ым ничтожеством? Если вы вместе претворяли в жизнь ТВОИ планы, то почему сюда ты пришла одна? Почему позади тебя стоит твой шкаф, а не дочь? У тебя ведь нет правдивых ответов ни на один мой вопрос, доктор? Тогда проваливай отсюда. И как можно дальше. Потому что я уже начал тянуть за собой тебя и твоих приспешников. И продолжу делать это со всем удовольствием, на которое способны звери, разрывающие надвое своих дрессировщиков.
Теперь нелюдь стоял уже вплотную к решетке камеры, впиваясь в нее длинными смуглыми пальцами. Прогоняя Ярославскую и в то же время, и она чувствовала это кожей, жадно ожидая ответа именно на свой последний вопрос.
— А после ванной комнаты она шла к тому мужчине, который помогал ей забыть твои прикосновения.
Верхняя губа ублюдка начала подрагивать, слегка обнажая зубы.
— Ты ведь верил ее рассказам о жестокой матери, отправлявшей ее к Бельским на неделю-другую? Ты упивался осознанием собственной значимости для нее. Тебе ведь было приятно до дрожи, что для нее приоритетом был твой грязный вонючий вольер, а не огромный особняк Бельского, превосходившего тебя во всем.
Глухой рык сорвался с оскаленных губ мужчины, и Ярославская невольно отпрянула назад всем корпусом.
— Он дарил ей украшения, а она говорила, что это от покойной бабушки. Я знаю все это, нелюдь. Как знал и ты. Ты ведь чувствовал его запах на ней. Но продолжал озираться вокруг только через черную кружевную ширму. Но всему приходит конец.
Ярославская достала из кармана фотографии и бросила их на пол камеры, вставая со стула и отступая.
— Ознакомься с ними, нелюдь. На них Ассоль со своим женихом. Со своим настоящим женихом.
Нелюдь автоматически проследил взглядом за рассыпавшимися по полу фотографиями, но не стал рассматривать их при ней, тут же повернувшись к доктору. Ничего. Он обязательно будет изучать каждый запечатленный кадр. Ярославская очень тщательно подбирала их. Только те, на которых Витя обнимает Алю или танцует с ней. На одном даже умудрился поцеловать девушку, после чего получил затрещину. Но продолжения ведь нелюдь не увидит. Только то, что сочла нужным показать Ангелина Альбертовна. Только то, что выбьет почву из-под его ног. Должно выбить, если доктор не ошиблась и правильно изучила своего подопытного.
— Ты называл ее своей религией. Посмотри, насколько лживой может быть вера.
И аккуратно протянуть между решеток прямо к его пальцам несколько листков бумаги. Страницы из дневника Али, на которых та, еще будучи совсем девочкой прописывала каждый свой день, проведенный рядом с нелюдем. Лишенная общения с матерью и ее внимания, дочь обращалась в своем дневнике именно к ней. Каждая запись как отдельное письмо. Некоторые — как полноценный отчет с указанием времени посещения "мальчика" и подробным описанием совместных занятий. Своеобразная игра в ученого, которую когда-то в детстве вела Ассоль.
ГЛАВА 20. БЕС. АССОЛЬ
1990-е гг. Россия
Роскошная… Раздери ее дьявол, какая же роскошная. Вызывающая чувство потрясения как в простеньком ситцевом платье, так и в самых дорогих вечерних нарядах. Потому что именно она украшала любой наряд, а не наоборот. Когда-нибудь я перестану восхищаться ее красотой? Перестану желать касаться ее хотя бы на мониторе камеры видеонаблюдения? Плевать на нечеткость изображения. Мое воображение и память дорисовывают ее идеальные полные губы, которые она прикусывает в задумчивости, оглядываясь по сторонам, пытаясь понять, куда ее привезли. В клетку, моя девочка. В клетку. Туда, где самое место таким, как ты. Да и таким, как я. Только раньше я сидел в этой клетке один, а теперь настало время и тебе присоединиться ко мне.
Когда-то я не мог мечтать о большем — ты рядом со мной в моей клетке. Мои мечты не распространялись дальше этого. Я был полным идиотом. Сейчас я разучился мечтать. И ты совсем скоро пожалеешь о том, что некоторые иллюзии больше не собрать воедино. Даже разбивая в кровь пальцы об их осколки. Я пытался и не смог. У тебя не будет даже этой попытки.
Она пристально смотрит в окно машины, иногда нахмуриваясь, иногда приоткрывая рот и изумленно разглядывая дорогу. А я ненавижу себя за эту пытку, которую устроил сам себе. За то, что достаточно было просто ждать ее здесь, а не подглядывать за ней жадно, боясь упустить даже поворот шеи. Да, я стал конченым наркоманом с ней. Не просто зависимым, а унизительно больным ею одной. Впрочем, благодаря ее мамаше, у меня выработался отличный иммунитет на множество болезней. И даже если в этом списке нет ее имени, я сам внесу его туда.
Машина въехала в огромные массивные ворота поместья, и я встал со своего места, закрывая глаза и глубоко выдыхая. Впервые за столько лет вернулось чувство… паники. Еще один вдох, заглушая в себе его… а через секунды обнаружить себя по ту сторону двери, глядящего на то, как открывается дверь машины и появляется изящная женская ножка в высоких черных сапогах. Все продумала, маленькая? Как соблазнить неизвестного режиссера при первой же встрече? И неконтролируемая злость ярко вспыхнувшим факелом в груди. Несколько шагов ей навстречу, позволяя разглядеть себя… узнать себя.
