Эйрик помолчал. На барельефе, валявшемся под ногой, полуголые люди с поножами и щитами вместо одежды резали друг друга. Похоже было, что люди занимались этим всегда, даже когда изобретали логику и математику.
– А потом я догадался второй раз, – горько добавил Эйрик, – уже на яхте. Я протянул ему неисправную плату и сказал, что ее надо починить Он подержал ее в руках, и она заработала. Нин, через нее шла микротрещина. Починить ее было так же невозможно, как приклеить к стеблю сорванный цветок.
Голубые глаза Нина Ашари глядели куда-то вниз, мимо Эйрика, на героев со щитами и поножами. Как, тысяча ттакк, они умудрялись бегать с голыми ляжками по такому морозу? Эйрика холод пробирал даже в комбинезоне.
– Это сделал Денес, – сказал Ашари. – Перемена – это дорога с двусторонним движением. Хариты изменятся, и люди тоже. Это сделал Денес, но Денес – человеческий ребенок. Обычный ребенок восьми лет.
Ашари вздохнул и поглядел на исчерченные венами руки.
– Я уже стар, – сказал Ашари, – чтобы меняться, но дети мои изменятся. Мы стоим в начале, и в этом начале, Эйрик, – белок и ДНК. Но ты не задумывался, что никто даже не знает, из чего вначале были хариты? И, в сущности, это неважно. Ты не задумывался, Эйрик, что хариты не умирают? Если твое «я» – это больше не кусок мяса, не плоть, не кровь, не чип, если твое «я» – это просто набор паттернов для самосборки, то кто может назвать тебя умершим, когда твоя плоть уйдет, а паттерны останутся? Хариты не умирают, по крайней мере тот, кто придумал что-то действительно новое, потому что паттерн, придуманный им, переходит из памяти в память. Кирр-Севир будет жить вечно. Если бы Аристотель или Платон были харитами, они бы жили вечно; а те, кто слагал хвалы в честь царя Деметрия, они, боюсь, давно бы умерли, потому что в лизоблюдстве нет ничего нового.
Эйрик помолчал.
Потом он повернулся, заложил руки за спину и пошел обратно к челноку, – маленькое черное пятно на фоне снега, солнца и мрамора.
Глава девятаяПЛАЩ, КОТОРЫЙ ВНУТРИ
Дух умирает последним.
Честь умирает после духа.
Красно-белый челнок с эмблемой Службы Опеки отделился от корвета «Киев», и через пять минут генерал Станис Трастамара увидел, как небо из черного становится фиолетовым, а потом – синим.
Они садились на Рамануссен.
Очень много людей садилось на Рамануссен, принимая приглашение принца Севира.
Владелец компании «Ахтесан», крупнейшего производителя бытовой техники и гравикомпенсаторов, посетил Рамануссен четыре года назад. С тех пор глава «Ахтесана» пожертвовал в Фонд принца Севира пять на десять в девятой эргталеров и превратился в лучшего друга принца.
Президент «Объединенной государственной противоэлектронной компании», занимавшей около пятидесяти процентов рынка систем противоэлектронной защиты и производившей практически все «жучки» и видеошары, тоже посетил Рамануссен, и после его визита принц Севир вошел в состав директоров компании.
Губернатор Оконы, родной брат владельца «Ахтесана», выразил недоумение поступком своего брата (тем более что компанией они владели на паях) и тоже посетил Рамануссен. После этого он больше никаких недоумений не выражал, а пожертвования «Ахтесана» возросли вдвое.
Министр экономики господин Вьяса, возмущенный тем, что у приближенной к нему фирмы из-под носа увели заказ на перевооружение «Эдема», дал разгромное интервью трем главным новостным порталам империи и полетел договариваться на Рамануссен. После этого министра экономики никто никогда не видел, а проверить утверждение принца Севира о том, что яхта министра улетела с Рамануссена целой и невредимой, представлялось маловозможным.
Принц Севир всегда был склонен к паранойе, и после войны с Харитом она перешла в клиническую стадию. Рамануссен, окруженный десятками орбитальных фортов, превратился в космическую крепость. Охрана дворца подписывала пожизненные контракты.
Редкие посетители, которых удавалось опросить Оперативному Штабу, жаловались на тотальный досмотр и охранников, контролирующих каждый шаг. Двух шпионов, которых Оперативный Штаб послал на Рамануссен, любезно приняли в одном из небольших городков (население планеты составляло около семи миллионов человек), а потом столь же любезно выпроводили, проинформировав, что доступ к дворцовому комплексу им закрыт.
Год назад полковнику Трастамаре удалось внедрить своего человека во дворец. Когда Трастамара заподозрил, что шпиона перевербовали, он вызвал его на встречу в Бесон. Агент долетел до Бесона, встретился в местном ресторане с резидентом, которого заверил в совершеннейшей благонадежности принца Севира, а потом подошел к ограде ресторана и перемахнул через решеточку.
Бесон был малой планетой с небольшой силой тяжести, но ресторан находился на двухсотом этаже. Как потом с досадой шутил резидент, если бы парень прыгнул не вниз, а вверх, он бы вышел на орбиту вокруг Бесона.
По правде говоря, истории вроде бесонской нравились Станису Трастамаре меньше всего. Принц Севир был сослан на Рамануссен после того, как на глазах полусотни свидетелей расстрелял племянника императора. Если бы люди просто пропадали на Рамануссене – еще куда ни шло.
Но люди возвращались оттуда стойкими сторонниками Севира; и Нин Ашари, которому принц лично пробил колени «жидкими гвоздями», улыбаясь, заверил Трастамару в своей преданности принцу. Ашари был не тот человек, чтобы забыть про свои колени, тем более что он до сих пор не мог нормально ходить.
Генерал Трастамара не боялся исчезнуть на Рамануссене. Он боялся вернуться оттуда верным сторонником принца.
Посадочная площадка была врезана в гору. Слева начинались бурые скалы, залитые сплошным ковром из зелени и цветов, справа, далеко внизу, билось море.
Станис Трастамара знал, что дворец выстроен в скалах целиком; хитроумная система коридоров и зал прошивала гору. Искусственных сооружений снаружи почти не было – разве что несколько террас, решетчатых башенок да посадочных площадок. Это придавало горам первозданный вид и делало невозможным даже приблизительно подсчитать количество помещений дворца и их назначение.
Но, даже зная это, Трастамара был поражен открывшимся ему великолепием. Он стоял, задрав голову, и смотрел на красные лианы, обвивающие маленькие горные сосны, и на пенный водопад, похожий на цветущие ветви вишни, склонившиеся над отвесным обрывом.
– Генерал Станис?
Трастамара обернулся. На краю посадочной площадки стоял высокий мужчина с овсяными хлопьями волос и глиняным комом кобуры на перечеркнутой поясом талии. Полковник Диса, бессменный начальник охраны принца Севира на протяжении пятнадцати лет. Главный мозг харитской авантюры; непосредственный участник всех попоек принца, подтиратель всей грязи – и главный ее зачинщик. По мнению аналитиков Службы Опеки, именно ненавязчивые советы Дисы превратили избалованного, глупого, недалекого, но в общем-то безвредного Севира в чудовище, опьяненное собственной безнаказанностью и уверенное в том, что самое отъявленное его вранье может быть тут же превращено пропагандистами империи в общепринятое мнение.
Трастамара шагнул навстречу полковнику, чтобы пожать ему руку, и тут же лицо его болезненно перекосилось. Он шаркнул пяткой и упал бы, если бы Диса не подхватил его под локоть. Трастамара негромко выругался.
– Ноги? – сочувственно спросил полковник.
О том, что случилось с ногами Трастамары, знали все. У генерала Трастамары было такое чувство, что человека в одних трусах, с полуснятыми экзоскелетами, прыгающего на террориста в терминале пять дробь семнадцать дробь восемьдесят семь, показывали теперь вместо заставки новостей.
– Да. Врачи говорят – еще два месяца, – кивнул Трастамара.
На широком бронзовом лице Дисы отразилось сочувствие.
– Может быть, мы сумеем помочь, – сказал Диса.
Трастамара не сомневался, что полковник Диса может разобрать его на косточки и сухожилия, а если надо, на митохондрии и рибосомы. В том, что Диса большой специалист по регенерации нервной системы, Трастамара не был уверен.
Ради неформального визита Станис Трастамара и одет был неформально: серые брюки из квазиживой ткани соединялись сплошным швом с бежевой рубашкой с короткими рукавами. Под мягкой шерсткой брюк угадывались очертания экзопротезов.
Сквозь раскрытый люк катера можно было видеть двух неподвижных охранников Трастамары. Как и предписано полевой охране начальника Службы Опеки, они были облачены в полную броню с активированными сенсорами типа «Антей».
Полковник Диса любезно показал Трастамаре на раскрывшийся в скалах проход, а потом нахмурился, глядя на охранников.
– Пусть остаются здесь, – сказал Трастамара.
Диса вздохнул с явным облегчением.
Немногочисленные свидетели утверждали, что все, кто удостаивается аудиенции у принца Севира, подвергается жесточайшему обыску. Однако для главы Службы Опеки явно сделали исключение.
Полковник Диса провел его через рамки томографа, да на выходе приятно улыбающийся молодой парень в салатовом халате взял у него немного крови из вены на предмет присутствия в ней боевых коктейлей или иных веществ, подавляющих волю человека, искажающих его психику или меняющих биохимию тела в сторону убыстрения реакции или уменьшения чувствительности к боли.
Если бы Трастамара знал, что осмотр будет таким поверхностным, он бы оделся по-другому.
Но все заняло меньше пяти минут, и вскоре они вышли из лифта в сверкающей мрамором зале. Полковник Диса одним щелчком пальцев развел перед ним лепестки двери.
За дверью над цветущим садом вздымались дикие скалы, и поверх силового поля бился водопад, рушась в кипящую бирюзу моря.
Трастамара смотрел на водопад, и холодное отчаяние вдруг овладело им. Его пропустили через охрану. Это значило, что Чеслав был мертв.
Станис Александр Рашид Трастамара знал, что адмирал Иссуф захватил живыми и ван Эрлика, и его спутника и что обоих передали принцу Севиру. Трастамара не сомневался, что его сын сможет хранить тайну. Утверждение, что пытка всем развязывает язык, было справедливо для мелких уголовников, но не для подготовленных спецагентов. Ментальные упражнения, позволяющие отключать чувствительность периферийной нервной системы; способность противостоять самым изощренным химическим методам допроса; анафилактический шок в случае применения тех веществ, которым нель