Ее волосы колышутся как золотые морские волны вокруг головы. «Не смотри на нее так», – запрещаю я сам себе. И снова тайком смотрю.
– Я переживаю за тебя. – Признаюсь ей.
– Почему? – Алена берется за сыр.
– У меня в голове пазл не сходится. Вчера все, что тебя волновало, это музыка, велосипед и поедание пиццы в берлоге, а сегодня ты собираешься на свидание. С парнем. С настоящим парнем. – Я усмехаюсь тому, насколько, должно быть, наивно звучат мои слова. – Для меня ты еще маленькая девочка, Лелька. Та маленькая девочка, которой нужно подать руку, когда лезешь в домик на дереве. Девочка, с которой нужно угонять от старших ребят, которым она попала в затылок косточкой из рогатки. Та девочка, которой ты помогаешь зашить дырку на штанах после того, как вы штурмом взяли соседский забор. Я все еще не готов к тому, что ты повзрослеешь, но это уже произошло. Как так?
– Так и ты повзрослел. – Улыбается она. – И тоже собираешься на свидание с девушкой. Разве мы так сильно отличаемся друг от друга?
– Но это я всегда нес за тебя ответственность.
– У меня все будет хорошо. – Обещает Алена. – Не переживай. Намажешь майонез?
Ее голос звучит легкомысленно. Она не понимает, о чем я. А сказать конкретнее у меня не получается, я еще и сам не разобрался, что именно должен сказать и как, чтобы Алена меня поняла.
– Давай. – Раскладываю хлеб на тарелке и беру майонез.
– Только капельку. И размажь ложкой.
– Ага. – Я беру ложку. – Просто я не хочу, чтобы все закончилось.
– Что именно?
– Мы. – Отвечаю честно. – Я хочу, чтобы «мы» всегда были «мы».
Алена мягко дотрагивается до моей руки.
– Так и будет. – Она произносит это с таким теплом, что даже воздух вокруг меняет цвет. – Ближе и важнее тебя у меня никого нет.
– Только папа.
– Только папа. Но это другое.
– Другое.
Мы обмениваемся смущенными взглядами и возвращаемся к бутербродам. Не припоминаю, чтобы мы вообще прежде стеснялись друг друга, а теперь это неотъемлемая часть нашего общения.
– Как он, кстати?
– Так пока и не звонил.
– Ничего, еще позвонит, как будет возможность.
– Да. Я тоже так думаю. – Алена раскладывает ломтики колбасы по бутербродам. – А что Дрыга?
– А что он? – Я кладу сыр поверх колбасы.
– Ксюше кажется, что он избегает ее.
– Серьезно? – Меня накрывает волной сочувствия по отношению к этой девушке. – Ну, ты же знаешь, это Леха. Стоит ему слишком сблизиться с кем-то, и он дает заднюю.
– Мог бы и объясниться, она переживает.
– Его поведение и есть объяснение. – Вздыхаю я. – Он напуган до чертиков и на большее не способен. Это самозащита.
– Чем он напуган?
– Что это все по-настоящему. А ему не надо так.
– Может, у него появился кто-то?
– Не знаю. Но он знакомился с какой-то девчонкой на вечеринке.
– Да? – Алена округляет глаза. – Жесть… Вот козел!
– Уверен, Ксеня переживет. Они встречались-то… сколько? Всего месяц?
– Да.
– Думаешь, можно за месяц полюбить человека по-настоящему?
– Влюбиться можно и за секунду. – Уверенно отвечает она. – Достаточно понять, что это твой человек.
– С одного взгляда?
– Да. – Кивает Алена. – Но кому-то и нескольких лет недостаточно.
Я задумываюсь над тем, что она имела в виду. Что, если ее слова обо мне? Что, если Алена тоже думала о том, что мы с ней… мы могли бы быть вместе?
– Ставлю на полторы минуты. – Говорит она, убирая тарелку с бутербродами в микроволновку. – А ты иди, включай сериал.
Меня не нужно долго уговаривать, я поднимаюсь в ее комнату, беру ноутбук, открываю и вставляю в него флешку. Пока файл грузится, поправляю подушки и удобно устраиваюсь на кровати в ожидании подруги. Оборачиваюсь на щелчок, который издает ее телефон, лежащий на тумбочке, и машинально беру его в руку. «Двенадцать сообщений от Koschei The Deathless» – высвечивается на экране. У меня неприятно сводит живот.
Если до этого часть меня упорно отрицала наличие чувств к Алене, то теперь она буквально поднимает бунт в душе: «Скажи ей, скажи ей, скажи! Не отдавай ее никому!» И меня вдруг прибивает к кровати осознанием того, что я капитально облажался. Какие еще нужны подтверждения, если меня буквально скручивает от ревности, едва я позволяю себе мысль о том, что Алена может быть с кем-то другим, кроме меня?
Но когда она входит в комнату, я уже «беззаботно» играю на гитаре. Мне нужно было куда-то спрятать глаза и руки, чтобы не выдать свое состояние. Я не могу вывалить на нее все прямо сейчас. А что, если Алена меня отвергнет? Что, если я все себе придумал, или она не чувствует того же? Столько всяких «но». И что вообще делать с Полиной, свидание с которой уже назначено?
– Помнишь, когда нам обоим было лет по четырнадцать, мы круглыми сутками учились играть на этой гитаре? – Спрашивает Алена, усаживаясь на постель.
– Мы стирали пальцы до кровавых мозолей. – Отвечаю я, убирая инструмент в сторону.
