– Даш, идем умоемся. – Я подаю ей руку, когда она уже двадцать минут не встает с пола, милуясь с собакой. Молчит до сих пор. – Идем, Даш, умыться надо.
Она не сопротивляется, встает, молча идет, но подходит к раковине с зеркалом, смотрит на себя и снова начинает тяжело дышать. Мудак за все дни, что она ждала подвоха, надломал ей психику. А сегодня добил.
– Наклонись и умойся, – говорю я чуть строже, пытаясь отвлечь от всего дерьма. – Давай, ледяной водой, быстро. Или я тебя под душ засуну.
– Ты точно Чудовище, – совершенно неожиданно для меня говорит Даша и даже негромко хихикает. Совсем чуть-чуть. Еле слышно, но так замечательно, что страх сразу проходит. Справимся. Все быстро придет в норму, я уверен.
Подаю Даше полотенце и сразу поворачиваю лицом к себе. Нечего ей сейчас в зеркало смотреть, начнет по поводу царапины загоняться.
– Ну ты как? – спрашиваю я, убирая мокрые волосы со щек.
– В порядке. Просто в шоке, если честно. Болит? – спрашивает она, опуская взгляд на мою забинтованную руку.
– Терпимо. – На самом деле терпимо. Обкололи, когда шили, не чувствую пока толком. – Рапунцель, ты знала его? – Я не могу не спросить.
– Это мой одноклассник, Костя. Был влюблен в меня с восьмого класса, до самого выпускного прохода не давал, не знала уже, как его отшить. Даже под подъездом пару раз ночевал лет в пятнадцать, думал, я так смогу в него влюбиться.
– И что ему надо было? Понял, что не разлюбил? А в маньяки зачем подался?
– Не-а. – Даша усмехается странно и поднимает взгляд на меня. – Отомстить хотел. За то, что я ему сердце разбила и опозорила его перед всем классом, когда он мне встречаться предложил, а я отказала. Три года план мести вынашивал, прикинь? Следил периодически.
– Он больной, – говорю я, точно уверенный в своих словах. Здоровый человек не пойдет на такое. Это просто какой-то кошмар. Нарочно не придумаешь. Почему люди такие… люди? Хочу быть Вольтом, честное слово.
– Наверное, – пожимает она плечами, – в любом случае я рада, что это все закончилось.
– Ты, главное, не бойся больше ничего. – Целую ее в лоб и снова обнимаю. – Все правда закончилось.
– Я побаиваюсь одна спать, – доверчиво шепчет мне в грудь рыжик.
В любой другой ситуации я бы обязательно пошутил. Как-нибудь смешно и пошло. Но сейчас реально не до этого.
– Посплю с тобой, не волнуйся. Со мной не страшно?
– С тобой – нет, – бормочет она и обнимает меня крепче.
Мы справимся.
Глава 28
Дашка сопит на моей груди, отрубилась быстро, после того как заставил ее поесть. Не сопротивлялась почти, кстати; значит, точно все нормально будет. Уснула на моем плече и с Вольтом на руках. Собаку в постель тащить, конечно, идея не из лучших, но сегодня я не собираюсь читать нотации по этому поводу. Если ей так будет спокойнее – пусть.
А у меня уснуть не выходит. И не потому что думаю обо всем о том; какой мудак этот ее одноклассник, я и днем об этом подумать успею. Я, блядь, представить не могу, как теперь буду играть. Уколы отходят, рука болит пиздецки, кровь проступает через повязку. Мне вообще повезло, что в «Скорой» врач был, который раньше хирургом работал, а потом психанул, как сам рассказал, и ушел оттуда. А то бы пришлось еще в больничку ехать шить. Хотя и так туда кататься придется, перевязки, карту завести, бумажки, что в «Скорой» написали, отдать. Не было печали. Утром поеду в спорткомплекс сдаваться, потом в больничку. Почти уверен, что Даша попросится со мной, чтобы потом к Владимиру заехать. У нее большое доброе сердце, она наверняка будет переживать о нем, навещать. Еще и скажет, что сама виновата. Дурочка. Нет ничьей вины, кроме помешанного урода.
Я, кстати, задумался и понял, что нанять охранника была очень хорошая идея. Как бы мы с Дашей оба на это ни психовали – это было умно. Во-первых, без Владимира он мог давно к рыжей подобраться. А во-вторых, Володя хоть и попал в больницу, но работу свою выполнил – Дашу защитил. Первый удар на себя принял. Иначе стукнул бы маньяк Рапунцель по голове, и все, пиши пропало. Не факт, что ее черепушка выдержала бы. И я рядом постоянно быть не мог, да и с какой стати-то?
План с признанием во влюбленности отваливается на неопределенный срок, потому что шокировать Дашу еще и этим очень нелогично. Плюс ко всему она может сказать, что ей это неинтересно, а я пока не готов, чтобы она уходила. По-человечески хочу помочь ей пережить все произошедшее дерьмо.
Ночь так и не сплю, дремлю минут по двадцать, потом просыпаюсь снова. Под утро аккуратно перекладываю Рапунцель на подушку и иду на кухню, ищу лекарства, которые медсестра в «Скорой» вручила, пью, надеясь, что боль хоть немного спадет. Это реально больно. Рваная рана на все предплечье – дерьмо полное, честно признаться. Еще и на правой руке. Чувствую себя инвалидом. Левой вообще неудобно ничего делать, а правой банально не получается. Мышца разорвана, напрячь не выходит, чтобы даже кружку с водой поднять. А когда пытаюсь – вспышка боли ослепляет. Влип, блин.
Часов в семь утра, когда я готов стены крушить от постоянного ноющего ощущения в руке, ко мне на кухню заходит Дашка. Глаза сонные трет, Вольта на пол опускает, растрепанная, смешная.
– Доброе утро, рыжик.
– Привет, – говорит она тихо и подходит ближе. Даже когда я сижу, а она стоит, мы почти одного роста. Если сяду ровно и вытянусь – могу запросто достать до ее губ. Забавно выходит. Вроде и Дашка не полторашка, но рядом с моими почти двумя все равно мелкая. – Спасибо, Леш. – Она наклоняется и совершенно неожиданно целует меня в нос. Я даже зависаю на пару секунд. Она такого никогда не делала. Да никто не делал! Это, оказывается, немного неловко. Совсем чуть-чуть.
– Выспалась? – говорю я и машинально ее одной рукой обнимаю и к себе притягиваю. А рыжая тут же мою голову обхватывает и прижимает к себе крепко. Так и стоим. Молча. Она явно о чем-то плохом думает. А я о том, что сижу тут на своей кухне и вообще-то люблю ее.
– Да, спасибо, что не оставил, – говорит она после минуты тишины, так и не отходя от меня. Наклоняю голову и утыкаюсь носом где-то между грудей Даши. Только сейчас заметил, что она в моей футболке, хотя вчера вечером собственноручно ей ее вручил, чтобы переоделась. Ей идет. Вообще такой домашний вид, еще и в моей квартире, рождает в голове грустные картинки. Грустные, потому что когда-то у меня все это уже было. И ничем хорошим не кончилось.
А еще в последнее время, глядя на Дашу, на ее отца, на их отношения и все остальное, я начинаю снова очень сильно загоняться по поводу дочери. Я старательно пытался отпустить ситуацию все эти годы, хотя каждый день думал о Полине, но сейчас отпустить не получается. А если с ней что-то случится? А папы не будет рядом. А если у нее уже давно есть кто-то, кого она называет своим отцом? Это в сто раз хуже. Я очень сильно проебался, когда позволил бывшей выиграть. Мне нужно было не сдаваться и идти до конца в желании видеться с ребенком. Жаль только, что в свои двадцать я не понимал этого. А сейчас, когда прошла куча лет, что я могу изменить?
– Ты очень громко о чем-то думаешь, – внезапно говорит Даша. Она поднимает мою голову руками и гладит пальцем между бровей. – Хмурый, даже залом вот. Расскажи.
Я не видел еще Дашу такой. У нее хрипловатый голос и очень пронзительный взгляд. Как будто другой человек передо мной стоит. Раскрасневшаяся, ладошки как кипяток. Так, стоп…
– Рапунцель, у тебя температура?
– Наверняка. – Она кивает и отходит от меня, усаживаясь на стул рядом. – И горло болит, я же тебе говорила, что от нервов всегда болею, это завтра пройдет, просто у организма такая реакция. Я нормально себя чувствую. Почти.
Показываю ей, где аптечка, прошу достать и выпить пару лекарств. Сам могу, конечно, но одной левой это будет сделать не так просто. Рыжая не сопротивляется, делает все, что прошу, послушная, как будто и не рыжая даже. Где Даша, которая никогда никого не слушает и всегда делает то, что ей вздумается? Надо вернуть.
– Так ты расскажешь? – спрашивает она, начиная хозяйничать на моей кухне. Давай-давай, мне все нравится. Даже продукты есть, пустым холодильником не опозорюсь.
– А ты пообещай, что выкинешь все дерьмо из головы, каким бы оно ни было. – Ей нужно это сказать. Девчонки вообще любят загоняться, а тут такое. Не удивлюсь, если она сейчас будет вспоминать всех парней, кого отшила, и искать подвоха от каждого. – Все закончилось, второй раз не повторится. И ты либо жрешь себя изнутри до конца дней и жить себе не даешь, либо ищешь силы и переступаешь, чтобы дальше пойти уже сильно счастливой. Решать тебе.
– Ты чего умный такой, Алексей Владимирович? – усмехается Дашка. Поворачивается лицом, руки на груди складывает и опирается бедром о столешницу. – Я в порядке, честное кудрявое. Просто горло болит неприятно. Завтра буду огурцом. Я не могу думать о том, какие все мудаки, когда у меня такой рыцарь под боком.
– Вчера я был Чудовищем, – усмехаюсь я.
– Тебя расколдовали, – хихикает она и продолжает возиться на кухне, режет что-то, на сковороду кидает. Что делает – понятия не имею, но пахнет божественно. – И все-таки, Леш. О чем ты думаешь? Ты обо мне все знаешь, я о тебе почти ничего. Это нечестно.
Нечестно? Не думал об этом. Вообще просто я не большой любитель рассказывать о себе. Особенно о том, что заставляет испытывать хоть какие-то эмоции. Но Даша права, наверное. Делиться надо. Тем более если я хочу, чтобы мои чувства были взаимны, надо уметь открывать душу, хоть это и сложно.
– Помнишь, я сказал тебе, что у меня есть дочь? – говорю я и вижу, как Даша замирает на пару секунд. А ты как думала? Хотела знать про Лешу больше – получай. У Леши не так все радужно, как хотело казаться. – Ее зовут Полина. Ей восемь лет. И последний раз я видел ее шесть с половиной лет назад. Мы развелись с ее мамой, когда ей было чуть больше года, потому что она нашла мужика с перспективами лучше, чем были у двадцатилетнего меня. На суде она не отрицала и не запрещала мне видеться с дочерью, а на деле тупо не открывала дверь. Пытался силой – толку ноль. А потом Полина испугалась как-то этих скандалов, и я решил, что, наверное, стоит отпустить, потому что Юля все равно не позволила бы нам видеться, а у мелкой была бы травма. Плачу алименты, на этом все. Даже в соцсетях не могу на нее посмотреть – бывшая назло мне лицо ее не показывает.