кругом мрачно чернели, и часто бывала гололедица. Да, зимою приходилось трудно: от снега и холода у мальчика немело все тело, а неутомимый Патраш ранил себе ноги на обледенелых кочках. Однако, и тогда они не унывали. Ноги мальчика, обутые в деревянные башмаки, и четыре ноги Патраша твердо топали по мерзлым полям под звон бубенчиков на сбруе Патраша. Иногда на улицах Антверпена какая-нибудь хозяйка выносила им миску похлебки и кусок хлеба или подбрасывала пару полен в маленькую тележку, порожняком возвращавшуюся домой; а то какая-нибудь крестьянка из их деревушки отдавала в их пользу часть молока, которое они возили на продажу в город. И они бодро бежали ранним утром по запорошенной снегом дороге, а домой возвращались с радостными криками. Так им в общем жилось неплохо.
3МЕЧТЫ
Приморский город Антверпен с торговыми пристанями, с грязными извилистыми узкими улицами, с большой базарной площадью и мрачными серыми домами сам по себе не представлял ровно ничего достопримечательного, но он прославился на весь мир тем, что в нем жил и умер один из величайших художников — Рубенс.
Замечательные картины Рубенса находятся не только в музеях: по обычаю того времени он написал несколько больших картин на внутренних стенах собора в своем родном городе, и люди приезжают в Антверпен из различных стран, чтобы поглядеть на эти картины и на великолепную белую мраморную гробницу Рубенса, который похоронен в том же соборе под своими картинами.
Патрашу не нравилось, что, бывая в городе, Нелло часто заходил в собор и исчезал под темными сводами, а его оставлял одного на мостовой. Раза два он пытался взобраться на ступеньки со своей тележкой, но сторож, стоявший у дверей, прогонял его. Патрашу приходилось терпеливо ждать, пока мальчик выйдет. Нелло выходил оттуда то с пылающим, то, наоборот, с очень бледным лицом. Возвратившись домой после такого посещения, он сидел молча и задумавшись и не хотел играть, а только с грустью смотрел вдаль на заход солнца.
Патраш старался не отпускать от себя мальчика на людной базарной площади, но ничего не помогало. Нелло все-таки заходил в большой собор. Патраш, дожидаясь его, ложился на землю, зевал, по временам даже выл, но это было бесполезно. Мальчик не выходил, пока не запирали входную дверь. Обняв Патраша за шею, он целовал его в широкий рыжий лоб и всегда шептал одно и то же:
— Ах, если б я мог увидеть «их», Патраш! Если б я только мог «их» увидеть!
Патраш смотрел на него своими добрыми и умными глазами, но ничего не понимал. Однажды, когда сторож не стоял на своем обычном месте и дверь была открыта, Патраш кинулся вслед за своим маленьким другом и зашел внутрь. «Они» это были две большие картины на боковых стенах, задернутые занавесками. Нелло стоял и восторженно смотрел на третью, открытую, картину Рубенса. Увидев Патраша, он обернулся и тихонько увел собаку. Глаза его были заплаканы, и, проходя мимо закрытых картин, он шепнул своему спутнику:
— Как ужасно, что на «них» нельзя посмотреть, Патраш! Нельзя потому, что у меня нет денег и я не могу заплатить! Когда художник писал свои картины, то наверное не хотел, чтобы их прятали от бедняков. Я уверен, что он хотел бы, чтобы мы смотрели на них всегда, сколько угодно, хоть каждый день, а люди запрятали эти дивные картины под покрывала. На них не падает свет, и никто их не видит, кроме богачей, которые могут заплатить. Ах, за то, чтобы их увидеть, я жизнь бы отдал!
Однако, увидеть их он не мог, так как заработать серебряный франк, который собор требует за право посмотреть на эти замечательные картины, они с Патрашем не могли. Они зарабатывали самое большее несколько сантимов, которых хватало, чтобы купить хлеба на обед и немного щепок для печки.
Нелло, проходя рано утром по улицам старого города, уносился мыслями к великому Рубенсу. Даже в холод, когда ветер трепал его кудри и раздувал, как парус, его изношенную фуфайку, Нелло в своих деревянных башмаках на босу ногу шел, глубоко задумавшись, и видел перед собой только замечательные картины Рубенса.
Нелло рос бедняком и не в состоянии был даже учиться в школе. Только дед мог научить его грамоте. Зато природа, на счастье или на несчастье, одарила его талантом. Никто этого не знал, никто, кроме него самого, даже этого не подозревал. Только Патраш, никогда с ним не разлучавшийся, видел, как он рисовал мелом на камнях все, что только попадалось ему на глаза, и слышал, как он, лежа на своем сеннике, бормотал что-то непонятное о великом Рубенсе. И часто горючие слезы из ясных молодых глаз Нелло лились на рыжую мохнатую морду Патраша.
— Я умер бы спокойно, Нелло, если б знал, что ты когда-нибудь сможешь купить себе эту мазанку и клочок земли, — не раз говорил мальчику дед, разбитый параличом. — Ты станешь обрабатывать землю, и соседи будут называть тебя хозяином.
Каждый крестьянин-бедняк считал для себя счастьем приобрести собственный клочок земли, чтобы в деревне на него смотрели как на хозяина. Старый Даас, который всю жизнь провел в походах и вернулся домой с пустыми карманами, ничего лучшего не желал своему любимцу, как пахать землю до конца дней.