– А сколько радости было от первых успехов.
– Ты играла ночами, чтобы днем утереть мне нос. – Говорю я, наклоняясь на подушку.
– Откуда ты знаешь? – Алена ставит тарелку с бутербродами на постель и придвигает ноутбук.
– Дядя Андрей сказал. – Улыбаюсь я. – Тебе все время нужно было соревноваться, и ты ни в чем не хотела мне уступать.
– Просто ты всегда задаешь высокую планку, и мне хочется соответствовать.
– Это давно уже не так. – Говорю я, придвигаясь к ней. – Мне кажется, ты приняла у меня эстафету, и… теперь я в отстающих.
– Люблю побеждать. – Непринужденно смеется она.
Тянется ко мне, и мое сердце на мгновение замирает. Но Алена всего лишь берет с тумбочки свой телефон. Я внимательно слежу за ее лицом, когда она смотрит на экран. Оно буквально расцветает. Вот, что она чувствует, когда видит его сообщения – восторг, трепет, радость. Но на удивление, у нее не возникает желания просмотреть их: Алена убирает телефон на место и падает обратно на постель.
– Врубай! – Командует она, прижавшись затылком к моему плечу.
Я тянусь, чтобы нажать на кнопку, и как бы невзначай слегка меняю позу – так, чтобы ее голова оказалась у меня на груди, а сам обнимаю ее левой рукой. Алена не сопротивляется, раньше такая близость была для нас естественной и не подразумевала никаких скрытых смыслов и подтекстов. Она уютно устраивается в моих объятиях, подает мне бутерброд, и мы начинаем просмотр.
Самое приятное в совместном просмотре фильмов это возможность делить реакцию на двоих. Смешной момент – мы хохочем вместе, страшный – я обнимаю ее крепче, волнительный – она вцепляется в мою руку. Но сегодня я открываю для себя другую, самую волнующую сторону этого действа: когда Алена засыпает на моем плече, я осторожно втягиваю носом запах ее волос, а затем нежно целую ее в макушку.
По моему телу проносится целая лавина ощущений. И почему я не делал этого раньше? Как мне не приходило это в голову? Как у меня получалось сдержаться?
Я целую ее еще раз и обнимаю сильнее. Алена что-то бормочет во сне, а затем поворачивается, кладет щеку мне на грудь и обвивает меня руками. Ее лицо кажется таким безмятежным и чистым, что мне хочется прикоснуться своими губами к ее векам, к носу, к сочному рту.
Но я боюсь разбудить ее. И… разочаровать. И… не знаю, что это за чувства, которые заставляют мое сердце грохотать так сильно, что слышно, наверное, даже на соседней улице.
А Алена не слышит. Она спит на моем сердце, как на чертовой бомбе с часовым механизмом. И не боится ничего.
А я – дурак.
12.2.
Город живет ожиданием начала фестиваля. Уличные торговцы с утра устанавливают палатки, раскладывают товар, украшают лавки и готовятся зазывать гостей. Воздух пропитан ароматом фруктов, орехов, кофе и запахом жареного масла – тут и там что-то готовят, варят, поджаривают, поливают соусами и приправляют специями. Центральная площадь Лазорева потихоньку превращается в восточный базар с кучей прилавков, единственное отличие – через каждые тридцать метров установлены каркасы мини-сцен, где будет выступать огромное количество музыкантов и прочих умельцев – от фокусников до гимнастов.
Вечером зажгутся километры гирлянд, и город вспыхнет тысячей огней. Неповторимое зрелище, ради которого сюда каждый год съезжается огромное количество туристов. Я еще раз осматриваю закуток между домами, где нам выделили место для выступлений, проверяю сцену на прочность и удобство, а затем бегу обратно в берлогу, где мы с утра репетируем, словно умалишенные, пытаясь разобраться с оставшимися косяками, которые никак не дают мелодиям обрести идеальное звучание.
Все ребята жутко устали, поэтому, завидев коробку с пончиками в моих руках, они встречают меня радостными возгласами:
– Наша спасительница!
– О, пончики! – Стонет Дрыга. – Аленыч, брат, читаешь мои мысли!
Они накидываются на угощение, точно стая диких волков.
– Давайте, еще пара заходов, – командую я, – и будем выдвигаться на место!
– Так рано? – Засунув целый пончик в рот, удивляется Пашка.
– Пока везем инструменты, устанавливаем, подключаем, настраиваем и чекаемся, пройдет еще часа три-четыре. Так что норм.
– Про себя не забывай. – Подает мне пончик Никита. – Не хочу, чтобы ты упала в голодный обморок посреди выступления. Нам часа три нужно будет отыграть на ногах, и хорошо, если не случится дождя.
Я бросаю взгляд на коробку. Парни, словно саранча, уже уничтожили все ее содержимое. И тот пончик, который протягивает мне Высоцкий, – последний, который достался ему.
– Нет, спасибо. – Отказываюсь я. – Перекусила по дороге.
Это ложь, но я знаю, что у меня хватит сил на весь вечер, пусть лучше он сам поест. К тому же, от волнения перед предстоящим свиданием со Стасом у меня совершенно нет аппетита. Мы договорились, что сходим в парк аттракционов после моего выступления, и мысль об этом заставляет меня жутко нервничать. К слову, у Никиты с Полиной ровно такие же планы, и как бы это не превратилось в свидание «двое на двое»: это будет максимально неловко и странно.