В глубине изящной виллы, за кораллами и плачущими фонтанами, начиналось длинное здание лаборатории. Один этаж сверху, три внизу.
Руку уволокли куда-то в стерильные залы, ошпарили жидким кислородом, разделали на образцы и унесли. Родай Син облачилась в костюм биозащиты и тоже спустилась вниз; старик покрикивал на нее, гонял то туда, то сюда.
Станис Трастамара сначала наблюдал с балюстрады, отделенной от операционного зала поляризованным кристаллопластом. Часа через три он соскучился, поднялся по лестнице и вышел в сад.
Сад, расположенный между виллой и лабораторией, был залит белым сверкающим светом. Солнце еще не взошло, но восток Кольца уже пылал вишневым и алым.
К удивлению Трастамары, кораллов в саду не было. Вдоль песчаной дорожки ползло какое-то непонятное растение, с толстыми зелеными рожками и желтыми цветками на стебельках, а чуть дальше начинались кусты. На кустах росли красные и розовые цветы, свернутые в тугие бутоны. Генерал протянул руку, чтобы потрогать цветок, и тут же, чертыхнувшись, ее отдернул: в палец ему вонзился изрядный шип. Трастамара никогда не видел такого.
– Я хочу воды, – сказал цветок.
– И много тебе нужно?
– Хочу, чтоб меня полили.
Трастамара пожал плечами и отправился к началу дорожки. Ему казалось, что там он видел пульт регулировки системы орошения.
Когда он вернулся, он увидел в саду прапрадеда. Старик парил в кресле, не касаясь земли. За ним вздымались зеленые заросли с красными и розовыми цветами.
– Знаешь, что это за цветы?
Трастамара покачал головой.
– Это роза.
Станис удивился. Красные бутоны не имели почти ничего общего с обычной розой – изысканным лоеллианским цветком, сложным переплетением тычинок, ложноножек и многократно изогнутых лепестков. Он никогда не слыхал, чтоб у розы были шипы.
– Настоящая роза. С Земли. Я пытаюсь восстановить генетические копии земных растений. Во дворце считают, что я на старости лет впал в детство.
– А… разве земные растения умели говорить? – осторожно справился Трастамара.
– Пара лишних кодонов. Их можно убрать в любой момент.
Старик помолчал. Краем глаза Станис заметил, как шевелятся кусты за дорожкой, и положил ладонь на рукоять веерника. Из кустов вышел бело-рыжий кот, подошел к ногам Станиса и начал о них тереться. Теперь Станис и сам заметил, что невзрачные растения в саду поражали разнообразием форм.
– Я не знал, что ты знаешь, кто создал Плащ.
– Я кое-что слышал от деда.
Ли Трастамара молчал. В небе над Митрой пылал ледяной мост Кольца; синие и серебряные кораллы, казалось, тянулись к небу, и в маленьком садике под ними цвели невзрачные розы Земли – возможно, единственные розы во всей огромной Галактике.
– Это была великая война, – сказал Ли Трастамара. – И у человечества не было шансов.
– Это не то, что нам говорили в школе, – сказал Станис.
Ли засмеялся, хрипло и грубо.
– Правда – это военная тайна, – сказал Ли. – Ты знаешь, как размножались ттакки? Помет рождался у самки каждые сорок стандарт-дней. И в каждом помете было триста особей. Триста замечательных девочек, которые могли все. Рожать. Думать. Строить космические корабли. Сражаться. Жрать все – ты знаешь, что они жрали все? Вообще всю органику, которая существовала на Ттакке? Они жрали кору деревьев и сырую рыбу, и человечину они тоже жрали. Ты когда-нибудь видел крейсер, разнесенный взрывом, тела, которых вывернуло наизнанку через дыру в скафандре, – и девочки выцарапывают их из скафандра, как из ореховой кожуры, и жрут?
Живоглот засмеялся снова.
– Бедные девочки. Им всегда не хватало еды. Триста особей за сорок дней. Раса с такой плодовитостью жрет все.
Бело-рыжий кот недовольно отошел от Станиса и вспрыгнул на колени своего престарелого хозяина. Тот рассеянно погладил кота.
– У них с самого начала не было естественных врагов. Они их сожрали. У них был один враг. Сами ттакки. Они дрались за ресурсы. Сначала – в пределах одной деревни. Потом – в пределах материка. Потом – в пределах планеты. Когда они дрались в пределах планеты, из трехсот девочек в среднем оставалась одна. Они глушили друг друга химией и напалмом, ядерным оружием и газами. Им было все равно. Какая разница, если термоядерная бомба уничтожит два миллиарда? Потерю восполнят через полгода. А потом они вышли в космос и перестали жрать друг друга. Они стали колонизовать планеты. Триста штук за сорок дней. Раз – и два миллиарда на Лене. Раз – и два миллиарда на Альтайе. Раз – и вот их корабль около Земли. Простите, ребята, но нас пятьсот миллиардов особей, и нам нужна ваша планета. У вас уже есть океаны и кислород, здесь тоже упала Великая Спора, нам не надо ее ттаккаформировать! Что? Вы хотите жить? Простите, но мы занимаем одну с вами экологическую нишу. Мы бы, конечно, могли разводить вас на еду, но вы очень медленно размножаетесь. Мы лучше будем разводить планктон.
– Полей меня, – сказала с грядки роза.
