Эйрик разделся, нырнул и поплыл.
Морские звезды лежали на далеком дне, стайки рыб разбегались из-под красных кораллов, и, когда ван Эрлик переворачивался на спину, он видел высоко над собой растопленное на волнах солнце.
А когда он поворачивался спиной к солнцу и закрывал глаза, то море становилось похоже на космос, и он вновь плыл по нему в созданном чужаками корабле. Корабле, который превосходил корабли людей примерно так же, как линейные корабли эпохи императора Теофана превосходили линейные корабли эпохи адмирала Нельсона.
Эйрик плавал часа полтора, а потом наконец повернул назад. За прозрачным столиком в плетеной качалке сидел Чеслав Трастамара и играл со столиком в трехмерные шахматы. Столик выигрывал.
Эйрик вышел из воды; тело его казалось бронзовым от радиационного загара, капли воды блестели на лысой голове. Медицинские датчики слетелись к нему голодными комарами.
Естественная зелень, разросшаяся под прозрачной пленкой силового поля, мешалась с цветами и ветвями, вырастающими прямо из стен. Над полем зеленые склоны переходили в облитые снегом горы, и далеко над горами сверкало солнце. Эйрик бывал в гостиницах, где в пользование постояльцу предоставлялся личный бассейн. Но личного моря в пользовании у него еще не было.
– Ты вернулся в свой рай, Эйрик, – сказал Чеслав.
Эйрик ничего не ответил. Видеошар вплыл на террасу вслед за ним. Тут же слои пола слегка разошлись, и поток тепла обдал гостя, который явно не торопился воспользоваться полотенцем.
Эйрик прошел в спальню и сел на кровать, размером шире его капитанской каюты.
Сегодня мир, в котором он жил, разнесли в куски. И это сделал не император Теофан, не продажный губернатор Ярмарки, не сын императора, имевший обыкновение устраивать маленькие победоносные войны против тех, кто не мог сопротивляться, и даже не холодный аристократ Трастамара, верховный палач империи и праправнук легендарного Живоглота.
Это сделали те, кто в его душе всегда занимал место между людьми и богами.
Никто не знал, насколько далеко отстоят люди от харитов. Некоторые исследователи полагали, что изначально хариты были белковой формой жизни, с генетикой, определяемой ДНК, – так же как у человека, крийна или барра. Другие считали, что изначальной основой харитов была кремнийорганика, и еще третья школа настаивала на том, что хариты никогда не дышали кислородом, используя в качестве окислителя азот.
Так или иначе – разница между людьми и харитами была не в биологии, а в разуме. Разум их развился за сотни тысяч лет до человеческого, и он пошел по другому, отличному от человека пути.
Люди, став разумными, начали переделывать окружающую природу, добиваясь все большего совершенства инструментов и приспособлений.
Хариты, став разумными, начали переделывать себя.
Разум человека начался тогда, когда человек взял в руки дубинку и убил ей животное, которое не мог убить голыми руками. Разум харита начался с того, что харит изменил структуру своей руки, придав ей твердость дубинки. А потом, когда бой закончился, вернул руку в прежнее состояние. И, заострив коготки, принялся разделывать шкурку.
Потомки тех, кто взял в руки дубинку, вышли в космос в сверкающих кораблях, начиненных сложнейшей аппаратурой. И еще до начала Великой Войны один из старых, аварийных, заплутавших в гипере кораблей выбросило возле системы, обращающейся вокруг красного карлика YO-13978. Обоженный радиацией экипаж обнаружил в воздушном пространстве четвертой планеты то, что поначалу квалифицировали как «несколько небольших предметов явно искусственного происхождения». Это не были предметы: это были потомки тех, кто когда-то превратил свою руку в дубинку и, используя собственное тело как орудие познания Вселенной, забрался в нижние слои стратосферы.
Хариты были потрясены контактом. Сама идея преобразования окружающей природы для собственных нужд – в чем, по мнению человека, или барра, или локра, и заключалась цивилизация – была им абсолютно чужда.
Человек попадал туда, где холодно, – и надевал одежду. Харит отращивал теплоизолирующий слой или иным образом регулировал теплообмен в теле. Человек переходил от охоты к земледелию из-за недостатка пищи – харит сам становился зерном, перестраивая свое тело с тем, чтобы усваивать непосредственно энергию солнца.
Человек изобретал масс-спектрографы и пузырьковые камеры, чтобы узнать устройство мира, – харит наделял свои члены свойствами масс-спектрографа и распознавал изотопы.
И, конечно, коренная разница в разуме повлекла за собой коренную разницу в социальном устройстве.
Человек, создавая инструменты, создавал свое и забирал чужое. Став разумным, человек поделил все, что ему принадлежит, на себя самого и свою собственность.
Для харита понятие собственности было бессмысленным. Что он мог отнять у соплеменника? Редкие молекулы? Они были повсюду. Новый паттерн для самосборки? Но это было так же нелепо, как отнять музыку у композитора. Музыка для того и существует, чтобы ее слышали. Паттерны для того и изобретались, чтобы ими делиться.
Считалось, что когда-то хариты были двуполы, – это можно было предположить при виде других организмов планеты, – но, разумеется, деление на самцов и самок исчезло еще тысячи лет назад. Паттерны размножения были одним из самых ранних изобретений – открытий их цивилизации. Им не в чем было соперничать и нечего делить; когда хариту не хватало массы или паттернов, он мог восполнить это единственным образом – объединившись с другим харитом.
Хариты приняли терпящий бедствие экипаж более чем радушно. Люди, оказавшиеся в гибельной для них атмосфере (содержание кислорода в воздухе Харита не превышало пяти процентов), были спасены существами, которые сами превратились для них в кислородные фильтры.
А еще спустя несколько лет хариты попросту увеличили содержание кислорода в атмосфере планеты; им-то было все равно, а новым обитателям Харита – необходимо.
Операция эта потребовала от харитов глобальной координации в масштабах всей планеты, и возглавивший акцию Совет принял на себя те обязанности, которые связывают с именем правительства. Люди, понятное дело, тоже вошли в совет, потому что кто, как не люди, знали, что им нужно?
Когда империя заново открыла Харит, она нашла там странную цивилизацию, в которой мирно уживались друг с другом формы жизни более различные, чем если бы одна дышала кислородом, а другая фтором. Цивилизация эта просуществовала пятьдесят лет – пока однажды молодой честолюбивый принц Севир не решил, что стране нужна маленькая победоносная война, и выбор его пал на Харит как на планету, ничтожную в военном отношении и выгодную – в пропагандистском.
Принц Севир был на каждом экране. Он выступал в новостях и в Совете империи, он глядел с каждой стены, с голограмм на перекрестках, с распластанных над городами силовых куполов. Он без устали обличал главную проблему империи.
Этой главной проблемой была не коррупция, не налоги, не бессилие власти, не слабоумные императорские родственники на высочайших постах – а пять миллионов людей, порабощенных чужаками-чудовищами.
Экраны заполонили фильмы ужасов; в них хариты принимали обличье людей, и только доблестные агенты Службы Опеки спасали цивилизацию от проросших в общество монстров. Обыватель мало различал реальность и фильмы. На вопрос домохозяйки: «А правда ли говорят, что вот директор банка зашел в туалет, а вышел через пять минут – в обличье директора банка – съевший его харит?» – профессора по трехмерке важно отвечали, что «возможности харитов мало исследованы».
Хотя каждому, хоть немного знакомому с харитами, было прекрасно известно, что дело было не во внешнем обличье. Харит мог бы принять облик человека, но что бы он стал делать со своими руками и ногами? Ни один харит не был способен даже взять в руки вилку – не больше, во всяком случае, чем человек, заболевший раком, был бы способен взять и усилием воли выкинуть из тела пораженные клетки.
Фильмы в сознании обывателей мешались с реальностью, и к тому времени, когда Флот Освобождения под командованием принца Севира вынырнул в системе Харита, требуя освободить людей из-под власти нелюдей, вся империя, затаив дыхание, следила за героем-освободителем.
Все – кроме уроженцев Харита. Принца Севира встретил небольшой, но готовый к отчаянной драке флот – пять кораблей, выменянных бог знает в каких уголках неприсоединившихся миров. В экипажах их были только люди.
Во-первых, хариты не могли пользоваться техникой, а паттернов, позволявших передвигаться в открытом космосе, они не создали. Во-вторых, хариты просто не могли понять, что такое война.
Ведь война – это когда отнимают чужую собственность и чужую жизнь. Чужой собственности, равно как и своей, у харитов не было, а понятие смерти с некоторых пор было для них несколько относительным. Взрослый харит был не что иное, как набор паттернов для самосборки. Паттернами менялись – так же легко, как люди меняются деньгами, и даже когда тело уставших жить умирало, их воспоминания и паттерны отходили новорожденным. Кирр, строго говоря, тогда не научился летать. Кто-то из поменявших_жизнь отдал ему паттерн.
Командовал флотом представитель людей в Совете Харита – Стивен ван Эрлик. Все три его сына – Тристан, Тайри и Эйрик – сражались вместе с ним. Девятнадцатилетний Эйрик не понимал, что происходит: людям, выросшим на Харите, была свойственна поразительная наивность. Эйрик был уверен, что война – это чудовищное заблуждение и что достаточно людям Харита продемонстрировать свое желание защищать своих братьев, – как война кончится и наступит мир.
Принц Севир вполне верил во все, что повторяли с его слов, и чем чаще его слова повторяли – тем больше в них верил принц Севир. Отпор был для него шоком. Позорная гибель «Эдема» привела его в ярость. Флот защитников Харита был разгромлен. Планету залили кровью и плазмой. Те, кто попал в плен, каялись в новостях, рассказывая, как ужасные чудовища подчинили их волю и поработили разум. Те, кто не каялись, исчезали.