Зима окончилась, а с ней канули в небытие былые проблемы: разбойники, волки, чудовища, нехватка запасов, болезни и недовольства крестьян. Герцог радовался новой весне, возлагая на нее большие надежды. Из-за навалившихся дел теперь он мало времени уделял охоте, но на редких недолгих выездах ликовал, как мальчишка, гонял коней до мыла и возился на земле с собаками, затевая с ними шутливую борьбу.
Напряженность в отношениях тоже сгладилась. Постепенно Энви успокоилась и смирилась с участью фретовой жены. Надо сказать, что участь эта не была сильно страшной. Герцог относился к супруге с почтением и, понимая ее переживания, подкрепленные упрямым нравом, старался лишний раз не трогать. «Придет сама, не денется никуда» — решил он для себя, прекратив всякие попытки собственноручно наладить отношения.
Вскоре игра в безразличие дала свои результаты. Одиночество — вещь не самая сладкая. С каждым днем Энви все сильнее и сильнее тянулась к мужу. Его холодный, бесстрастный взгляд рождал в ее душе завистливое любопытство, ознаменованное мыслями: «Это что же? Я тут мучаюсь, а он решил играть в безразличие? Или это вовсе не игра?» Несмотря на затаенную на Фретта обиду, с каждым днем Энви все больше убеждалась — герцог вовсе не так уж плох, как показалось ей сначала. При всей своей безразличности и напускной холодности, он вел себя вежливо и галантно, а день назад даже прислал ей букет из первых весенних цветов. Эти лилово-белые крокусы Энви поставила на туалетный столик и велела Марто два раза в день менять воду в вазе.
Фретт был разумным мужчиной и опытным охотником, поэтому умел ждать. Вспоминая слова старой Нитрайны о проклятии Хоу, он с каждым днем все сильнее и сильнее сомневался в ведьминой правоте. Что есть проклятье? Страшилка для слабых духом, для трусов и неудачников неспособных вершить свою судьбу и поэтому радостно сваливающих собственные проблемы на чужое зло. Фретт знал, что никакая Хоу не сможет лишить его того, что он получил по праву, и с каждым днем, глядя на жену, герцог лишь утверждался в своем мнении. Он не сомневался, что уж если возжелал что-то, то получит это, несмотря ни на что…
***
Новый Сон посетил Айви лишь весной. Проснувшись в необъяснимом возбуждении, дочь барона наспех оделась в охотничий костюм и, всеми силами стараясь не привлечь внимания слуг, поспешно отправилась в конюшню. Там, подождав пока отойдет по нужде сонный ленивый конюх, она сама оседлала лошадь и, поспешила прочь из замка, туда, где ожидал ее Он…
Он… Возлюбленный, чье имя должно было оставаться тайной, величайшим секретом, принадлежащим лишь им двоим. Ему и Айви… Теперь баронесса жила для него одного, для него дышала, для него просыпалась по утрам. И пусть их встречи происходили неоправданно редко, во Снах, Айви знала, что сердце ее теперь принадлежит Ему. Она вся принадлежит Ему, навеки, безоговорочно…
Бросив коня у пещеры, Айви нырнула в теплую темноту. Привычно махнула рукой, распаляя на пальцах зеленое пламя, и тут же отпрянула назад, отмахиваясь от ринувшихся из прохода оживших летучих мышей. Их еле слышный писк звучал для нее гимном любви и жизни, ознаменовавшем конец холодов, которые здесь, в Эдиншире стояли той зимой гораздо дольше обычного…
Охваченная каким-то необъяснимым, ликующим возбуждением, она дошла до озера и замерла у кромки воды. На тихий оклик темнота отозвалась легким всплеском. Спустя миг перед Айви вспыхнули золотом Его глаза:
— Ты пришла ко мне. Я ждал…. Так долго, так безнадежно.
— Почему ты не позвал меня раньше? Ты же знаешь, я готова бежать к тебе по первому зову…
— Моя прекрасная Айви, моя дорогая возлюбленная, ты же знаешь, что наши встречи — великая тайна, нарушив которую, мы можем потерять друг друга навеки. Никто, повторяю, никто не должен знать о нас, даже догадываться.
— Я знаю, любимый, знаю, — Айви затаила дыхание, всеми силами пытаясь рассмотреть, уловить черты того, кто смотрел на нее из мрака. — Тогда зачем ты звал меня сегодня?
Золотые глаза погасли на миг, и воздух колыхнулся от тяжкого вздоха, потом Его голос зазвучал вновь:
— Ты должна кое-что сделать для меня, Айви.
— Все, что угодно, — с восторженным придыханием ответила баронесса.
— Ты должна отправиться в Тэсс.
— Зачем, любимый? — удивилась Айви, чувствуя что-то недоброе в прозвучавшей просьбе.
— Чтобы во время герцогской охоты втайне от Фретта Тэсского увести его жену, твою сестру и спрятать ее в древних пещерах, что на излучине реки Чернолики.
— Зачем тебе сестра? — возмущенно воскликнула баронесса, и голосок ее, переполненный проступившей ревностью, эхом разбился о стены пещеры. — Я не хочу ни видеть ее, ни тем более приводить к тебе.
— Ты должна привести Энви, — в глубине золотых глаз блеснул кровавый огонь, а ласковый голос в один миг похолодел и стал твердым, как металл. — И не смей мне перечить. Никогда.