– Заткнись, дура, – уронил Ли, – корни вырву.
Генералу Трастамаре почудилось, что цветок обиженно зашелестел и умолк.
– Но мы были… технологически выше, – сказал Трастамара.
– О да. Мы были технологически выше. Но ттакки были умны. Очень умны. Пятьсот миллиардов умных убийц. Они потеряли два крейсера и сразу же извинились. В качестве извинения они убили адмирала, которая командовала флотом, и весь ее помет – двадцать тысяч особей, что ли. Мертвых они сожрали. Они не могли себе позволить их хоронить. Мертвые всегда были источником белка. Может быть, поэтому они убивали за то, за что у людей полагается двое суток ареста.
С тихим шелестом включилась автоматическая система поливки, и на замерший сад перед рассветом посыпались капли воды. «Блюдечко» Живоглота поплыло по дорожке и остановилось над зарослями агав, туда, куда не попадали тонкие струи.
– «Это недоразумение, – сказали ттакки, – давайте дружить». И мы дружили. О, как мы дружили. Президенты всех стран Земли посещали планеты Ттакки с визитами Доброй Воли. Они даже проводили там акции. Привозили с собой тысячи тонн планктона. Привозили Еду – ттаккам! Боже мой! Что думает молодая ттаккская самка, когда она видит, что какой-то придурок с двумя ногами и двумя руками привозит с чужой планеты – Еду! Она думает, что надо забрать планету придурков, у которых так много лишней Еды, что они делятся ей с ксеноморфами. И если б Еда! А ттаккские самки в наших садах? А целые курсы университетов? Ты знаешь, кто первый построил на Ттакке-3 завод по производству гравикомпенсаторов? Компания «Барингс моторс». Ты знаешь, кто собирал деньги на новый прибыльный проект – модифицированный планктон для ттакк? Три крупнейших инвестиционных банка Земли. Почему бы нет? Ведь это – свободный рынок.
– Что значит свободный рынок? – спросил Станис Трастамара.
– Свободный рынок, – прокаркал старик, – это значит, что, если ксеноморф хочет тебя повесить, ты продаешь ему веревку. А кроме свободного рынка, ведь была и демократия.
Ли яростно выплюнул это слово, которое Трастамара привык считать неприличным. То есть, что такое «демократия», Трастамара не знал. Но в училище, когда один кадет хотел оскорбить другого, он ему кричал: «Эй ты, демократ». За «демократа» дрались, бывало – и на дуэли. Никто не знал, откуда взялось это слово. Трастамара вообще-то думал, что демократы – это научное название какого-нибудь ксеноморфа. Тех же ттакк.
– Ты думаешь, это ругательство? – усмехнулся старик, видя выражение глаз своего праправнука. – Это был такой образ правления, при котором вот все это быдло, которое жрет, спит и размножается, выбирало себе в правители того, кто пообещает им, что они будут жрать, пить и размножаться еще комфортней.
Восток Митры пылал голубым и алым. Кольцо протянулось по небу огненным бивнем. От струи над землей встала двойная радуга, упершись одним концом в фижмы митрийских кораллов, а другим – в заросли земных роз.
– Пятьсот миллиардов особей, – продолжал Ли. – К началу войны – пятьсот шестьдесят. Раса, которая привыкла убивать и пожирать друг друга еще до зари разума! Та их промышленность, которая не работала на жратву, работала на войну. К началу войны на войну работало все. Потому что половину жратвы поставляла Земля, в рамках гуманитарной помощи. Ах, наши бедные братья по разуму! Они же иначе будут есть друг друга! Какие шансы имел политик, который сказал бы – откажитесь от ваших отпусков и ваших машин? Ваших домов и ваших денег? Ваших космических яхт и виндсерфинга? Стройте одни оборонные заводы. Отдавайте каждого мальчишку во флот. Конечно, голосовали за того, кто обещал роскошные яхты и низкие налоги. Скоты! Предатели!
Хрупкие руки Ли сжались. Он словно спорил с давно побежденным врагом. Враг был мертв – а последнее слово в споре еще не было сказано.
– А потом они напали, – тускло сказал Ли. – Я был на «Северном». Подрабатывал летом между семестрами, чтобы скопить на спортивную тачку и катать на ней окрестных девочек. Биоинженерная секция. Вытирал сопли хлорелле.
– Я знаю, – сказал Трастамара.
Героической бой «Северного», бой, с которого началась Дорога к Империи, был воспет в тысячах книг и фильмов.
– Ни хрена ты не знаешь, – сказал прапрадед. – Мы бежали. У нас был неплохой капитан. Очень умный. Наверное, поумней ттаккских самочек. Прекрасный отец. Заботливый муж. Чемпион флота по космическому альпинизму. Ему платили большие деньги за его работу. Но он считал, что эти деньги ему платят за то, что он командует крейсером. А не за то, что он готов умереть. Это главный недостаток демократии, Станис. Если главное – это твоя жизнь, если политики пляшут вокруг тебя, обеспечивая тебя лучшей пенсией и лучшим медобслуживанием, если ты – мерило всех вещей и твои права выше всего, то как может быть твоя смерть выше твоих прав? Как ты можешь умереть ради человека, которого ты сам избрал, чтобы он делал тебе хорошо? Как ты будешь умирать ради родины, которая есть совокупность пенсий, фондов и прочих способов человеческого осчастливливания?