Краем глаза замечаю, что Лэйтон опускается на сиденье напротив. Его пристальный взгляд щекочет мне щёку. В другой раз я бы смутилась подобному непривычному вниманию с его стороны, но не сейчас.
Сейчас я наслаждаюсь зеленью и красотой снаружи.
– Здесь поразительно чудесно, жаль, что так будет не круглый год, – шепчу с улыбкой, проводя кончиком пальца по оконному стеклу.
Экипаж трогается с места. Улыбаюсь и машу рукой местным жителям. Те будто отмирают от первого шока. Один за другим склоняются в почтительном поклоне и стоят так, пока не уплывают в окне вправо, за пределы моей видимости.
– Сейчас в Пимаре весна возрождения, – медленно проговаривает Лэйтон. – Земля получила мощный стимулирующий заряд, которого, если верить записям жрецов, хватит до климатической весны, после чего всё перестроится на естественный природный цикл для нашей местности. После весны придёт короткое лето, осень, затем долгая полугодовая зима, и так дальше по кругу.
Зима. Которую я уже не увижу – проносится в голове мысль. Молчу, со светлой грустью глядя за окно.
Но Лэйтон вдруг подаётся вперёд. Вздрагиваю от неожиданности, когда он находит мою руку, сжимает её в своих мужественных тёплых ладонях с проступающими под кожей венами. Подобный порыв настолько непривычен и несвойственен ему, что я теряюсь.
Смотрю на него удивлённо и часто моргаю.
Ещё сильнее я удивляюсь, когда слышу его слова, сказанные низким глухим голосом:
– Что я могу сделать для тебя, Элира? – всё внимание льдистых синих глаз сейчас направлено на меня.
Он здесь со мной, и телом и душой – сейчас я ясно чувствую это. Нервно облизываю губы и уточняю:
– Сделать для меня?
– Да, – Лэйтон серьёзен как никогда прежде. – Проси о чём угодно. Любое твоё желание.
Время вокруг словно замирает. Шуршание колёс экипажа по грунтовой дороге, перекрикивания охраны на отдалении – всё это уходит на второй план, становится незначительным.
Вопрос Лэйтона застаёт меня врасплох. Я совсем не знаю, что ответить. Что попросить?
Единственное, чего я хочу – быть с ним рядом всю жизнь, но, увы, это не в его власти. А ничего другого мне не надо. Пожимаю было плечами, чтобы отказаться от его щедрого предложения, как вдруг в голове молнией проносится мысль.
То, что мне вдруг приходит в голову – безумно дерзко и вызывающе. Но ведь он сам сказал…
– Любое моё желание? – прищуриваюсь и оценивающе смотрю на Лэйтона.
– Любое, – подтверждает он, даже не догадываясь, о чём я попрошу.
– Я хочу быть единственной у тебя!
– Что, прости? – его брови взлетают вверх в крайнем изумлении.
А что, он думал, я попрошу? Гору золотых платьев и драгоценности? В другую жизнь мне их с собой не забрать, а эта скоро закончится. Зато я могу сделать её идеальной. Набираюсь решимости и повторяю твёрдо:
– Ты слышал, Лэйтон! Ты мой муж! А я твоя жена, и я хочу быть единственной твоей женщиной! Я не хочу, чтобы у тебя были ларии. Желаю, чтобы ты их прогнал!
Выпаливаю всё это на выдохе, затем делаю вдох и замираю. Лэйтон отпускает мою руку, разрывая контакт, и откидывается обратно на спинку сиденья. Его лицо не выражает ничего.
Похоже, я перегнула палку, ступив на его территорию. Переоценила себя. Но отступать не намерена. Молчу и продолжаю упрямо ждать его ответа.
– Хорошо, – произносит Лэйтон ровным голосом.
– Что? – пищу удивлённо и вся подаюсь вперёд. – То есть?
– Я сделаю, как ты хочешь, Элира. Контракты с лариями будут расторгнуты. Что касается других женщин, – Лэйтон хмурится и внимательно на меня смотрит. – Ты и так единственная у меня уже давно, практически с тех пор, как появилась. Я думал, ты знаешь.
– Я не знала, – шепчу потрясённо. – Я думала…
– Теперь знай, – обрывает Лэйтон и отворачивается к окну.
Затаив дыхание, изучаю его чёткий профиль: нахмуренные брови, льдистые глаза, смотрящие вдаль, волевой подбородок, нос с горбинкой.
Экипаж слегка подбрасывает вверх, меня вслед за ним, а в следующий миг я уже оказываюсь на сиденье напротив. Заглядываю в лицо Лэйтону, заслоняя собой весь обзор.
Касаюсь ладонью его щеки, чувствуя, как серая щетина царапает подушечки пальцев. Вдыхаю одуряющий запах морозной свежести. Он так близко!
Синие глаза смотрят нахмуренно-удивлённо. Он сдержан, как и всегда, но я больше не могу делать вид, что ничего не случилось. Меня распирает изнутри, топит солнечным счастьем, и им хочется поделиться, потому что иначе я просто взорвусь от восторга!
Тянусь к нему первая, нахожу его губы, целую, шепчу в них:
– Я люблю тебя.
Чувствую его правую руку у себя в волосах на затылке, а левую на талии. Он прижимает меня к себе, целует со знакомой страстью, и это и есть его ответ на моё признание. По крайней мере, мне хочется так думать, что я и делаю, и никто мне не запретит.
