– Дай ей книгу Фины, – показал он на Нелли.
Рыжий триарий и несколько стражников, дождавшись, когда зал освободился от зрителей, подошли к бывшим подсудимым.
– Идем! – сказал Сефлакс Нелли. – Я провожу тебя до твоего жилья.
Нелли очень хотела поговорить с Цицероном о «выкупе», но он схватил брата за ухо и быстро вывел из зала.
– Твой дом, – коротко сказал Сефлакс, когда стражники остановились перед пустовавшей пещеркой.
– Гостей можно приглашать? – спросила Нелли.
– Только не людей и не кошек, – абсолютно серьезно ответил триарий и удалился вместе с подчиненными.
Глава 38
елли досталась просторная пещера с выемками в стенах. Она прошлась по периметру. В углах кучками лежала трава, бумага, сухие веточки. «Надо попросить перьев у Элленики!» – подумала Нелли, решив вплотную заняться интерьером. Но это потом. Она никак не могла стряхнуть неприятное ощущение в груди: «Эти судилища доведут до нервного срыва!»
Во входном проеме показался стражник.
– Тебе, двухцветная, запрещено покидать пределы пага, – быстро заговорил он. – Все воины охраны входов предупреждены.
Стражник замялся. Постоял немного и спросил вполголоса:
– Ты… Коклесса, это… вскрыла?
– В каком смысле? – не поняла Нелли.
– В таком, что нарушила его шкуру и выпустила кишки, – пояснил входящий Цицерон. Стражник мгновенно исчез. – Могу я войти в жилище одинокой красавицы?
Тон Цицерона говорил о том, что он пытается загладить недавние разногласия. Нелли же былые недоразумения не интересовали.
– Ты ничего не чувствуешь? – спросила она, стараясь понять, откуда идет тонкая вибрация беды.
– Я чувствую, что ты обижена на меня, на Корнелия…
– Ерунда! Как я могу на вас обижаться? Я же чужая, пришлая. Вы не могли принять меня сразу. Это нормально.
– Нелли! – обрадовался Цицерон. – Давай с этой минуты официально называться друзьями?
– Называться или быть настоящими друзьями?
– Конечно, быть! – искренне воскликнул он. – Умеешь ты придираться к словам, красавица!
– Но мне не переплюнуть такого умника, как ты.
– Всем будет полезна дружба двух мудрецов! – расплылся в улыбке польщенный Цицерон.
Нелли нежно обняла философа. Но предчувствие беды не покидало ее.
– Что-то не так, – сказала она.
– Что, Нелли? – всполошился Цицерон.
– Не знаю. Только здесь, – она показала на грудь, – ноет.
– Такое раньше бывало?
– Видать, у фламинов чем-то заразилась.
– У фламинов можно заразиться только ненавистью!
– Откуда они появились, эти фламины?
– Прости, Нелли, но их создали люди, в Лабораториуме. Тебе, как человеку, их легче понять.
– Вот как! А я думала, они хранят исключительно крысиные тайны.
– Фламины – создания людей, обернувшиеся против своих создателей. Знаешь ли ты, каких еще чудовищ вырастили там, в Лабораториуме?
Нелли хотела расспросить об этом, но в ее дом вошли триарий Сефлакс, Нума, несший на плече огромный свиток, и толпа крыс, которые теперь были ее друзьями и поэтому приглашения не спрашивали.
– Это – книга Фины, – сказал Сефлакс и немного развернул рулон, уложенный Нумой на пол. Тонкий пергамент кое-где порвался, разлохматился по краям, но буквы остались яркими. Свиток пах древностью, свечами, чернилами, замешанными на настоях трав, людьми, животными и цветами.
Текст был написан на латыни. Оказалось, Нелли не разучилась читать письмена людей. Но она с трудом одолела первые строки, так как ей приходилось делать шаг назад, чтобы охватить слово целиком.
Сефлакс некоторое время смотрел на ее мучения, а потом заставил Нелли залезть на выступ под потолком пещеры. Сверху были видны целые куски текста. Так чтение пошло быстрее.
Нелли читала вслух. Внизу сидели Нума, Цицерон, Элленика, Сефлакс, Корнелий и Бэсс, изъявившие желание послушать.
«Ты как пастор на кафедре! Смотри не упади от зазнайства!» – предупредила Ненэ.
Нелли удобно устроилась и начала:
Тоскана – славная земля!
Под сенью гор лежат поля.
Цветут сады, дождем умыты.
Собаки ласковы и сыты.
Смешался с щебетаньем птиц
Здесь детский смех. Нет злобных лиц.
И дев прекрасных сон храня,
Встать не торопится заря.
Чисты источники воды,
Дороги ровны и прямы.
Остаться здесь желал бы каждый,
Кто побывал тут лишь однажды.
Но долгих лет не скроет пыль
Одну таинственную быль.
