– Отлично, – киваю, – давай эти схемы, дома взгляну.
– Эээ… – Дарен озадаченно чешет затылок, – я их забросил Ролунде, подумал, вдруг, ты не приедешь, да и вообще, боялся обляпать грязью, сам видишь, что тут творится.
Едва заметно морщусь, но Дарен это замечает:
– Что-то не так, дядя? Просто мне было по пути, и ты чаще ночуешь там, чем дома, вот я и подумал…
– Забудь, – морщусь, снова заметив, во что превратились туфли. – Завтра приём, не опаздывай.
– От Кристиана так и нет вестей? – спрашивает тихо, знает, что от одного упоминания о сыне у меня портится настроение.
– Нет, – смотрю на зияющую дыру штольни и после паузы добавляю. – Последний раз слышал о нём год назад, он был в Лидерии, что-то там восстанавливал после войны. Ну, он так говорит.
Дарен вздыхает сочувственно. Он единственный, с кем я говорю об этом. Решает сменить тему:
– Ты посмотришь проекты до конца недели?
– Сегодня их заберу, завтра на приёме обсудим.
– Заберёшь? – хитро щурится малолетний засранец. – То есть, ты не останешься на ночь у красотки Ролунды?
– С каких это пор тебя так интересует, где я сплю, Дарен?
– Ладно, прости за этот допрос! – смеётся и поднимает руки ладонями вверх.
Окидываю его нарочито строгим взглядом, разворачиваюсь и иду обратно к экипажу, мысленно проклиная липкую грязь и дожди.
– То есть, теперь лучше завозить тебе документы домой? – несётся мне вслед.
Вот ведь неугомонный щенок!
– Да! – рявкаю через плечо.
– Понял тебя! Супруге привет!
Игнорирую этот выпад. Пусть развлекается, пока мы наедине, сыщик хренов.
Через полчаса карета останавливается возле изящного домика на холме с кованым железным забором. В окнах обоих этажей горит свет: Ролунда ждёт меня.
Едва подхожу к двери, она сама её распахивает, придерживая на груди жемчужный пеньюар. Голубые глаза смотрят с надеждой, длинные светлые волосы развеваются от уличного ветра, ворвавшегося в дом.
Захожу внутрь и прикрываю за собой дверь.
– Наконец-то! Любовь моя! – тянется с привычным поцелуем, но я удерживаю её на расстоянии.
– Я только что со стройки, Ролунда, весь грязный.
– Тогда я сейчас же наполню ванну! – всё равно подходит вплотную, берётся за отвороты пальто, тянется к пуговицам.
– Нет! – перехватываю её запястье.
Получается слишком резко, добавляю уже мягче:
– Не сегодня. Принеси мне бумаги, которые привёз Дарен.
– Конечно, – поджимает губы и исчезает в комнате за углом, где у меня временный рабочий кабинет. – Вот, пожалуйста.
Смотрит в сторону. Обиделась.
Наверное, можно было бы напрячься и подобрать какие-то слова, которые бы её успокоили. Но мне смертельно лень.
– Спасибо, – принимаю бумаги и треплю её за щёку. – Доброй ночи.
Четверть часа, и экипаж въезжает на брусчатку перед поместьем.
Дождь закончился. Задираю голову и отыскиваю нужное окно на втором этаже.
Ловлю себя на мысли, что впервые после стольких лет смотрю туда с интересом.
Проклятье. Это явно лишнее в нашей ситуации. То, что случилось, не должно повториться. И не повторится.
10. Сыграть на нервах
Элира.
После того, как Лэйтон уходит, переворачиваюсь на спину. По всему телу разливается приятная нега. Сладко потягиваюсь. Веду рукой по смятому покрывалу, которое никто даже не потрудился расправить: не до того было.
Всё началось плохо, а закончилось и того хуже: часто ли мужчины сразу после близости сбегают к любовницам? Как по мне, это полный провал. Причём, я искренне не понимаю, почему? Ведь всё было хорошо, как и в первый раз, а как по мне, даже лучше, потому что совсем не было боли.
Со всей силы сжимаю ноги, чтобы прочувствовать какие-то отголоски пережитых ощущений, но это совсем не то.
Так, ладно, надо прекратить растекаться подтаявшим пудингом, а сходить в ванную и, наконец-то, одеться, а то обнажёнки сегодня было слишком много. С неохотой сползаю с кровати, накидываю брошенный на спинку кресла пеньюар, и иду в ванную.
Вернувшись в гостиную, долго стою над испорченным платьем. Вздыхаю печально. Опускаюсь вниз на колени. Оцениваю масштаб повреждений: шнуровка разодрана в клочья, пара рваных ран по швам, и большая часть пёрышек и блестящих камешков разлетелась по полу.
Это ж надо быть таким дикарём, подумать только! Кому расскажи – не поверят, что творит этот благородный с виду лорд за закрытыми дверями!
Принимаюсь ползать на четвереньках по всему полу, собирая перышки и отлетевшие блестящие камешки. Набирается неполная горсть. Прислоняюсь спиной к стенке дивана и снова вздыхаю, вспоминая, какой красивой была моя золотая прелесть.
Долго смотрю на горсть блестящих камешков, на платье, снова на горсть камешков.
Тянусь к синему кристаллу на чайном столике.
– Госпожа? – Данья осторожно просовывает голову в приоткрытую дверь. Заметив меня на полу, она округляет глаза. – Что-то случилось? С вами всё в порядке?
– Да, всё нормально, – киваю ей, – тут такое дело, Данья. Мне нужны иголки и нитки.