Одновременно с весной в гиблых землях, которые так назвать теперь и язык не поворачивается – настолько там всё преобразилось – наступает весна в моей жизни.
Я наслаждаюсь каждым прожитым днём и запрещаю себе считать их количество, которое медленно, но верно идёт к концу. Мы с Лэйтоном не обсуждаем это, хотя мне кажется, что иногда я вижу, как по его лицу пробегает тень.
Но стоит нам встретиться взглядами, как оно светлеет. Многое изменилось. Вот только достаточно ли тех изменений?
– Добрый вечер всем! – вхожу в Большой зал и привычно приветствую всех, киваю Ганту, лакею Норду и молоденькой служанке Булле, прислуживающим за столом
– Добрый вечер, Элира, – Лэйтон, Кристиан и Дарен встают со своих мест.
Лэйтон подходит ко мне. Внимательно всматривается в лицо – в последнее время он делает это всё чаще – и об этом я тоже стараюсь не думать.
– Как самочувствие? – спрашивает тихо, едва касаясь губами моего виска.
Жмурюсь от удовольствия, веду пальчиками по отвороту его тёмно-серого камзола.
– Лучше всех! – улыбаюсь беззаботно.
Лэйтон сам отодвигает для меня стул и помогает сесть. Сам наполняет бокал. Помогает положить еду. И только после этого возвращается на своё место.
Прерванный моим появлением разговор за столом продолжается.
– Монтаж котельной при шахте завершён, идёт расчистка строительной площадки, – произносит Дарен. – Когда закончим с этим, распланируем пространство перед хозяйственным блоком.
Лэйтон бросает на племянника быстрый взгляд:
– Что система вентиляции? – и снова смотрит на меня через стол.
Улыбаюсь ему и делаю вид, что ем, хотя в последние дни аппетита почти нет. Тем не менее, активно работаю ножом и вилкой. Подходящими! Я таки научилась виртуозно пользоваться всем богатым арсеналом столовых приборов поместья.
Перекладываю кусочки пряного мяса с места на место на своей тарелке, закапываю его под листьями салата. Много и часто пью прохладный лимонад.
– Система вентиляции работает в штатном режиме, – бодро отвечает Дарен.
– Подземные воды больше не беспокоят? – спрашивает Кристиан устало.
Бросаю на него осторожный взгляд. Вот уж за кого впору волноваться: парень сам на себя не похож. Он теперь лишь тень себя прежнего, язвительного и надменного, готового разнести в пух и прах и отца, и его недостойную жёнушку. А что теперь?
А теперь осунувшееся лицо и вековая усталость в потухших глазах. Зато – вежливое равнодушие и натянутый интерес вместо обидных колкостей и язвительных замечаний.
– После изменений в системе гидроизоляции эту проблему удалось решить, – кивает Дарен.
– Чудесно, – роняет Кристиан.
И в этом «чудесно» тусклое равнодушие вместо насмешки.
Хмурюсь, кусая губы. Неужели, Лэйтон не замечает того, что творится с сыном? Я лишний раз не лезу в их отношения, которые едва начали налаживаться, но дальше так продолжаться не может.
Дальнейшие разговоры про запуск шахты слушаю вполуха и с нетерпением жду вечера. Лэйтона не было целый день, и я очень соскучилась.
Лэйтон.
Выпроваживаю Дарена, возвращаюсь в малый зал, на ходу рассматривая плотные листы пергамента с чертежами, которые привёз племянник.
– Ты идёшь спать? – бросаю Кристиану, растянувшемуся в кресле перед камином.
– Нет, я посижу.
В нос ударяет запах виски. Звякает хрусталь, и Кристиан тонкой струйкой льёт из графина янтарный напиток себе в стакан. Недовольно морщусь. Но да ладно, давно не маленький, и читать взрослому парню нотации лень.
– Не засиживайся тут, – выдаю сухо. – Завтра рано вставать, установка артефактов важный этап в любом строительстве, я хочу лично убедиться, что всё будет сделано верно.
Сын будто не слышит. Смотрит немигающим взглядом на пламя в камине и вместо ответа, не глядя, салютует мне бокалом. Подавляю скрытое раздражение и советую себе поскорее убраться, чтобы не наговорить ничего лишнего и не испортить нам обоим остаток вечера.
Быстрым шагом иду прочь. Перепрыгиваю через несколько ступеней, поднимаясь наверх. Налево по коридору, толкаю тяжёлую дверь и вхожу в свои покои.
Которые уже будто и не мои вовсе.
Чтобы найти клочок свободного места на чайном столике, приходится собрать в стопку дюжину женских журналов, сгрести в кучку десяток деревянных колец с вышивкой, разноцветные мотки ниток. Проклятье! Подношу палец ко рту – и иголок!
Отвоевав себе угол стола, пристраиваю на нём чертежи.
Поднимаю с кресла небрежно брошенное розовое платье жены и белую шёлковую накидку, отношу всё это в гардеробную. Пристраиваю на вешалки, как и свой камзол. Остаюсь в одной белой рубашке.
Смотрю на ровные ряды вешалок и внезапно понимаю, что женских тряпок здесь теперь едва ли не больше моих.
Возвращаюсь в гостиную. Из ванной доносится плеск воды и мелодичное пение.
Медленно подхожу к двери, стараясь не шуметь. Закрываю глаза и прислушиваюсь. Какая-то незатейливая песенка о ярких южных бабочках. Казалось бы, песня, что такого – пустяк, но голос Элиры её волшебным образом преображает. И хочется просто стоять вот так и слушать.