Когда-то, знает лишь Творец,
В Тоскане жил богач-купец.
Пять разных лавок у него,
А в лавках – разное добро.
Он сам ведет деньгам учет.
И ждет везде его почет.
В поместье – золота полно.
В подвалах – масло и вино.
В амбарах доверху зерна.
Жена красива и верна.
Патрона слуги только хвалят:
«Пусть нами век он целый правит!»
Но в дом его спешит беда.
Она не вовремя всегда.
Ведет из дальних стран чуму,
А с нею толпы крыс и тьму.
От саранчи страдает край.
Везде пустыня, где был рай!
На жатву только лишь чума
Спешит: собрать бы дань сполна!
Она взяла купца жену,
Оставив дочку лишь ему!
В поместье поселилось зло,
Запоры для него – ничто!
А крысы в поисках еды
Опустошили все склады.
Спешит купец за Крысоловом,
Ему в обет дает он слово:
Купец отдаст, что тот желает,
Пусть только войско крыс растает.
Еще с небес не скрылась ночь,
А крысы вдруг уходят прочь!
Освобожден и дом, и сад!
Ликуют все: и стар, и млад!
К купцу приходит Крысолов:
«Очищен от напасти кров!
Теперь обет свой выполняй!
Мне в жены дочь свою отдай!»
А дочь купца так хороша,
При встрече с ней поет душа!
Хоть ей всего двенадцать лет,
Но более красавиц нет!
Ценою возмущен купец!
«Я ей – не враг! Я ей – отец!
Из дома прочь, проклятый маг!
Никто платить не станет так!»
Но Крысолов, смеясь, уходит
И тайно дочь купца находит.
К стене прижал ее покрепче
И что-то на ухо ей шепчет!
Ребенок, белый словно снег,
Бежит к отцу. Вдогонку – смех!
Купец во гневе страшен был,
Но Крысолова след простыл!
Проходит время. По закону
Купец берет другую в жены.
Прекрасней прежней во сто раз!
Влюбленный муж не сводит глаз!
Как змеи – косы! Цвет волос
Прогонит прочь любой мороз!
Улыбка на лице всегда.
Хотя в глазах осколки льда.
Но вновь свой меч готовит рок!
Отец лишь только за порог,
К красивой падчерице в дверь
Стучится мачеха скорей.
Усмешка на лице красивом:
«Ты не забыла, Серафина?
Любимый ждет уже давно!
Встань, подойди, взгляни в окно!»
И зрит дитя у края дома
В накидке алой Крысолова!
Рукой он знаки подает.
С собою он ее зовет.
Дитя дрожит и слезы льет,
Но мачеха свое поет:
«Защиты у отца не жди!
Сама к любимому иди!»
Купец вернулся и сражен.
Болезнью дочки поражен.
Дитя навстречу не спешит.
В кровати как мертвец лежит.
На зов отца не отвечает
И никого не замечает.
Открыли слуги невзначай:
«Встает больная по ночам!»
Еду, что оставляли ей,
Она несет в амбар во тьме!
Там кормит крыс она сполна.
Понятно всем: «Сошла с ума!»
Отец велит закрыть засовы,
Не выпускали дочку чтобы!
День ото дня лишь тает Фина.
По телу поползли нарывы!
Покрыто язвой пол-лица.
Пределов нет слезам отца!
Когда на землю сходит ночь,
Крыс призывает к себе дочь!
К больной зовет врачей отец:
«Мученьям будет ли конец?»
Не в силах ей врачи помочь!
Их Фина яро гонит прочь!
Три года быстро пролетели.
Гниет дитя в своей постели.
Играет с крысами она.
Лишь с ними девочка мила.
Купец, из лавки возвратясь,
К дочурке входит и, смеясь,
Спешит открыть ей свой секрет:
Ведь завтра ей пятнадцать лет!
«О, дочь моя! Меня прости!
Врачей и лекарей впусти!
Пусть дом наш с завтрашнего дня
Покинут боль и горя яд!
Накроем яствами столы!
Я принесу тебе дары!»
Дочь улыбнулась, видит он.
Хвала Творцу! Отец спасен!
Но мачеха, подружка Лиха,
Вползает к падчерице тихо:
«Девчонка дерзкая! Довольно
Лежать и гнить здесь добровольно!
Отцовский долг платить тебе!
Не то отцу гореть в огне!
Забудь пустое благочестье!
Быть с Крысоловом тебе вместе!»
С улыбкой маленькая Фина
Колдунью молча проводила.
И слышен тихий топот лап —
То к Фине сотни крыс спешат.
Вот к Фине в дверь стучится день.
Отец с подарком входит к ней.
Но никого на ложе нет.
Лишь сотен лапок грязный след.
Лишь гнойных простынь лоскуты.
А вместо девочки – цветы.
Закрыты были окна, двери!