Служанка хлопает глазами, переводя озадаченный взгляд с меня на платье, которое держу в руках, и обратно.
– Это возможно? – уточняю повторно. – Принесёшь?
– Да! – служанка кивает несколько раз, затем пятится к выходу. – Сейчас! Я мигом!
Спустя несколько минут, когда я уже перебираюсь с пола на диван, раздаётся короткий и уверенный стук в дверь, однако вместо служанки порог переступает дворецкий. А вон и сама Данья, выглядывает из-за спины Ганта.
– Леди Элира, – почтительно кланяется Гант. – Горничная сообщила мне, что вам требуется портниха?
– Да нет же! Я попросила иголку и нитки!
– Зачем? – дворецкий выглядит озадаченным.
– Платье порвалось, – потрясаю в воздухе комком золотой ткани. – Хочу зашить.
– Сами? – уточняет Гант.
– Разумеется, сама! – всплескиваю руками. – Кто ещё станет мне его зашивать на ночь глядя?
– Можно пригласить портниху через пару дней, – предлагает Гант.
– Через пару дней это слишком долго, – мотаю головой. – Оно нужно мне к завтрашнему вечеру. Кроме того, я люблю шить!
– О! – восклицает дворецкий. – В таком случае, приятного шитья!
– Благодарю, – киваю с достоинством, сохраняя приподнятый подбородок и королевскую осанку.
Гант быстро кланяется и, коротко кивнув Данье, выходит.
Служанка семенит ко мне и торжественно опускает на чайный столик бархатную коробочку, внутри которой я нахожу иголки и нитки всех цветов и размеров, а также напёрстки, ножницы, измерительную ленту, булавки.
– Простите, леди Элира, – виновато потупив глаза, шепчет Данья. – Господин Гант заметил, что я иду со шкатулкой на второй этаж, и начал задавать вопросы. Пришлось всё ему рассказать.
– Ничего страшного, Данья, – улыбаюсь ей, перебирая мотки ниток в поисках более подходящего оттенка. – Всё нормально, правда!
– Я могу чем-то помочь?
– Будь добра, принеси мне чай, – задумавшись, добавляю, – с печеньками.
– Конечно, – Данья приседает и скрывается за дверью.
Я же отрываю нить и слюнявлю кончик. Ночь предстоит долгая, подкрепиться не помешает!
Довольно улыбаясь, приступаю к ремонту моей прелести. В прошлой жизни мне частенько приходилось чинить и свою, и чужую одежду, руки прекрасно помнят эту работу. И мне даже радостно окунуться в неё снова.
Ровные стежки успокаивают, а быстрое исчезновение разрывов и дыр на платье приносит удовлетворение. И чего я так расстроилась поначалу? Все можно исправить. Абсолютно всё.
Наутро раздумываю над тем, спускаться ли вниз к завтраку. Лэйтона всё равно нет – смысл? Но всё же решаю спуститься, чтобы узнать у Ганта подробности сегодняшнего приёма: кто на нём будет, какая нас ждёт программа, какие-то подводные камни, которые мне следует знать.
Надеваю первое попавшееся нежно-розовое платье.
– Доброе утро всем! – приветствую застывшую у стены прислугу.
Наверное, когда-нибудь я привыкну к этой излишней церемониальности. Гант помогает мне присесть. Стул на другом конце стола ожидаемо пустует, впрочем, другого я и не ждала.
– Благодарю, Гант! – дарю ему короткую улыбку. – Чем это так вкусно пахнет? Картофельной запеканкой? Можно мне её, пожалуйста? Спасибо!
Жмурюсь, вдыхая восхитительный аромат зажаристой сырной корочки. Щедро лью на запеканку белый соус с ароматными травами.
Тянусь к приборам. Замираю в задумчивости над ножом и вилкой, но… беру большую ложку.
Я вообще всё привыкла есть ложкой, ведь это намного удобнее.
Лэйтона нет, кому я должна пускать пыль в глаза хорошими манерами? Все свои, чего уж?
Громко зеваю и потягиваюсь: ночка выдалась тяжёлой, зато я всё успела закончить, и очень собой довольна: моя золотая прелесть теперь как новенькая!
Не рассчитав силы, слишком громко опускаю вилку на тарелку, затем отламываю большущий кусок запеканки и отправляю его прямо в рот.
Горячо! На глазах выступают слёзы. Кусок запеканки встаёт поперёк горла и обжигает его. Отчаянно машу перед ртом руками, жадно пью воду из стакана. Я бы сказала, хлебаю, желая как можно скорее потушить пожар во рту.
Ужас, как неловко! Хорошо, что Лэйтона нет, и он меня не видит сейчас, не то был бы в ужасе от моих манер. Так и слышу его голос:
– Я смотрю, манерам и этикету тебя совсем не учили? Я, конечно, понимаю, что девушку вывезти из деревни можно, а деревню из девушки нет, но не до такой же степени?
Снова давлюсь и снова пью воду. Мне что, уже мерещится? Поднимаю вверх слезящиеся от кашля глаза. Нет, не мерещится. Он, и вправду, здесь. Нависает надо мной, скрестив руки на груди и склонив голову набок.
В тёмных брюках, белоснежной рубашке, шёлковом жилете и идеально повязанном шейном платке. Гладкие волосы уложены назад, льдистые глаза смотрят надменно и холодно. При виде ложки у меня в руках уголки его губ брезгливо опускаются вниз.
Слуг уже и след простыл, я даже не заметила, когда все успели выйти.