нанимался он в работники к разным хозяевам, бегал тащишкой на базаре. Одно время служил носильщиком на железнодорожной станции. Чего-чего только не испытал за этот период бывший арбакеш.
Лишь по вечерам, когда солнце садилось за Алайские горы, когда на базаре начиналось обычное гулянье и пиршество, тащился туда и Юнуска.
В обществе таких же обездоленных и забитых бедняков просиживал он целые ночи.
Но не в праздной беседе проводили эти базарные часы несчастные страдальцы. Таинственно шептались они друг с другом; что-то роковое, жестокое созревало в их мозгу.
Юнуска был непримиримым врагом богачей. Он дал себе клятву разделаться с ними, как советовал старик там, в чайхане язаванского караван-сарая.
«Всех их, как баранов», часто повторял про себя бывший арбакеш.
Но, вот, наступил долгожданный момент.
В конце октября 1917 года появились на базарах какие-то русские и сарты. Они призывали бедняков к бою с богатыми купцами, захватавшими вместе с русским чиновничеством власть над страной.
Эта русские ораторы не походили на тех русских офицеров и чиновников, которых всей душой ненавидел Юнуска.
И вот, когда Аслан Магомедов кликнул свой клич, призывая к решительному бою забитых, обездоленных людей, Юнуска первый отозвался на этот призыв.
Вместе с Магомедовым пришел Юнуска на просторный двор медресе.
Здесь уже толпилось множество народа.
На веранде, окружающей здание, прибывшие увидели несколько столов, за которыми сидели узбеки и что-то писали.
Тут же находились трое русских.
Один из них, молодой высокий блондин, заметив вошедшего Магомедова, обратился к нему.
— Ну, вот и вы, наконец, товарищ Аслан, — радостно сказал он, — как дела?
— Очень хорошо, — отвечал тот, — весь базар с нами, а вот этот, — указал он на Юнуску, — первый откликнулся на мой призыв, потому я его и привел с собой.
— Это товарищ Кузьма, — сказал Магомедов Юнуске, — познакомьтесь, товарищи, — предложил он.
Юнуска схватил в обе руки протянутую ему сильную и большую руку русского товарища и затем, по обычаю, погладив свою бороду, отступил немного назад.
Товарищ Кузьма был коммунистом и уроженцем Туркестана. Быт туземного населения был ему совершенно знаком.
Сразу он понял, с кем имеет теперь дело, а потому поспешил приласкать несчастного узбека.
Уголок в кишлаке (селении).
На Юнуску Кузьма мог вполне положиться: он понимал, что такой человек, каким был Юнус, пойдет в огонь и воду за правое дело. Товарищ Кузьма не ошибся.
Юнуска поступил в отряд Магомедова, и тот вскоре убедился, что нашел в нем верного товарища и смелого, толкового помощника.
И откуда взялось вдруг столько энергии, духовной и физической силы у забитого, несчастного арбакеша!
Теперь у Юнуски не было иной веры, как в революцию, не было иной надежды, как на полную победу над врагами рабочего класса.
Он шел в кровавый бой с твердым решением сложить свою голову или победить.
И вот, в ту же ночь тысячи бедняков, как змеи, бесшумно подползли к баракам Скобелевского гарнизона. Товарищ Кузьма был между ними. Рядом с ним, с ножом в зубах, полз и Юнуска.
Где-то послышался раздирающий душу крик, раздался выстрел…
Вдруг, словно ураган, пронесся над спящим казармами.
Страшное «ур» слышалось в воздухе, словно жужжание миллионов гигантских жуков.
Началась самая беспощадная кровавая бойня.
Застигнутые врасплох солдаты разбегались в разные стороны.
Многие падали на колени и просили пощады.
Сдававшихся не избивали, а охотно принимали в число своих бойцов.
Не прошло и получаса, как атакующие вместо ножей были вооружены винтовками и снабжены патронами. Часть их направилась в город для расправы с русскими властями.
То же самое происходило во всех городах на всем протяжении Туркестана, от Каспия до Аральского моря, и даже па восток до снеговых хребтов Заалайских гор.
Вскипело, всколыхнулось забитое и угнетенное население Туркестана и Закаспия, и одним дружным напором разбило оно цепи векового рабства.
Через несколько дней все начало принимать спокойный, обычный характер.
Не было больше богачей.
Имущество их было национализировано.
У власти стоял теперь местный пролетариат.
VII.CEPbE3HOE РЕШЕНИЕ
Прошло несколько дней.
С самого утра в окрестностях Маргелана слышалась ружейная пальба и, не смолкая, громыхали пушки.
Где-то, очевидно, шел бой.
Город словно вымер, и даже на базарах не было заметно обычной толпы в чайханах.
Хозяин караван-сарая, Мустафа-бай, заперся в женском отделении своего дома и никого к себе не впускал.
Вдруг сильный стук в двери заставил его вздрогнуть всем телом.