Нелло на это ничего не отвечал. Однако, он мечтал совсем не о том, чтобы в будущем обрабатывать крошечный клочок земли и чтобы соседи называли его хозяином. Стрельчатая башня, которую он видел издали при красноватых лучах заходящего солнца или при тусклом свете раннего утра, говорила ему о другой будущности. Свои мечты он поверял только Патрашу, по-детски, шопотом на ухо, когда они вместе шли на работу в предрассветном тумане или лежали на берегу, где шумел тростник. Эти мечты нелегко было так выразить словами, чтобы вызвать сочувствие людей. Они могли бы только встревожить и огорчить старого Дааса, неподвижно лежавшего в своем углу: старик ведь не понимал разницы между лубочными плакатами и картинами великого художника, на которые приезжают смотреть люди со всех концов света.
Кроме Патраша, Нелло решался говорить о своих смелых мечтах только со своей приятельницей Алоизой. Это была двенадцатилетняя девочка, единственная дочь мельника из красной мельницы на зеленом холме, самого зажиточного крестьянина в деревне. Алоиза каждый день приходила в поле играть с Нелло и Патрашем. Щеки ее разгорались, и глаза блестели, когда она вместе с ними бегала по снегу зимою или по траве летом? Дети вместе собирали ягоды и цветы и плели венки или сидели на берегу канала. Алоиза всегда была опрятно одета. На ее синем саржевом платье не было ни одной дырочки. На ярмарке ей покупали целую груду позолоченных орехов и леденцов. Родители любили и баловали ее, и дома у них было всего вдоволь.
4МЕЛЬНИК
Отец Алоизы, мельник Когес, был человек строгий и требовательный. Однажды, обходя свои владения, он застал дочку на лугу за мельницей, где только что окончился сенокос. Алоиза сидела на свежем сене, а рядом примостился Патраш, положив к ней голову на колени. Оба были украшены венками из красных маков и синих васильков. В сторонке Нелло зарисовывал их портрет кусочком угля на гладкой сосновой дощечке.
Мельник остановился, посмотрел через плечо Нелло на портрет своей любимицы и был поражен замечательным сходством портрета. Однако, он выбранил девочку за то, что она здесь бездельничает, вместо того чтобы помогать матери, и отослал ее домой.
Алоиза от испуга заплакала и убежала. Тогда мельник подошел вплотную к Нелло и выхватил у него дощечку из рук.
— Ты часто так балуешься? — строго спросил он. Нелло покраснел до корней волос и опустил голову.
— Я рисую все, что вижу, — пробормотал он.
Мельник немного помолчал, потом вынул из кармана серебряный франк и протянул его мальчику, со словами:
— Балуешься, говорю тебе, и зря теряешь время. А все-таки эта штука похожа на Алоизу. Вот тебе монета за картинку.
Краска сбежала с лица Нелло. Он поднял голову и заложил руки за спину.
— Оставьте себе и деньги и портрет, хозяин Когес, — сказал он, кликнул Патраша и пошел с ним по лугу.
— Я мог бы «их» увидеть за этот франк, — шепнул он Патрашу, — но даже ради этого я не мог бы продать ее портрет.
Возвратившись домой, Когес сказал жене:
— Чтоб Алоиза больше не смела играть с этим мальчишкой, слышишь? Он ей не компания.
— Но ведь он хороший и скромный мальчик, — возразила жена, не сводя глаз с сосновой дощечки, которую мельник поставил на камин под деревянными часами с кукушкой[1].
— Ты мне не перечь! — прикрикнул на нее мельник, закуривая трубку.
— Ведь я же сказала правду, — смущенно ответила жена.
— Ты дура! — еще громче крикнул мельник, стукнув трубкой по столу. — Мальчик нищий, да еще воображает себя художником. Смотри, чтобы девочка с ним никогда больше не играла, а то я отвезу ее в город и отдам на воспитание в пансион.
Мать испугалась и обещала исполнить его волю. Ей жаль было разлучать девочку с любимым товарищем игр из-за того только, что он бедняк. Однако, она не решалась ослушаться мужа, опасаясь, что он исполнит свою угрозу и действительно увезет от нее девочку в город. Она ничего не сказала Нелло, но под разными предлогами держала Алоизу в отдалении от него. Нелло почувствовал себя обиженным и перестал ходить с Патрашем на мельницу, куда бывало прежде забегал в каждую свободную минуту. В чем дело — он не знал, но думал, что мельник почему-то рассердился на него за портрет Алоизы.
Если девочка, скучавшая по нем, завидев его, подбегала, к нему, то он грустно улыбался и говорил задумчиво и серьезно:
— Нет, Алоиза, нам нельзя вместе играть, — твой отец рассердится.
Однако, на сердце у него было тяжело, и солнце уже не так радовало его, когда он на рассвете шел с Патрашем в город. Он проходил туда и обратно мимо старой красной мельницы. Прежде он всегда весело здоровался с семьей мельника, и над низенькой калиткой тотчас же показывалась русая головка, и маленькая рука протягивала Патрашу косточку или корку хлеба. Теперь же Патраш уныло поглядывал на закрытую дверь, и мальчик спешил пройти мимо, не останавливаясь. А в это время Алоиза с вязаньем в руках сидела на скамеечке около камина, и из ее глаз медленно капали слезы. Мельник, ворочавший кули с мукой, при виде проходившего мимо мальчика упрямо твердил себе в бороду: