— На сеновал, — пояснила она, делая это почти решительно.
Марси не нужно было просить дважды. От такого предложения откажется разве что дурак или святой. Ни к первым, ни ко вторым молодой рэйнджер не относился. Схватив Энви за руку, он плечом толкнул хлипкую дверь и повел девушку за собой. Он никогда не жаловался на удачу, но такой щедрый подарок судьба преподнесла ему впервые…
Погода сменилась в один миг. Сначала пошел снег, а потом поднялся ветер.
Наскоро освобождаясь от одежды, они упали на кучу старого сена, и запах прошедшего, полузабытого лета окутал их, унося из опостылевшей зимы в совсем иную, иллюзорную реальность…
…Марси был гибким и теплым, как сильная и верткая дикая кошка. Все его тело казалось выточенным из плотного горячего камня, а волосы отливали эльфийским золотом. И Энви больше не было страшно, а тем более противно. Снаружи и внутри ей было горячо, будто за тощими досками старого сеновала не скулила в бессильной злобе метель, не выл ветер и не крутился водоворотом серебряный призрачный снег.
От каждого прикосновения кожу Энви словно опаляло июльским солнцем, и жар этот тут же впитывался в тело, уходил внутрь, распускаясь по венам и стекаясь к низу живота, туда, где уже вовсю расцветал, распирая внутренности, нервный огненный комок желания.
Сердце Энви бухало томно, сбивалось с ритма, тут же ускорялось, желая наверстать упущенное, но вновь замирало — стоило только обветренным теплым губам Марси коснуться ее напряженных губ или нежной худой шеи. Она млела от его запаха, от его голоса, шепчущего ей на ухо какую-то ерунду.
Тело Энви поддалось, пропуская Марси внутрь, позволяя разорвать последнюю природную преграду, их разделяющую. Энви ожидала страшной боли, но ее не последовало, лишь немного резануло изнутри. После стало горячо, и последние болезненные отголоски сгинули в этой жаре. А потом все было, как во сне: ритмичное дикое движение тел, поцелуи, отрывистое дыхание, долгие стоны и бешеный огонь в глазах…
Как ни ворожила старая Нитрайна, Хоу все решила на свой лад. Пожелав посмеяться над герцогом, она подыграла хитрой ведьме, но отменила свое проклятье лишь в тот момент, когда рядом с молодой женой Фретта оказался вовсе не он сам…
***
Энви нашли в стойле Карагешь. Она сидела, обняв колени, на примятой лошадиными копытами соломе и на лице ее блуждала странная улыбка, полутаинственная-полубезумная.
Когда Фретт протянул жене руку, желая отвести ее в покои, Энви взглянула ему в глаза, и он все понял. Сердце герцога сжалось от обиды и разочарования, но на лице его не дрогнул ни один мускул. Он сжал холодные пальцы Энви сильнее, чем обычно и потянул ее, еле сдерживаясь, чтобы не рвануть грубо, не ударить. Понимая его чувства, жена молчала. Но это не было молчанием кающейся виновницы, напротив, герцогиня всем своим видом излучала триумф долгожданной победы, заставляя Фретта исходить злобой еще сильнее.
Притащив Энви в комнату, он толкнул ее на кровать, заставляя упасть навзничь, потом навис на ней, уперевшись в одеяло руками по обе стороны от жены.
— Я знаю, что ты сделала. Зачем? — в его глазах ярость мешалась с болью, а губы подрагивли, движимые судорожно сжимающимися челюстями.
— Ты сам отдал меня ведьме, — бесстрастным, ледяным голосом произнесла Энви, глядя куда-то за голову Фретта, и ему в тот миг казалось, что она смотрит прямо сквозь его череп, — чего ты ждал? Это все чары…
Тут Фретт не выдержал и отвесил жене крепкую пощечину. Ее голова резко завернулась на бок, а взгляд застыл, как у мертвой. В первый миг герцог даже испугался, решив, что убил Энви. Но, пролежав несколько секунд без движения, она медленно повернула голову и снова уставилась на Фретта.
— Я ненавижу тебя, — в серых глазах блеснула единственная скупая слеза. — Я хотела стать хорошей женой, но ты даже не дал мне времени…
— У тебя было предостаточно времени, — прорычал Фретт, отводя взгляд, а потом вновь взглянул на герцогиню: она лежала перед ним такая жалкая и беззащитная, что ему стало противно от самого себя. Как можно было ударить ее, эту глупую, строптивую девицу, волей злой судьбы ставшую его женой…
— Проводи меня в мои покои. Я хочу побыть одна, — сказала она требовательно, и Фретт не стал спорить.
Он лично отвел Энви в ее покои, оставил за дверью, запер и приказал слугам не казать носа к герцогине. Сам отправился в кабинет, где, обреченно рухнул на кресло, достал из комода бутыль крепкого вина и принялся прямо из горла запивать свою беду.
***
Зима никогда не задерживалась в Тэссе долго, вот и теперь, не успел подойти к концу Серебряный месяц, снег разом сошел, обнажив еще слабому с зимы солнцу и холодным ветрам беззащитную шерстку первой травы.
Весна принесла Фретту недобрые вести: у самых границ Тэсских земель рэйнджеры нашли следы пребывания дракона. Сомнений не оставлось — в герцогство явился сам Гвенделайн. Окрестные крестьяне тут же забили тревогу, наводнив всю округу сплетнями, страхами и домыслами.
Фретт отнесся к новостям скептически: в его замке находится целый гарнизон — личная гвардия, егерский отряд лучших охотников Союза и королевские рэйнджеры. На стенах еще со времен террора стоят бронебойные самострелы. В здравом уме ни один дракон сюда не сунется, а если и сунется, то сложит голову, как пятеро других, убитых еще Милофом Тэсским, славным предком Фретта.
И все же, дабы успокоить расшумевшихся, словно куры при виде хоря, крестьян, герцог послал слуг в подвал замка. Там, в поросших плесенью клетях старинных темниц с незапамятных времен лежали пять драконьих черепов.
Поразмыслив, Фретт велел принести самый огромный из них, принадлежащий могучему Каргаторфаксу, и прибить его на ворота замка, дабы более никто не усомнился в силе нынешнего защитника и господина герцогства Тэсс.
Драконы в тот момент волновали герцога меньше всего. Все его мысли были заняты строптивой женой, с которой все сложилось совершенно не так, как хотелось бы.
Каждое утро Фретт просыпался один. Энви из комнаты почти не выпускали, ночевала она тоже у себя в покоях. Она общалась с мужем только за завтраком и ужином. Хотя, слово «общалась» — это сильно сказано. Сложно назвать общением напряженное, угрюмое молчание, скупые кивки головой и короткие фразы — приветствия с утра и прощания перед сном.
Произошедшее полмесяца назад злило Фретта, но, понимая, что пересуды и сплетни ему не нужны, он щедро звякнул кошельком, покупая молчание тех, кто мог разболтать о досадной оплошности, так неблагоразумно допущенной его женой. А еще герцогу страстно хотелось удавить мальчишку-рэйнджера, но здравый смысл подсказал, что подобная расправа будет слишком заметна, и если дело дойдет до короля — скандала не избежать. Именно потому Фретт приплатил тэсскому шерифу, чтобы тот под предлогом срочной необходимости отослал Марси в гарнизон маркиза Миолайского — с глаз долой.
Сидя после ужина в своем кабинете и потягивая из бутылки кроваво-красное южное вино, Фретт раздумывал о том, какой неудачной вышла для него минувшая зима. В Сером месяце в Тэсс нагрянули разбойники Борса Величавого — это как раз в самую распутицу. Из-за того, что лошади вязли в грязи, патрулировать дороги было сложно, поэтому пришлось платить неустойку проезжим купцам, которых ограбили головорезы Борса. Денег ушло непозволительно много, а что поделаешь? Обеспечение охраны дорог — обязанность каждого крупного землевладельца. Таково решение Совета Союза и короля. И ничего тут не попишешь.
В Белом месяце в лесу на каждом шагу шастали волки — матерые, хитрые твари. На одной из охот они навалились скопом на фретову свору и зарезали трех элитных борзых кобелей. А уж скотины сколько сгубили — и не сосчитать.
В Серебряном месяце в лес неизвестно откуда явилась тория — еще хлестче, но тут все вышло, как говорится «клин клином»: с голодухи чудовище принялось жрать волков — к весне тех из Тэсса и след простыл.
Но все это, ведь, ерунда, по сути. Все это меркнет рядом с этой самой зимней женитьбой, от которой Фрэтт ожидал многого, а получил только лишние проблемы. Он мысленно проклял день, когда поклялся старому Грегофу взять в жены одну из его дочерей…
Герцог заплатил слугам за молчание и запугал их для пущей надежности расправой, но свою собственную душу подкупить и застращать он не мог.
Со всех сторон ему мерещились косые взгляды, а в любых разговорах чудились прикрытые насмешки и тайные смыслы. Ему казалось, что за спиной все говорят о нем, о его неудаче в браке, о его неспособности управиться с самовольной упрямой женой. И, черт возьми, в делах семейных Фретт прекрасно осознавал свою неопытность и бессилие. Брак, как политика, как игра, как война. В нем ведь нужна стратегия, нужна мудрость и дальновидность. Один неверный шаг — и хрупкое равновесие разрушено, еще один — и победа ускользает из рук, а проигрыша уже не избежать.
Фретт поморщился, вытянулся на кресле, разминая затекшие руки и ноги — он уже пару часов сидел почти недвижно, лишь иногда касался губами холодного гладкого горлышка бутылки. Отхлебнув последний глоток, он, наконец, решился признаться себе в том, как ему не хватает Энви. И самое страшное, что она вроде бы тут, рядом, в нескольких переходах по темному коридору, но при этом так далека…
Он вспомнил, как увидел ее без корсета под платьем и потерял голову. Видит небо, он не хотел, чтобы его душой когда-либо овладела женщина, но сам не заметил, как попался в сети Ибрис, пробивающей сердца стрелами с нектаром любви.
Нет, то была не любовь, а какое-то странное помешательство, одержимость. Из-за этой одержимости Фретт и наделал глупостей, собственноручно разрушив свой едва начавшийся брак. Он был слишком настойчив, слишком невнимателен, слишком жесток и груб. Теперь, вернись время назад, он поступил бы по-другому, и тогда не было бы в их с Энви жизни никаких случайных мальчишек и никаких ведьм…
***
Лазурный месяц — начало весны, принес в Тэсс долгожданный покой. Про Гвенделайна больше не говорили. Фретт был уверен, что хитрый дракон не стал лезть на рожон и благоразумно отступил на север, в облюбованный им Эдиншир.