Но разыгравшееся воображение не даёт долго оставаться на месте. Тихо открываю дверь и вхожу.
Ванная заполнена влажным паром и ароматами сладких масел, и её тоже не узнать. Здесь всё иначе теперь, начиная от пушистого ярко-розового коврика с золотой окантовкой, десятков красных, серебряных, лиловых бутыльков с разными женскими штуками, и заканчивая самой женщиной, которая как-то незаметно окончательно перебралась сюда из своих покоев.
Сначала появился один яркий флакончик, затем к нему добавился второй, третий, а сейчас ими заставлено всё вокруг умывальника.
Элира в ванной, спиной ко мне. Втирает в плечи какую-то блестящую штуку из квадратной баночки, продолжая напевать песенку.
От её нежного голоса внутри становится тепло и уютно. Останавливаюсь за её спиной, одной рукой облокачиваюсь на бортик ванной, тыльной стороной руки веду по влажному плечу жены, собирая капельки воды.
Элира оборачивается, приподнимая голову и стыдливо прикрывая рукой показавшуюся из воды высокую полную грудь. Можно подумать, я не вижу её каждую ночь.
– Привет, – улыбаюсь ей, погружаясь в бездонные ореховые глаза, играющие десятками разных оттенков, от светло-золотистого до тёмного шоколада.
Спускаюсь взглядом вниз к её губам, заставляя себя там и остаться, и не смотреть ниже…
– Здравствуй, любовь моя, – нежным голосом, от которого хочется довольно мурчать.
Веду большим пальцем по её щеке, наклоняюсь к губам, не думая о том, что волосы намокают, уходя под воду.
Элира дразнит поцелуем, нарочно провоцирует, утягивая к себе. Но я отстраняюсь:
– Надо взглянуть на чертежи.
Разочарованный вздох жены, и я выхожу, тихонько прикрыв за собой дверь.
Сажусь на диван и раскладываю на чайном столике перед собой чертежи. Конечно, намного удобнее было бы делать это в кабинете, зато здесь – приятнее.
Погружаюсь в расчёты и цифры. Делаю пометки карандашом с остро заточенным грифелем. За работой время летит незаметно.
И вот уже сладко пахнущая Элира пробирается по дивану, подныривает под руку, переползает мне на колени и льнём всем телом.
Нервно сглатываю, пытаясь не смотреть на её грудь, которая того и гляди выпрыгнет из глубокого выреза ночной рубашки.
– Я ведь занят, – возражаю неуверенно.
– Неа, – мотает головой, – пора отдыхать, иди, я приготовила тебе ванну, вода остынет.
Обхватывает руками шею, мягко поглаживает затылок, ёрзает бёдрами. Так и до ванны дело не дойдёт!
– Ладно, – отбрасываю листы пергамента. – Закончу завтра в карете по дороге на шахту.
Ночью Элира лежит у меня на плече, выводит кончиками пальцев узоры на груди.
– Лэйтон?
– Ммм?
– Меня беспокоит Кристиан.
– Он что-то тебе сказал? Обидел?
– Что? Нет!
– Тогда я не понимаю.
Элира приподнимается на локте, перебрасывает волосы через плечо и вздыхает.
– Разве ты не видишь, что с ним происходит?
– А что с ним происходит?
– Он несчастлив!
Закатываю глаза. Несчастлив! Отвечаю терпеливо и осторожно, подбирая слова.
– Парень в кои-то веки начал вникать в дела земель.
– Видно же – это не его, он тоскует, заперт здесь будто в клетке!
Этот бессмысленный разговор начинает мне надоедать.
– Послушай, милая, – приподнимаю её подбородок указательным и средним пальцем. – У Кристиана всё будет прекрасно. Не вижу никакой трагедии. Он привыкнет. Я прослежу за своим сыном, а ты не забивай свою милую головку. Кстати говоря, ты сегодня занималась? Прочла то, что я просил по истории Империи?
– Да, – бурчит недовольно.
– Умница, – пытаюсь притянуть её к себе обратно, но Элира не даётся.
Отодвигается на самый край кровати и отворачивается.
– Смотри у меня, я ведь проверю!
Молчит. Убираю руки за голову. Вздыхаю и смотрю в потолок балдахина. Вместо того, чтобы беспокоиться о себе, она переживает за моего оболтуса с его блажью об островах, чья главная проблема в том, чтобы выбросить из головы всякую дурь.
Нет, состояние Кристиана меня не беспокоит: перебесится и одумается.
С Элирой сложнее. Я пристально слежу за ней, и кажется, что никаких изменений нет. Что, если с нами ничего страшного не случится? Ведь до сих пор никаких признаков угасания в моём солнце нет. Ведь нет?
Я бы заметил.
Некоторое время лежу без сна, рассматривая тёмный потолок балдахина. Слушаю ровное дыхание жены: уснула. Мне же не спится.
Внутри нарастает смутное беспокойство. Слишком уж всё хорошо. Настолько хорошо, что не верится. А всё хорошее рано или поздно заканчивается. Уж я-то знаю.
Думаю над тем, чтобы встать и вернуться к чертежам, но незаметно проваливаюсь в сон.
15. Дважды в одну реку
Элира.
Просыпаюсь затемно, потому что мне нехорошо. Лэйтон спит, отвернувшись.
Осторожно, стараясь не разбудить его, сажусь на кровати. Голова кружится. К горлу подкатывает, и я едва успеваю добежать до ванной и плотно прикрыть за собой дверь.
