Эти подонки не просто вытворяли свои дела безнаказанно, они еще и были уверены в том, что никто не смеет их преследовать и с ними бороться. Они решили убить меня только оттого, что я признался Хельге в намерении отомстить за то, что они сделали.
И кто решил убить меня? Хельга… Женщина, с которой я спал. Но я ведь был ее возлюбленным… Как можно убивать человека, с которым ты спала?
Словом, за один вечер мне пришлось разом избавляться от многих иллюзий. В результате я был как будто ватный и ни в чем не принимал участия. Я все слышал, о чем говорили Скелет с Геннадием Андреевичем в машине, и как бы впервые подал «признаки жизни» после того, как Скелет недвусмысленно заявил о том, что это именно Хельга ослепила Юлю. Он докопался до ее «офтальмологического» прошлого… Тогда я чуть было не закричал, и это было словно катарсис, после которого я окончательно пришел в себя и снова стал нормальным человеком. Я сбросил с себя оцепенение и посмотрел на Хельгу новыми глазами. Вампир, настоящий вампир…
Хельга сидела позади меня, на заднем сиденье, прижатая к дверце обмякшим телом санитара. Руки ее были заведены назад, на них были наручники.
Лицо ее было мертвенно-бледным, равнодушным. Я оглянулся внезапно, она этого не ожидала, и мы столкнулись глазами.
Никогда я не видел такого взгляда. Сколько раз я глядел Хельге в глаза и никогда бы представить себе не мог, что ее глаза могут быть такими.
Она словно сняла линзы, которые носила. Словно с них была снята какая-то оболочка, скрывавшая их истинное выражение. Сейчас это были огромные глаза какого-то, наверное, морского чудовища — выпуклые, матово-бледные, мертвящие. Наверное, какой-нибудь гигантский осьминог рассматривает вот так свою неминуемую жертву.
У Хельги глаза всегда были большими, я это знал, и их красота меня восхищала.
Эти же глаза-щупальцы испугали меня больше всего. Это была вторая Хельга, совсем не та, что я знал прежде. Это была ее другая личина. А вероятнее всего, личиной было как раз то, что видел я раньше.
Я отвернулся и стал прислушиваться к разговору Скелета с Геннадием Андреевичем.
Когда я осознал в полной мере, что произошло, главным чувством, которое захватило меня, стал стыд.
Мне было безумно стыдно этих двоих людей. Кроме того, мне было стыдно и перед Юлей и перед Людмилой за свое поведение, за свое глупое предательство, за легкомыслие…
Но это потом… Это будет потом — Юля и Людмила. А сейчас, в машине, рядом со мной были Геннадий Андреевич и Скелет. Люди, которые спасли мне жизнь. И не просто спасли, а сделали это, впрямую рискуя своей жизнью.
И если для Скелета это было работой, то насчет Геннадия я не мог найти себе подобного утешения и оправдания. Он — точно такой же мирный человек, как и я сам.
В то время, как я безрассудно пошел прямо в лапы преступникам, да потом еще вел себя хуже любой истеричной девицы, Геннадий бегал, стрелял из пистолета и даже пытался драться руками и ногами.
Он не растерялся перед лицом опасности. А я… Нет, то, как вел себя я, не забудется никогда. Теперь я никогда уже не смогу уважать себя так, как прежде. Мне вдруг открылось, что я вовсе не такой уж мужчина, каковым себя полагал.
Пусть я красив и строен, пусть я широкоплеч и густоволос… Пусть я иногда бываю неутомимым любовником, и многие женщины не прочь со мной, а я — с ними…
Оказалось, что все это стоит очень мало, когда дошло до чего-то серьезного.
Я стыдился не того, что не убил никого и никого не ударил. Бог с ними, с ударами и выстрелами. В конце концов, я и вправду могу быть к этому не склонен.
Стыдно мне было потому, что я даже не смог попытаться участвовать. Самый здоровый из нас троих, самый сильный — я вдруг совершенно «вырубился». Позволил себе отключиться…
Эта моя слабость теперь меня мучила, и я не мог да и не хотел находить себе оправдания. Меня волновало другое — как теперь они оба будут смотреть на меня, оказавшегося таким слабаком?
Лучше уж не подавать надежд вовсе, чем не оправдать их потом. Я же подавал надежды. О, как я их подавал! Стройный, спортивный. Супермен, да и только. А выяснилось, что престарелый гомосексуалист оказался настоящим мужчиной против меня.
Как я теперь буду смотреть им в глаза?
От своих тяжелых мыслей я оторвался потому, что Геннадий вновь потряс меня за плечо. Тогда я понял, что он о чем-то спрашивает меня.
— Феликс, — говорил он озабоченно. — Ты у нее дома бывал?
Я кивнул. Сказать словами, что я бывал в доме у этой твари, я был не в силах. Сказать такое — значит признаться в том, что я целовался с ней. А это невозможно. После того, как я только что увидел ее глаза, от таких воспоминаний могло вырвать…
— Она живет одна?
— Одна, — подтвердил я.
— Эй, ты, — обратился Скелет к Хельге. — У тебя дома есть кто-нибудь сейчас?
Она смотрела на Скелета и молчала. Она не сказала ни единого слова.
— Ну, и хорошо, — буркнул Скелет. — Поедем к ней. Феликс, показывайте дорогу. Вы же только что оттуда.
Он сказал это наверняка просто так, чтобы подбодрить меня и стимулировать мои топографические способности, но я опять вздрогнул. Ведь я и вправду только что заезжал туда за Хельгой.
Я показывал дорогу, и вскоре мы подъехали к ее дому.
— А зачем мы приехали сюда? — вдруг неожиданно спросила сама Хельга. В машине наступила тишина.
— Знаешь, деточка, — просипел Скелет со своего места, выразительно потряхивая пистолетом. — Я бы на твоем месте радовался, что мы вообще куда-то тебя возим. Можно ведь поступить и иначе… Можно просто всадить тебе пулю в твою змеиную голову и выбросить из машины. А мы еще бензин на тебя тратим. Вот и в гости к тебе приехали. А ты, кажется, и не рада.
Скелет ухмыльнулся и добавил:
— В каком кармане у тебя ключи от квартиры? Я достану.
А поскольку Хельга не захотела продолжать разговор, ему пришлось обшарить ее карманы. В конце концов он нашел ключ и сказал удовлетворенно:
— Значит так. Феликс, останетесь здесь, в машине, вместе с вот этим красавцем. А мы с шефом и с ней вот пойдем в квартиру. Если там все в порядке, то я спущусь вниз.
Он повернулся опять к Хельге:
— У тебя и вправду дома никого нет? Лучше скажи, потому что если мы сейчас туда войдем, то ты уже меня знаешь… Всех положу, а тебя — в первую очередь.
Хельга вновь промолчала.
— Ну, хорошо, — Скелет передернул затвор пистолета и скомандовал Хельге: — Иди из машины. И руки держи естественно за спиной, чтобы никто ничего не заметил. Крикнешь — убью на месте.
Было уже половина одиннадцатого вечера, и возле подъезда никого не было. Оставалось надеяться, что никто из соседей не встретится на лестнице.
Геннадий и Скелет, держа под руки Хельгу, быстро вошли в парадную. Они скрылись, и я остался один на один с санитаром. Теперь я уже не боялся и не был так сильно растерян, как прежде.
Санитар смотрел мне в затылок ненавидящими глазами, я это чувствовал. Подумав, что он может напасть на меня, я повернулся к нему, но тут же понял, что опасения мои напрасны. Он был совершенно деморализован. Глаза его еще плохо видели, лицо раздулось от воздействия сильной порции газа и от удара по нему ногой Скелета.
Василий сидел и держался рукой за бок, при этом дыхание его было хриплым и прерывистым.
Прошло две или три минуты. Я напряженно ждал развития событий. Может быть, в квартире Хельги сейчас есть кто-то из ее дружков? Сейчас я уже не был ни в чем уверен…
Только в эти минуты до меня стало доходить, какой ужасной опасности я подвергался. Само знакомство с этой женщиной уже вселяло в меня страх. Ведь от нее было можно ожидать чего угодно.
А уж о том, что час назад я был на волосок от смерти, причем скорее всего мучительной — это не выходило из моей головы.
Говорят, что фантазия — это дар Божий. Наверное, это действительно так, но иногда обладать фантазией и богатым воображением весьма неприятно. Когда я сидел в машине, у меня не выходила из головы ужасная и мерзкая картина. Я представлял себе, как мучительно умираю на полу той операционной. Меня убивают те амбалы, я корчусь в предсмертных судорогах, ползаю по полу, а надо мной стоит Хельга и за всем этим наблюдает.
В агонии я поднимаю к ней взгляд и сталкиваюсь с амебиными рыбьими глазами той, которую считал своей возлюбленной… Вижу, как внимательно и беспристрастно она наблюдает за моими страданиями и концом…
Не дай Бог, это теперь будет мне сниться по ночам…
Вернулся Геннадий. Он открыл дверцу машины и сказал:
— Все в порядке. Скелет прислал меня, чтобы я помог вам подняться в квартиру.
— Он же хотел сам спуститься, — сказал я, разлепляя запекшиеся губы.
— Он подумал и решил, что нельзя оставлять меня один на один с этой тварью, — мрачно улыбнулся Геннадий. — Может быть, он и прав. В данном случае мне не стоит так уж доверять. Я могу вырвать ей глаза в любую минуту.
Мы вытащили Василия из машины и пошли наверх. В квартире Скелет уже устраивался со всеми удобствами. Он привязал Хельгу к креслу в гостиной и теперь закручивал последний узел, накрепко приторачивая ее как следует.
— Давайте сюда и этого, — бросил он нам, указывая на второе кресло, напротив первого.
Когда оба были привязаны, Скелет пригласил нас с Геннадием на кухню. Так вышло с самого начала нашей «операции», что он стал нашим командиром, руководителем и мы оба беспрекословно подчинялись ему. Даже спесивый Геннадий признал его авторитет. Еще бы, если бы не Скелет, мы никогда бы не добрались до этих сволочей…
Но Скелет не собирался останавливаться на достигнутом. Он был последовательным человеком, а к тому же имел некий деловой азарт.
Мы сели на кухне вокруг небольшого стола, и Геннадий огляделся. Он увидел картинки с видами Петербурга на стенах, увидел красивый цветок в горшочке на окне и криво усмехнулся:
— Никогда бы не подумал, что так может выглядеть злодейское логово.
— Это не просто логово, — возразил Скелет. — Логово у них было, скорее, в морге… А тут — змеиное гнездо. Тут живет змея. А змеи ведь, как известно, очень чистоплотны и любят порядок.