Испуганные женщины бросились в угол, дети заплакали.
— Кто там? — робко спросил, подходя к двери, Мустафа.
— Выходи, нечего прятаться, — раздался повелительный голос снаружи.
Бледный, еле удерживаясь на дрожащих ногах, отодвинул Мустафа железный болт.
Дверь отворилась, и он увидел стоявших перед ним трех вооруженных узбеков.
Он сразу узнал того молодого парня, который призывал толпу подняться против властей. Узнал он также и бывшего арбакеша Юнуску.
«Ишь, ты, проклятый голоштанник, и ты туда же», мелькнуло у него в голове; но, опасаясь за собственную шкуру и желая отвлечь незваных гостей от своего дома, он, отвешивая низкие поклоны, побежал в чай-ханэ.
Там господствовал полный беспорядок.
Не было ни огня, ни посуды.
Часть ковров, покрывавших помещение, исчезла.
— Ну, давай скорей чаю, нам некогда! — грозно прикрикнул на хозяина Магомедов.
А тот, раздувая огонь, с любопытством и с некоторым страхом искоса посматривал на пришедших.
В особенности его внимание привлекал Юнуска.
«Совсем он стал другим человеком», думал Мустафа.
Действительно, с Юнуской произошла большая перемена. Он казался выросшим на несколько вершков.
Всегда опущенная голова арбакеша теперь была гордо поднята вверх. Глаза его сверкали каким-то лихорадочным блеском, а на поясе, в военной кобуре, висел большой револьвер.
Положив возле себя солдатскую винтовку, Магомедов непринужденно уселся на ковер. Кто примеру последовали и двое других.
У каждого из них было по ружью, а на поясных ремнях висели патронные сумки.
Мустафа поставил перед гостями чашки, принес лепешек и кунган с чаем.
— Что слышно про Алим-бая? — спросил Магомедов хозяина.
Тот сначала было замялся, но вид револьвера и ружей развязал у него язык.
— Алим-бай убежал, — сказал он. — Как только все ото случилось, он со своими джигитами ускакал в горы.
— Куда? — лаконически спросил Магомедов.
— Да люди сказывают, что к алайским киргизам все они ушли, — ответил тот.
— Кто все? — допрашивал узбек.
— Алим-бай, его амины, джигиты да много, много русских офицеров и солдат, — пояснил хозяин. — Сказывают, что всю ночь видели, как войска тянулись по Уч-Курганской дороге к перевалу Тенгиз-баю.
— Так, — глубокомысленно произнес Магомедов и задумался.
— Вот что, Измаил, — обратился он к сидевшему рядом с ним товарищу, — возьми-ка ты лошадь у Мустафы, — у него их с десяток стоит на конюшне, — да поезжай скорей к комиссару
Кузьме. Ты все ему расскажешь, что говорил Мустафа, да передай товарищу Кузьме, что я со своими буду завтра перед самым рассветом в Уч-Кургане.
Измаил допил свой чай и пошел во двор караван-сарая.
Через несколько минут его стройная фигура, гарцуя на прекрасном туркменском коне, пронеслась галопом мимо чайной.
Глубоко вздохнул Мустафа, глядя вслед удаляющемуся всаднику и, махнув рукой, побрел в свою саклю.
Между тем Магомедов с Юнуской затягивались кальяном, окутываясь густыми облаками дыма.
— А жаль, что Алим-баю-минбаше удалось убежать, — глубоко вздохнув, проговорил Юнуска.
— А тебе хотелось бы его захватить живьем? — улыбаясь, заметил Магомедов.
Юнуска ничего не ответил, но густо покраснел, и зрачки его глаз вдруг заблестели, как у дикой кошки.
Он посмотрел на лежавшую рядом винтовку, затем потрогал рукой свою патронную сумку и, нахмурив брови, сказал:
— Алим-бай теперь стал начальником басмачей, и его надо взять живым или мертвым.
— Верно, товарищ Юнус, — хлопнув его по плечу, одобрил заявление бывшего арбакеша Магомедов, — но это не так просто, — прибавил он.
— Конечно, — отвечал Юнуска, — сначала необходимо хорошенько выследить его шайку.
— До Уч-Кургана всего двадцать пять верст, нам нужно пробраться туда незамеченными к рассвету, — сказал Магомедов.
Юнуска опустил голову и задумался.
Мавзолей в Самарканде
— Вот, что, — после долгот раздумья предложил он. — Ты, товарищ Аслан, не езди в Уч-Курган, тебя могут узнать; многие ведь видели тебя на базарах, когда ты произносил свои речи. Меня же никто не знает, кроме Алим-бая. Да он, наверное, меня успел позабыть; разве мало было таких, которых он обирал в своей жизни, всех ему не припомнить. Лучше я как-нибудь туда проберусь и мне удастся все высмотреть, что делается у Алим-бая, — сказал он.