Включаю воду и сгибаюсь пополам над умывальником. Меня тошнит. Уже не в первый раз. Тело содрогается. По лицу и спине течёт холодный пот. Рубашка насквозь мокрая, впору заново принимать ванну.
Когда немного отпускает, с остервенением чищу зубы, умываюсь ледяной водой. Внимательно смотрю на себя в зеркало.
На первый взгляд никаких изменений, разве что лицо бледное. Это легко исправить – нещадно щипаю себя за щёки. Угу, так лучше.
Опускаюсь на холодный мраморный пол, провожу рукой по влажному лбу, успокаиваюсь.
Рукав ночной рубашки соскальзывает с локтя, и я замираю.
Смотрю удивлённо на свой рисунок. Моргаю, тру глаза, но ничего не меняется.
Золотое плетение тускнеет, меркнет, будто позолота слетает с недорогой бижутерии.
Это может означать только одно: магия возрождения начала работать на увядание. Моё. И в этом нет ничего удивительного, потому что из отпущенных мне шести месяцев пять уже истекли.
– Элира! – вздрагиваю от стука в дверь и встревоженного голоса Лэйтона. – Всё в порядке?
– Да! – кричу в ответ беззаботно и нарочито радостно, глотая слёзы. – Лучше всех! Я скоро выйду!
– Хорошо, – недоверие в голосе и звук удаляющихся шагов.
Откидываю голову назад, рассматриваю белоснежный потолок с узорчатой лепниной. Сквозь пелену слёз яркий круглый светильник расползается в непонятное пятно. Вот и всё. Все симптомы налицо, я их узнаю, и это только начало.
Надо решить, что делать дальше. Потому что я не хочу, чтобы Лэйтон запомнил меня такой. Хочу остаться в его памяти здоровой и полной сил.
Вытираю мокрые глаза, ещё раз умываюсь и выхожу, старательно спрятав рукавом ночной рубашки тускнеющее золотое плетение на руках.
Во время завтрака радуюсь тому, что Лэйтон вновь занят чертежами и не обращает на меня внимания. Кристиан тоже где-то в своих мыслях. Сразу после мужчины уезжают по делам, а я иду в библиотеку.
Лэйтон решил лично заняться моим образованием. Составил программу обучения, в которую входила история Империи, основы финансовой грамотности, география, астрономия, философия, литература и многое другое.
Почти каждый день он педантично контролирует, как я занималась и что усвоила. Я с радостью подыгрываю ему в этом желании, я на всё готова, что может его порадовать. И это почему-то радует.
Хотя, думаю, мы оба знаем, что никакого смысла в том нет.
На днях я отыскала на одной из верхних полок книгу поинтересней тех, что подобрал для меня муж. И намного более полезную.
«Обитель трёх Стихий» – так она называлась. Благодаря ей я узнала, что для таких, как я, тех, чьи дни сочтены по той или иной причине, есть специальное место высоко в горах. Любой желающий находит там последнее пристанище, и бедные, и богатые, и одарённые, и люди без магии.
Обитель трёх Стихий открыта для каждого, кто решил провести остаток жизни вдали от мирской суеты. Затаив дыхание, рассматриваю иллюстрации, на которых изображён храм в окружении гор, водопадов и природных термальных бассейнов.
Каждому паломнику отводится отдельная келья. Маленькая и скромная, но разве много нужно тем, кто готовится навсегда покинуть этот мир? Но главное, что меня привлекло – что совсем не обязательно ждать своего естественного конца, угасая и наблюдая за тем, как собственное тело превращается в развалюху и труху.
Можно войти в драконье пламя и исцелиться от любых недугов. Правда, есть нюанс: Стихии исцеляют далеко не каждого, многих забирают себе. Поэтому драконье пламя – самый крайний вариант спастись для совсем безнадёжных случаев. Таких, как мой.
Я много думала над тем, оправдан ли риск, и решила, что если финал предрешён, то почему бы не попробовать всё, чтобы его изменить? Ведь хуже уже не будет! Вот только что-то мне подсказывает, что Лэйтон будет против этой затеи, потому что он прагматик и не склонен слепо доверять магии.
Огненный столб на иллюстрации не пугает. Он завораживает. Я наклоняюсь над картинкой, внимательно в неё всматриваясь, и вздрагиваю, едва не свалившись со стула, когда слышу шаги за спиной.
Успеваю спрятать книгу под увесистым талмудом по истории Империи за мгновение до того, как на плечо ложится рука мужа:
– Занимаешься? Умница!
– Ммм, вы уже вернулись, – растерянно оглядываюсь на окно, за которым ещё стоит серый день.
– Да, сегодня работы немного, – Лэйтон проходит к дальнему концу стола, где ровной стопочкой лежат газеты.
Их не доставляли несколько дней из-за каких-то проблем на почте. И сегодня после отъезда мужчин привезли целую пачку. Вместе с письмами.
– Тебе всё понятно из того, что прочла?
– Нууу, – спешно пробегаю глазами главу о правлении Хэлленбурга V, которую я даже не начинала читать. – В общих чертах…
– Сейчас обсудим, – пока Лэйтон мельком пролистывает газеты, я пытаюсь успеть прочесть по диагонали злосчастный текст, который он мне задал с утра.
От волнения буквы, как назло, не желают складываться в связные мысли. Кусаю губы и недоумённо вскидываю голову, услышав с другого конца стола: