Срок приходил, крийны впадали в спячку, их грузили в корабли, а то, что происходило с грузом дальше, не было делом империи людей.
Это было внутренним делом Автономии крийнов.
Но взрослых особей на Крийне было двадцать тысяч, и Станис Трастамара знал, что ни одна личинка, проданная в империю, не имеет шанса вернуться на Крийн.
Смех старого Ли был как скрип вчерашнего колеса.
– На стороне униженных и оскорбленных, – сказал Живоглот. – Ты видал их кладбища в космосе? За орбитой Кастры скоро появится пояс астероидов из желтых и красных трупиков. Это так приятно – побеждать противника, который тебе и не угрожал!
– А барры? – спросил Трастамара.
– Барры? Кому опасны барры? Что тебя пугает? Рост? Яд? В современной войне воюют не клювами. Барры едва освоили ядерную энергию, когда мы их встретили, а родовой цикл экзояичника составляет семь лет. Это была просто очередная фальшивая война. Чеслав справился с маленькими ттакками, всего-то метр высоты, а я, Валентин, – с самими баррами…
Ли дернул ртом и сказал:
– Те, кто остался на Барре сейчас, добровольно выбрали изоляцию. Уж если на то пошло, меня больше пугают те, кто дает себе вырезать клюв. Их воины проиграли войну, а их евнухи пролезли повсюду. Главные инженеры. Президенты компаний. Барры говорят людям, что Гнезда выкинули их, – но кто знает, что барр говорит другому барру?
– А хариты? – спросил Трастамара.
Ли хрипло рассмеялся.
– Да… хариты… хотел бы я поговорить с харитом. А? Привези мне одного.
– Я пытался, – сказал полковник.
– Я слышал. Принц Севир поймал нескольких. Шесть лет назад.
– И что он с ними сделал?
Ли молчал.
– Севир – мерзавец, садист и параноик, – сказал наконец старик – Ему нельзя отдавать власть. Ты знаешь, что Чеслав хотел назначить меня наследником?
Станис Трастамара молчал. Он пытался себе представить, как сложилась бы история человечества, если бы умирающий император посадил старого Ли на трон, а не в тюрьму.
Двери лаборатории снова раскрылись, и в них появились уже трое. Самый старший, лет семидесяти (Станис смутно помнил, что его звали Вилан и что он приходится Станису не то троюродным дядей, не то двоюродным кузеном), подал старику плоский экран.
– Ну вот, – сказал старик, – никакой разницы. Это я собирал своими руками. Станис, ваши загадочные террористы используют ту же самую базовую модель. Они даже не исправили наших ляпов. Кстати, чтобы ты знал. Плащей – нет. Есть один Плащ. Его можно разорвать, разделить. Но это один и тот же Плащ. Один и тот же набор хромосом.
Лаборанты ушли.
– А зачем… об этом молчать? – спросил Станис. – Почему не рассказать правду? Про… команды на самоподрыв. Про Плащи. Про расстрелы.
– Зачем? Плащ – это то, что нужно в бою. А потом, после боя, нужны герои. Пять Тысяч Героев. Семь Тысяч Героев. Двенадцать Тысяч Героев.
Старик хрипло рассмеялся.
– Герой, Станис, бывает только один. Героев не считают на вес. На вес считают только фарш… Двуногую начинку для крейсеров. Да… это было б забавно, надеть Плащи на всех и так и оставить. В Штабе был один парень, который это советовал. Славотчка отдал его мне в лабораторию. На сырье.
Лаборант появился на дорожке вновь. Он тянул за собой по воздуху поднос с чем-то дымящимся, и Трастамара сглотнул, решив было, что это биообразцы. Но на подносе была всего лишь чашка крепкого чая. Рядом с чашкой стояла витая вазочка с упоительно пахнущей сдобой.
Старик поднял чашку ко рту, и Станис с тревогой заметил, что он едва удерживает ее в руках. Несколько капель плеснули через край.
– Так кто перехитрил кого, ты ван Эрлика или ван Эрлик тебя? – резко спросил старик.
Станис с усилием вернулся в здесь и сейчас. Картины Большой Войны стояли у него перед глазами.
– «Эдем» в моих руках, – ответил он, – ван Эрлик… он согласился. Я послал с ним сына.
– А что случилось с базой? Впрочем, можешь не говорить. Они разворовали базу и знали, что могут все списать на пропавший корабль.
– Мне не нравится, что происходит, – сказал Станис Трастамара. – Дети Плаща никогда не устраивали терактов на Митре. И тут же – «Возмездие». Это не похоже на совпадение. И я… в большом затруднении. Если я предъявлю «Эдем», Севир сразу поймет, что мы затеяли. Не предъявлю – я не знаю, что у него на уме и для чего он просит флот.
– Выкладывай, что еще.
– Сэр… – голос Трастамары дрогнул, – вы сделали Плащ. На локрийской основе. И инкубатор. В нем использовались кодоны барров. Скажите… насколько далеко может зайти симбиоз между ксеноморфом и человеком?
– Почему ты спрашиваешь?
Станис Трастамара шагнул к прапрадеду и положил на серебряный поднос, рядом с выпитой чашкой чая, чип с медицинскими записями ван Эрлика.
– Я думаю, что я зря отпустил пирата, – сказал Трастамара.
Старик перелистывал данные. Столбики цифр и кривые таяли в утреннем воздухе, прямо над венчиками цветов.
– Я должен это изучить, – сказал Ли, – езжай домой.
– Я могу подождать здесь.
– Езжай. Это долго. Вон, возьми розу… в честь своей победы.
Старик ткнул пальцем в комм и прокричал что-то хрипло на одном из древних языков Земли.
Вскоре Родай появилась в садике уже без салатового халатика, в белых брюках и цветной блузке. Она остановилась перед стариком, почтительно склонив голову. Один из сопровождавших ее лаборантов вынул огромный садовый секатор и почтительно подал его Живоглоту.
«Блюдечко» поплыло над кустами. Старик наклонился, выбирая самый свежий цветок, и через мгновение щелкнул ножницами. Потом подплыл по воздуху к женщине. В руках его покачивалась длинная зеленая ветка с алым бутоном на конце. Прямо из самой ветки, под черешками на стволе, отходили большие треугольные шипы, и капли росы застыли на зеленых листьях. Старик с поклоном вручил розу Родай Син, и она зарделась.
Аудиенция была закончена. Солнце било с неба прямой наводкой. Станис Трастамара шел по дорожке к машине, чувствуя, как его шатает от усталости.
У арки, заплетенной настурциями и клематисами, Трастамара вдруг приостановился. Родай уже садилась за руль. Розу она бережно пристроила рядом.
– А если бы император Чеслав был жив? – вдруг спросил Трастамара. – Все было бы по-другому?
– Да, – жестко отрезал старик.
Помолчал и добавил:
– Ты знаешь, со времени Большой Войны мы не совершили ни одного открытия. Инкубатор нельзя считать открытием. Это просто плагиат. Плагиат физиологии барров. Почему-то… все остальные открытия мы совершили на этой грязной маленькой Земле… Где кучи демагогов убеждали кучи глупцов, что нет выше вещи, чем право глупца на жизнь.
«Блюдечко» развернулось. Белый силуэт старика поплыл прочь, в восходящее солнце и цветущие розы.
Родай и Станис вернулись в казармы под утро. Там у нового начальника службы Опеки Империи, наследственного генерала Станиса Александра Рашида Трастамары была чистая двухкомнатная квартира с огромной студией и широкой кроватью. Они занимались любовью, и Станис думал, удастся ли им зачать ребенка и сколько датчиков запрятано в стенах. Он проспал три часа, а когда проснулся от истошного писка комма, вышел в студию и увидел, что вчера они забыли поставить розу в вазу.
Она лежала на столе и выглядела неважно.
– Хочу воды, – сказала роза и замолкла.
Тони Аркадис, таможенник двенадцатого терминала, вышел из бара далеко за полночь. Аритромин в его крови притупил чувство реальности: Тони казалось, что тело его поросло белым пухом, как у барра, и что он парит в воздухе. Тони забыл все: он даже забыл, что предыдущая лейстомерия прожила в его крови всего пять дней.
За порогом забегаловки его ждали трое заметив Тони, один подошел к нему и без лишних слов врезал в пах. Тони ойкнул и кувырнулся в услужливо подставленные сзади щупальца. Чудовищная сила чуника сплела руки, вдавливая локоть в локоть, Тони шлепнулся коленями в грязь.
– Деньги!
– А?
Физическая боль мешала Тони сосредоточиться. Чем хуже было его телу, тем больше наркотика выделяла лейстомерия в кровь; чем больше наркотика выделялось в кровь, тем меньше Тони был способен правильно воспринимать происходящее.
– Ты, задница ттакки! За тобой должок – двести эргов. Забыл? Ты мне на пальцах клялся, что сегодня отдашь!
– Я… Мне… Мне обещали заплатить – за растаможку. А поставка сорвалась. Завтра…
– Завтра ты заплатишь двести пятьдесят. Послезавтра я тебе яйца отрежу.
Гибкие щупальца расплелись: Тони упал носом в грязь.
Когда Тони добрался до своего дома, его всего трясло. Он знал, что ночные приятели не шутили: к карточным долгам во все времена и на всех планетах относились куда как серьезно. Деньги были нужны к завтрашнему вечеру. Денег не было. Зато были «жучки». «Жучки», которые Тони с приятелем сажали на чемоданы путешественников, имевших несчастье пройти через таможню Тони.
Обычно Тони выбирал под «жучок» людей видимо зажиточных и мирных: именно такие ожиревшие буржуа, привлеченные репутацией Ярмарки, прилетали сюда для заключения деловых сделок и непременно соблазнялись на какую-то контрабанду. Дешевые кружева, говорящие цветы, лейстомерии, чианский янтарь и прочие невинные развлечения. Будучи уличены, эти благообразные джентльмены, карьера которых рушилась из-за сущего пустяка вроде пары метров псевдоживых кружев, становились перед таможенником на колени, плакали, причитали и умоляли его принять в качестве компенсации деньги куда большие, чем те, что могли за кружева выручить.
Самоуверенный бизнесмен с сыновьями и собакой, проследовавший через терминал номер двенадцать, показался Тони вполне подходящей жертвой.
Вот только у Тони не было времени ждать неделю или другую, когда этот парень вздумает распрощаться с гостеприимной Ярмаркой. Соблазнительные чемоданы из желтой натуральной кожи, явственно обличающие в их владельце человека сытого и зажиточного, скорее всего, стояли в номере совсем одни, в то время как бизнесмен гулял по своим бизнесменским делам.