— Скажи спасибо, что сама жива осталась, еле остановили кровотечение. А мальчик твой инвалидом был, так что не переживай, родишь себе еще здорового! — сказала ей нянечка, как только она открыла глаза.
Нянечка что-то еще говорила про морг и тело мальчика, но Алевтина понимала, что этого уже не вынесет.
Это был удар под дых: внезапный, сильный и, как ей казалось, смертельный. Эта боль оглушала, ослепляла, но также, как боец на ринге после удара хочет собраться и выстоять, и она захотела дать сдачи, завалить противника, уничтожить! Только кто этот противник? Жизнь? А как с ней бороться, когда она сильнее человека?
Алевтина много думала, размышляла на тему человеческого горя и часто спрашивала себя: когда человек становится человеком? С рождения? Или для этого обязательно нужно наесться боли, лишений и разочарования? Но разве она не наелась всего этого?
Что происходило с ней? Жизнь на подносе преподносила ей какое-то прекрасное событие, как конфету, а потом сразу отбирала.
Сначала семью, потом Давида, затем Грету, сейчас ребенка…
Алевтина понимала, что сложные времена случаются со всеми, но на ее век уж как-то слишком много выпало. И для чего все это? Чтобы она вышла из этих жизненных сражений со шрамами?
Что этой Вселенной надо от нее? Все, что ни делается, к лучшему? Неужели и правда можно в это верить?
Время ненавидеть
Новый день для Алены начался с утреннего солнышка, пения птиц и сопения внучки под боком. Она лежала в кровати, сжимая маленькую ладошку Настеньки, и думала о том, как циклична жизнь, и что каждая победа — начало нового поражения. Нет движения только вверх, нет одного только безграничного счастья. Чтобы человек почувствовал эйфорию, он должен вкусить горечь утраты.
Снова оставив внучку на няню, она поехала в больницу к Алевтине.
Девушка определенно была не рада видеть Алену. Совсем холодно с ней поздоровалась и уставилась в книжку.
Алена присела на стул рядом и стала рассказывать девушке все новости, о том, что делала с самого утра, про Настю, про Сашку. Но Алевтина упрямо смотрела в книгу и поддерживать диалог не собиралась.
— О чем читаешь? Интересно?
— Очень! — процедила сквозь зубы Алевтина. — Героиня у меня знаете какая молодец! Была одинокая, несчастная, а потом ей повезло, и она стала счастливой. Верите в такие сказки?
— Конечно! Ведь на самом деле достаточно просто открыть глаза и посмотреть, что совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки, лежит счастье. И взять его, — с улыбкой ответила Алена.
— Не верю я уже в это счастье. Когда жила в детдоме, еще верила, а сейчас я уже выросла и чудес для меня не существует!
— Счастье — это не чудо. Оно есть. Надо только поверить и дать ему шанс.
— Зачем вы меня уговариваете на своего сына? Вы же знаете, что я не смогу сделать его счастливым. Мне кажется, что у меня тут, — Алевтина отложила книгу на тумбочку и дотронулась пальцем до груди, — ничего внутри нет. Я ни во что уже не верю. Меня столько раз обманывали, что я обещала себе не верить!
Алевтина говорила тихо, но быстро, как будто боялась, что не успеет выговориться.
— И ваш Давид. Он просто… воспользовался мной! Зачем? Он же дал мне поверить, что я имею право на счастье, на мужчину!
— Разве он что-то тебе обещал?
Аля с вызовом посмотрела на Алену:
— А для этого не надо было обещать. Он обращался со мной как с хрустальной вазой. Был нежен, ласков, он подарил мне столько тепла, которого я никогда не знала и не узнаю.
— Ты сама себе тогда придумала любовь. Он просто не хотел, чтобы тебя вечером лишил девственности один огромный бугай, вот и все. Пожалел тебя. А был нежен… — Алена задумалась, — возможно, потому что по-другому не умеет?
— Вы спали с ним, да? Знаете, каково быть в его объятиях?
Алена засмеялась:
— Он мой лучший друг. А с друзьями не спят. Я просто очень хорошо знаю его. Он никого не обидит. Никогда.
— Вы любите его! Только быть с ним не можете. Или не хотите. Не знаю… И мне не отдаете и сами не будете. И вы сейчас тут, чтобы уговорить меня быть с Сашкой!
— Да не уговариваю я тебя! Как можно на такое уговаривать? А тут я для того, чтобы поддержать, потому что знаю, как умеют убивать эти стены. У меня был точно такой диагноз. И у меня были любимый муж и четверо детей. Но даже они не смогли помочь мне в этих стенах. Я помню, как лежала и чувствовала себя самой несчастной женщиной на свете! Хотя на самом деле была самой счастливой.
— Ничего! Я справлюсь. Я сильная!
— Сила женщины не в ее силе, а в ее слабости, — тихо сказала Алена. — Это не мои слова, но они очень верные.
Алена тоже поняла это не сразу. Тоже хотела самой себе доказать, что она сильная и справится с любой сложной жизненной ситуацией. И она справлялась. Только вот как же это было тяжело!
А потом к ней пришла любовь. Не пришла — ворвалась как ураган, раздербанив сердце на осколки. И ради того, чтобы быть с Димой, она была готова на все.
— Не надо меня жалеть, слышите? — вдруг сказала Алевтина.
Алена кивнула:
— Я и не думала этого делать. Жалость — плохое чувство, я его очень не люблю, — и вышла из палаты.