Испугавшись этого жесткого, ледяного голоса, так непохожего на голос возлюбленного, всегда переполненный теплом и любовью, Айви тут же кивнула:
— Хорошо, я сделаю, как ты скажешь! Конечно…
***
Под конец Лазурного месяца праздновали Восхваление Ибрис, когда сотни крестьян поспешили к герцогскому замку, чтобы заплатить годовые сборы.
С самого утра по дороге, по обочинам которой уже зеленела первая трава, грохотали телеги и брели, понурив головы, меланхоличные крестьянские лошади. Везли все, что не доели зимой — крупу, зерно, копченое и вяленое мясо, остатки засушенных с осени фруктов и грибов. Этот весенний налог не играл административной роли, ведь то был обряд, призывающий избавиться от всего старого после зимы и возрадоваться новому с возрожденной из небытия Богиней. Чтобы Ибрис была щедрой, необходимо проявить щедрость самому — так пели в священных гимнах беловолосые толстые жрицы. Но ведь каждому ясно, что кое-как протянувшему зиму крестьянину особыми щедротами не похвастаться, поэтому в качестве даров шло все — даже испорченные и непригодные к еде продукты.
Фретт большой набожностью не отличался и весеннее Восхваление ненавидел. Старинный обряд, вынуждающий господина каждой союзной земли, выступать в роли преемника Богини и принимать дары крестьян, раздражал. Еще бы! Уже к полудню во дворе фреттова замка выросла целая куча так называемых «даров», которые герцог мог назвать лишь одним словом — помои. Там и тут громоздились пыльные мешки с прогорклым зерном, плесневелый хлеб, засохшее камнем копченое мясо — похоже, на случай праздника хитрые селяне припасали все это «богатство» за несколько лет вперед.
Согласно обычаю, Фретт сидел во дворе на высоком помосте, укрытом коврами и украшенном ветвями ясеня. Энви, наряженная в серебристо-голубое платье и белую заячью накидку, была рядом и казалась весьма довольной происходящим. Наблюдая за женой краем глаза, Фретт заметил, каким веселым любопытством блестят ее глаза и не удержался от вопроса.
— Вы выглядите довольной, дорогая. Разве на вашей родине не празднуют Восхваление?
— Празднуют, — едва сдерживая улыбку, ответила Энви, — но не так весело.
Не понимая, чего веселого нашла в происходящем герцогиня, Фретт склонился к ней и вопросительно прошептал на ухо:
— И что же так развеселило вас в этом скучнейшем действе?
— Я думаю, — еле сдерживая смех, ответила герцогиня, — богиня Ибрис задохнется от запаха тухлой тыквы и замучается очищать зерно от мышиного помета. Интересно, эти дарители не боятся получить небесную кару за подобные подарки?
— Думаю, людям все равно, что подумает о них Ибрис. Они приносят дары не из страха или надежды, они просто отдают дань обычаям, — задумчиво усмехнулся Фретт. — Разве у вас в Эдиншире Восхваление проходит по-другому?
— Совсем иначе, — закивала Энви. — Наши крестьяне приносят дары в маленьких берестяных шкатулках, в которых лежат безделицы: — горстка зерна, кусочек сухого мяса или ячменная лепешка. И все продукты отменны — это лучшее, то, что дарят Богине и никогда не оставляют себе.
— Крестьяне Тэсса не столь набожны, как в Эдиншире. Если на вашей родине Восхваление — великий праздник, то здесь, в Тэссе — это всего лишь надоевший полузабытый обычай, — миролюбиво пояснил Фретт, заметив на лице жены озорное выражение:
— Вы считаете, такое можно забыть? — Энви улыбнулась, искоса посмотрев на мужа, а потом красноречиво перевела взгляд на разрастающуюся на глазах мусорную кучу.
— Пожалуй, — сдерживая улыбку, кивнул Фретт, и добавил заговорщицки на ушко жене. — Мне уже порядком надоело это унылое представление, а тебе?
— И мне, — Энви понимающе взглянула мужу в глаза, и взгляд ее лучился весельем.
Фретт почувствовал, как на душе становится легко и весело, словно кто-то сбил с нее тяжкие оковы постоянных недоговоров и обид, наросших между герцогом и его женой за долгую и нелегкую зиму. Он вспомнил первую встречу с Энви, тогда еще баронессой Эдинширской, вспомнил ее незабываемое платье и тот острый, тягучий укол в сердце — волшебную стрелу Ибрис, поразившую его на месте. Тогда, в унисон теплым воспоминаниям Фретт произнес то, что уже говорил когда-то:
— Такое прекрасное утро не стоит растрачивать на пустую застольную болтовню, не находите? Я хочу, чтобы вы составили мне компанию на сегодняшней охоте…
***
Лошади рысью вынесли всадников за ворота и поднялись в галоп. Несмотря на то, что весна уже давно вступила в законные права, в лесу еще властвовала зима. Там и тут были разбросаны неопрятные кучи талого снега, и темные лужи с холодной жижей заставляли избалованных дорогих коней петлять среди древесных стволов.
Карагешь послушно скакала за охотничьим жеребцом герцога, рядом с ней грациозным галопом летели борзые, золотясь на солнце рыжими космами длинной легкой шерсти. Энви ликовала, жадно вдыхая свежий весенний воздух. Она радовалась этому дню: он ведь и вправду оказался на редкость удачным и приятным.
Сегодня герцогиня наконец-то нормально пообщалась с мужем, и, кажется, они оба остались несказанно довольны таким общением. Что же это? Долгожданные идиллия, согласие и мир? Чтобы не сглазить, Энви