Толпа взорвалась приветственными криками и залихватским свистом, и я было решил, что это они Паолу увидели, радуются. Нет, не Паолу. У меня как-то и воображения не хватило представить, чтобы клакеры, просочившиеся в современность еще из античности, были востребованы не в Нижегородском театре, а на улицах далекого от искусства Гуляйполя. Народец орал, вылезший из подвала Семен только щурился, а вот Бонс, сдержанно раскланявшийся на все стороны, неожиданно поднял руку, призывая к молчанию. Затем взобрался на капот «полевичка», служащего в Гуляйполе чем-то вроде такси.
Это что за большевик
Лезет к нам на броневик?
Он смешную кепку носит,
Букву «р» не произносит,
Он великий и простой —
Угадайте, кто такой… —
вполголоса продекламировал я неудачный агитационный стишок пришлых, посвященный одному из самых отвратительных предателей в их истории. В разгар войны с немцами этот персонаж призывал к поражению русской армии… Стоп, стоп, стоп, неужели я «разгадал» Бонса? Шпион, предатель и провокатор? На кого работает «рыцарь»? На Нижний Новгород?
— Что стало с верой наших отцов?! — спросил Бонс с горечью, почти не возвышая своего слегка глуховатого, «проникновенного» голоса прирожденного оратора. Эк его кидануло! Недооценил я Бонсика, недооценил… — Где храмы Четырех богов? Что стало с храмовыми школами? Где жрецы? И почему все они такие толстомордые?
Публика сгрудилась вокруг нового «Иеремии» поплотнее: если кто-то взялся за жрецов, то это дорогого стоит… Неужели и здесь кризис веры?.. Познакомлю Бонса с Сашей из христианского скита — во взаимных горестях они найдут взаимное же утешение! Типа у соседа корова сдохла — пустячок, а приятно!
Переждав ропот «митингующих», Бонс продолжил:
— Когда в Гуляйполе пришли слуги Кали, где были жрецы Четырех богов? Втянули животы в позвоночник, а языки в задницу, да попрятались по норам, как мыши! А потом пришли туги! И стали брать на рынке детей для жертвоприношений! Наших детей!..
Папаша прям, многодетный… Отец народа…
Бонс раскраснелся, в ярости сорвал с себя «вампирскую» куртку, с размаху бросил ее на капот «полевичка» и придавил ногой. Прям как некий французский маршал, топтавший в приступе ярости свой маршальский берет. С утра, правда, этот герой требовал от лакея подавать ему старый берет…
— Все молчали и смотрели! А почему? Потому что не осталось веры! Так куда она подевалась? Не знаете? Я вам скажу! Она ушла, потому что сейчас правит это! — В вытянутой руке «рыцаря» блеснул золотой — не иначе, из кассы кабака. С этими словами Бонс опять-таки с размаху кинул под колеса «полевика» тот самый злосчастный рубль. Вся толпа проследила взглядом этот бросок, сам «бессребреник» тоже. К монете моментально подкатил безногий калека с всклокоченной полуседой шевелюрой на небольшой тележке. Вида он был самого разнесчастного: полы надетой на худое голое тело засаленной телогрейки волочились по земле, пустые штанины были, в противовес, аккуратно подколоты и уложены по краю тележки на всеобщее обозрение… От земли убогий отталкивался двумя рогульками, зажатыми в кулаках, и сам вид этих рогулек внушал мне почему-то смутные опасения. Судя по тому, что другие нищие не решились оспаривать этот куш, не только мне…
Удивляюсь я Бонсу: не мог найти другого места, чтобы проповедовать. В Гуляйполе разрешено все, и то, что туги, «слуги Кали», покупают детей для жертвоприношений, никого смутить не должно. Или должно? Вполне может быть, что недовольство было, что называется, подспудным, и Бонс умело этим пользуется… Бежал же из города этот овощ, Слива, а он со слугами Кали напрямую был связан, как Паисий утверждал… А чего бежал? Брата почикали? Тугов прижали? А Бонс оседлал новый тренд?
— …и пока мы позволим пришлым приносить наших детей в жертву их новому идолу — Золотому Рублю, — не будет на нашей земле вольной жизни! Все мы будем рабами рубля, если не встанем грудью за нашу веру!
Как это Бонс рубли, пришлых и жрецов Кали связал, я не понял даже — прослушал. Нелогично же! А к деньге «рыцарь» явно с пиететом относится — если не по речи видно, так по поведению…
Народишко заволновался, и Бонсу пришлось вновь поднять руку:
— Я верну старую веру! Я дам вам волю! — произнес он глухим торжественным голосом в наступившей тишине. Стенька Разин, в натуре! — Но воля стоит дорого! Уж дороже, чем ваши дырявые шкуры! Хэй!
— Хэй! — ответили «рыцарю» добрых две дюжины глоток. Еще дюжина сурово молчала. Охотники, как ни странно, не уезжали, а девица в кабине грузовичка смотрела на Бонса так же презрительно, как и на меня. Эдакое «приклеенное» выражение на лице…
— Сегодня я иду на Тверь! Я возьму волю и землю силой оружия для себя и для тех, кто пойдет со мной!
Мне оставалось только удивляться такой наглости. Если Бонс такой дурак, что хочет присоединиться к восстаниям сипаев в Твери, то должен же он отдавать себе отчет, что восстания эти не могут окончиться ничем, кроме полного разгрома. Ведь это не просто грызня за власть — это вызов всем пришлым. Всему народу то есть. И все это в пределах одного княжества: оккупантов нет. Значит, гражданская война, даже не война, а — так, попросту заварушка. Рассчитывает погреть руки? Несомненно, учитывая, как он наварился на вампирах.
Бонс не по-рыцарски спрыгнул с капота «полевика», перемигиваясь с «топором», и тот, вспрыгнув на подножку все того же многострадального автомобильчика, немедленно возвысил голос:
— Рыцарь Бонс Ингельмийский набирает дружину! Айда за рыцарем на Тверь! Погуляем!
Э, нет, так мы не договаривались, надо прощаться с Бонсом, по второму разу уже и навсегда. И сделать это надо по-английски, тем более что в сутолоке это несложно. Я решительно собирался наплевать на правила приличия и тихонько слинять, как подошедший сбоку Семен прошипел мне в ухо:
— Останемся, Петя, посмотрим, что дальше будет…
Налетевший порыв по-весеннему теплого ветерка не оставил сомнений в том, что за моей спиной стоит фэйри, да и она не стала отмалчиваться, просветив Семена:
— Двое на чердаке. Зеленый дом на конце улицы.
Ну и я услышал, понятное дело. Бросил только быстрый взгляд на чердак капитального дома, шестого по счету от нас, на противоположной стороне улицы. В нем расположились, судя по вывескам, аж два казино и кабаре. Но угол острый, сектор узкий, неудобный выстрел будет… Никого на чердаке я, конечно, не увидел, но раз фэйри говорит, что там сидят, значит, сидят. Только с чем сидят? Одно дело с винтовкой со скользящим затвором, другое — с «максимкой» на станке. Ливанут очередью — прощай, Петя! Говорят, лучшие телохранители этого мира — тифлинги — могут определить степень опасности для клиента по таким признакам, о существовании которых обычный человек и не догадывается.
Тифлинги чуют ауру жизни, поэтому могут сообразить, сколько противников им противостоит, даже если враг за углом. Скорее всего, фэйри тоже обладают схожими талантами. Но напрямую спросить как-то неудобно…
Пока я размышлял, как реагировать на полученную информацию, Семен действовал.
— Снайпер на чердаке! — заорал он, толкая Бонса в спину.
Тот завалился вперед, а «глашатай» сверзился с подножки маленького внедорожника, зажимая рану в плече. Винтовочный выстрел — самозарядка, не перепутаешь. По чердачному окну немедленно открыли огонь, но особенно отличилась та самая не понравившаяся мне девица из компании охотников. Из ее тяжелого маузера вырывались серебристые молнии, бьющие в цель или летящие мимо, не знаю, но, без сомнений, слепящие всех остальных стрелков. Спасибо… Никогда такого не видел! Интересно, мои смарагды ее молнии остановят или нет? Если заклинания на пули наложены, то, значит, и пуля там, и заклинание. И значит, не остановят. Умно…
Разбираться, что там случилось, у моих спутников не было ни времени, ни желания. В кого стреляли все-таки? Паола ткнула меня кулачком в плечо, разворачивая, и мы, рванув в противоположную от стрелка сторону, сразу же завернули налево, за первый попавшийся дом, с высоким глухим забором, украшенным аж тремя рядами «колючки». Прошли вдоль здания, свернули и столкнулись нос к носу с Бонсом и еще двумя аборигенами, похожими на арендаторов, тащившими матерно ругающегося «глашатая», прижимающего к плечу окровавленную тряпку. Видимо, они тоже нырнули за угол, но с другой стороны дома.
— Судьба постоянно сталкивает нас, сын Лиинуэля, — высокопарно заявил Бонс. — И твои спутники уже дважды спасают мне жизнь! Давай со мной на Тверь! Не пожалеешь!
Смешно, но Семена встреча с героем не вдохновила: вон как нос воротит. Хотел, чтобы Бонс наградил его орденом? Пусть Тимохин наградной лист подписывает. Смотрел Сеня волком, и мне ничего не оставалось делать, как сказать Бонсу деловым тоном:
— Как до комплекса Тверской академии доберетесь, дайте знать — я вам схемку системы обороны нарисую!
Глаза Бонса смеялись, но голос его был сух и торжественен:
— Мы будем в гостевом доме «Черный дрозд». Вам я всегда буду рад, приходите!
Легкому прощальному кивку «рыцаря» мог бы позавидовать сам Владимир Кириллович, отпускающий делегацию гномов, прибывшую с дружественным визитом. Потом эта компаха обошла нас по широкой дуге, а раненый, зараза, все продолжал материться при даме — при Паоле то есть.
Семен кривился, но фэйри легкомысленно заметила:
— Душка! И борода такая… большая. Интересно, женат?
Я думал, Семен выпадет в осадок, но он лишь пожал плечами и предложил пойти перекусить, а то приключений слишком много — не по возрасту ему.
ГЛАВА 11,
Что ж, можно и зайти — вот, например, неплохо из дверей заведения пахнет… сметанкой свежей. К моему крайнему удивлению, кабак, попавшийся нам по дороге, специализировался на чем-то… кисло-молочном: диетическое кафе такое оказалось. Всего пять столиков с белыми скатертями, венские стулья с гнутыми спинками и круглыми сиденьями, колокольчики в вазах. Идиллия. Даже обязательная надпись над входом, гласящая, что тот и виноват, кто оружие первым из кобуры вынет, была стилизована под гжельский сине-голубой узор по белому фону. Посетителей было всего трое, всем им было далеко за шестьдесят, и занимали они столик у стены. На землистых лицах старичков не было, что называется, печати порока. А если эта печать там когда-то и стояла, так была стерта прошедшими годами. Просто старики, каких можно встретить во всех городах Новых княжеств… Что же здесь они делают? В их взглядах сквозил какой-то испуг, они как по команде прекратили разговор и уставились на Семена. Обидно! Я-то полагал, что самый опасный персонаж в нашей компании — Паола Фэйри, а мы с Семеном делим второе и, гм-гм, почетное третье место. Но, может, испуг касался не конкретной личности