«Похоже, что девушке сегодня лучше побыть одной», — подумала она и поехала к себе в салон. По дороге вспоминала, как боялась, что Дима к ней испытывает жалость, а не любовь, как накручивала себя, не верила, что такую некрасивую, как она, может полюбить такой мужчина.
Алена видела в Алевтине себя: молоденькую, глупенькую, несчастную, обиженную жизнью и поколоченную судьбой. И так хотела ей помочь! Только понимала, что не сможет. В этой ситуации помочь могла только любовь и Алена очень верила в то, что любовь случится.
Давид подъехал к офису после обеда, устало вышел из машины, хлопнув дверцей, и наткнулся на Варю.
— Добрый вечер, мужчина моей мечты! — томным голосом поприветствовала его девушка.
— О нет, Варвара, я смертельно устал. Прекращай спектакль, а то пожалеешь, что знакома со мной.
Он был взбешен, и если бы Варвара понимала насколько, то не пошла бы за ним, но девушка продолжала кокетничать и, виляя бедрами, вошла в здание.
Давид направился в кабинет, на ходу приказал секретарше принести ему чай и сэндвич с ветчиной, но, открыв дверь, остановился:
— Привет, Ален, не думал тебя тут встретить.
— Добрый вечер, Давид. Я на минутку к Сашке заглянула…
Давид прошел к своему рабочему месту, бросил на стол красную папку и включил компьютер. За ним вошла Варвара и шутливо сделала реверанс:
— Добрый вечер, люди добрые.
— Варвара! — грозно прорычал Давид. — Не испытывай мое терпение! Выйди вон и закрой дверь с той стороны.
Девушка сразу поменялась в лице, поняла, что он не шутит, и нежно заговорила:
— Ну Давид Валентинович, ну подумайте насчет меня, я очень талантливая девочка, вам понравится.
Он обернулся и направился к выходу. Открыв дверь, прошипел:
— Я тебе не мальчик! А ну быстро вышла вон!
Девушка растерялась, испуганно посмотрела на Сашку и Алену, но, не получив от них поддержки, подняла голову и гордо вышла из кабинета.
Алена смутилась, а Сашка удивленно спросил:
— Что случилось, Дав? Кто тебя так разозлил?
Давид подошел к своему столу, взял из красной папки лист, в три огромных шага преодолел расстояние между ним и племянником, который сидел за своим рабочим местом, и, громко ударив по столу рукой, указал на бумагу:
— Почитай! Оба почитайте, — он хмуро посмотрел на Алену. — Надеюсь, сейчас у тебя не будет причины ее защищать?
Алена сидела на диване, но как только Давид произнес свои слова, вскочила и подбежала к Сашке.
— Это отказная на ребенка. Читайте, читайте! «Я, Угрюмова Алевтина Евгеньевна, отказываюсь от своего ребенка». Читайте, читайте!!! — Давид уже кричал, не в силах себя сдерживать.
Сашка откинулся на спинку стула. Было видно, что он нервничает, только вот предпринять пока ничего не может, думает.
Алена тоже не знала, что сказать, только виновато опустила голову и медленно поплелась к выходу. Когда за ней закрылась дверь, Сашка тихо сказал:
— Я не верю. Я знаю свою женщину. Я чувствую ее. Можешь тут орать как резаный, обзывать ее последними словами, но я верю Але, а не этой бумажке, — он помахал листом перед собой, а потом вскочил и выбежал из кабинета.
Алевтина не ожидала увидеть Сашку так поздно, тем более что он уже у нее сегодня был и провел целый час, развлекая разговорами и шутками.
Девушка совершенно запуталась в своих чувствах. И хоть она понимала главное, что с Давидом у нее ничего не будет и быть не может, и она этого даже уже не очень-то и хотела, но и с Сашкой пока все было туманно. Когда Вера рассказывала про «них и их будущее», Алевтина злилась, ревновала, обижалась на него. А когда они с Сашкой оставались наедине, успокаивалась и вела себе немного апатично.
Сашка присел на стул возле кровати и протянул Алевтине лист бумаги. Она быстро пробежала глазами по написанному и замотала головой:
— Я никогда такой бумаги не писала!
Девушка выглядела взволнованной, ее руки задрожали, и она повторила свои слова:
— Я не писала отказную на ребенка! — и через секунду добавила: — Это не мой почерк! И подпись не моя… похожая, но не моя!
Сашка кивнул, встал и подошел к окну.
— Ты веришь мне? — спросила она.
— А тебе есть до этого дело? — устало бросил он.
Алевтина не знала, что ответить. Да, ей бы очень хотелось быть чистой, только вот к чему эта чистота перед мужчиной, которого она не любит? Она смотрела ему в спину, и ей впервые захотелось подойти и обнять его, прижаться, почувствовать его тепло и поддержку.
— Да, есть, — тихо сказала она, — я хочу, чтобы ты верил мне.
Сашка громко выдохнул, подошел к кровати, поцеловал ее в лоб и сказал:
— Я верю.
И вышел из палаты.
Этот поцелуй в лоб с одной стороны озадачил Алевтину, а с другой вызвал в ней невероятную волну нежности и даже счастья. Возможно, потому, что ее никогда не целовали вот так: без влечения, без дальнейших действий или близости, ведь именно так целуют самые родные люди — родители или бабушка с дедушкой. Это жест эмоциональной любви, любви по крови, который вызывает внутри тепло и радость. Этим жестом партнер целует не лоб, и даже не саму девушку, а ее мысли, ее разум. Он показывает ей, что любит ее как личность, а не только как женщину, и воспринимает ее не как сексуальный объект, а как своего родного человека.