— Ну здравствуй, моя девочка, — склонив голову, набок улыбнуться тому, как участилось ее дыхание и изумленно распахнулись глаза, — скучала по мне?
Знаете, совсем необязательно для того, чтобы почувствовать себя заключенной, быть в наручниках или связанной. Я это поняла, едва увидела его послание и бросила взгляд на охранников, равнодушно стоящих у двери и проигнорировавших просьбу стюардессы занять свои места.
Тогда я лишь заподозрила, а потом и убедилась — это не охрана, а конвой.
"Нам не велено дать вам телефон, не велено оставлять вас одну и не велено отдавать вам багаж. Вы последуете за нами".
На английском, но с акцентом. Не могу понять с каким. Нанятая охрана. Специально нерусские с иным менталитетом и иными ценностями. Для них я — никто и звать никак. Очень умно, Саша. Я всегда знала, что ты не просто умный мальчик, ты — гений. Это ведь всего лишь мааааленькая вершина айсберга. Мелочь. Ты, наверняка, придумал для меня особую игру. За десять-то лет.
Я подчинилась, потому что прочла в колючих глазах своего конвоира в элегантном черном костюме — ему отдали приказ не церемониться. Я научилась читать взгляды. Я много чему научилась за эти годы. Я больше не была маленькой и испуганной Ассоль. Но думаю, мой палач об этом знает, а если не знает, то его ждет сюрприз. Пока ехали в машине, паника начала нарастать пропорционально адскому безумному предвкушению встречи. Я ждала ее более десяти лет. Меня к ней готовили, не давая покоя и не давая забыть, и она должна была состояться рано или поздно. Я разглаживала складки на подоле элегантного платья и чуть постукивала нервно носком высокого тонкого сапога. У меня за пазухой всего лишь два маленьких пакета. Когда они закончатся, начнется ад… но я пока не буду об этом думать, потому что ад уже начался, и у меня есть силы выстоять первый бой, а потом… кто знает, может быть "потом" у меня уже не будет.
Если бы кто-то посмотрел на меня со стороны, никогда бы не догадался, что меня рвет на части от волнения и что по моей спине холодным бисером выступил пот. Я стиснула пальцами пальцы другой руки, чтоб было не видно, как они дрожат, когда машина въехала в ворота огромного старинного особняка, и те со скрипом закрылись за нами.
Кто ты теперь… кто ты такой и какую власть имеешь, если провернул такое? Машина остановилась у парадного входа с высокими мощными резными колоннами. Особняк-музей. Королевская роскошь. Я не представляю, сколько денег все это могло стоить. Откуда они у того, кто даже документов не имел?
Но едва вышла из машины, как тут же была вынуждена остановиться. Ни секунды на подготовку. Ни мгновения. Увидела и не смогла сделать вдох, только клокот под ребрами, и пальцы сильнее впиваются в ладони. До крови, до мяса. Я чувствую, как она струйкой течет по запястью, пока я смотрю в угольно-черные непроницаемые глаза своего палача и убийцы.
Даже время любило тебя… Саша… время изменило тебя… из ободранного мальчика без гроша за душой ты стал влиятельным мужчиной. Ведь это ты хозяин острова и хозяин проекта. Это с тобой я подписала договор. Теперь я уже в этом не сомневалась. Каким же сильным и красивым он стал. Совсем не похож на себя. Излучает нереальную мощь, намного острее, чем раньше.
Облокотившись о колонну, скрестив на груди руки, он пронизывал меня взглядом из-под густых бровей. В черной модной рубашке с закатанными до локтей рукавами, обнажавшими вздувшиеся жгуты вен и темную поросль волос. Верхние пуговицы расстегнуты так, что мне видна его мускулистая мощная шея и волосатая грудь. Материя натянута на мышцах плеч настолько сильно, что кажется разорвется на нем по швам. Он не прекращал заниматься спортом, его тело накачано еще больше, чем раньше. Задерживая каждый вздох, я жадно рассматривала его, сжирала глазами каждую черту. Теперь у него смуглая золотистая кожа, а раньше была матово-темной… черные непослушные волосы коротко пострижены и заглажены назад, аккуратная щетина чуть длинноватая на тяжелом подбородке и над верхней губой, такой же полной и чувственной, как и раньше. Когда-то его губы сводили меня с ума своей асимметрией и чувственностью. Все в нем изменилось, теперь это был опасный, породистый зверь излучавший опасность и готовый наброситься в любую секунду.
На какие-то доли секунды мне показалось, что у меня кружится голова и сердце болезненно пропускает удары один за другим. Я теряю рассудок, рассматривая его шею и ключицы в вырезе рубашки. Губы мгновенно пересохли и словно зудели от воспоминаний, какая она на ощупь его кожа, как пахнет шея потом, мылом и моим зверем, когда я алчно покрываю ее поцелуями. И по всему телу прокатились огненные волны кипятка, заставив задрожать в зарождающемся голоде и в мгновенной ненависти к себе самой.
Он стал диким матерым волком с жутким взглядом и уродливыми шрамами на щеке. Я ведь любила каждый из них. Невольно дрогнули окровавленные пальцы, ощутив под подушками шероховатость рубцов.