В «АндерСон» он попал по объявлению: искал место, где мог бы пригодиться со своей специальностью. Что ж, аниматоров в сети всегда не хватало. Мы уже писали о том, как тяжела работа в игровых комнатах. Целый день ты сидишь в огороженном помещении, и целый день к тебе приводят детей, которых надо занимать.
Стаса отправили на Мичуринский, в который никто особо ехать не хотел. Маленькое кафе на Юго-Западе — камерное место, мало чаевых. Саксон разместился в невеликой игровой и начал работать.
А через какой-нибудь месяц о нем знала уже вся сеть. При этом Стас сидел в детской, как затворник, и знать не знал, что стал обсуждаемой фигурой. Он играл, а дети прибегали потом к столику в кафе и кидались к родным: «Ой, мама, а что там!» — «А что?» — «Там, там — дядя Стас!» Появились чаевые, валом пошли отзывы — через какое-то время стало понятно, что в маленькой комнате на Юго-Западе происходит что-то особенное.
Так что особенного происходило в маленькой комнате? Попробуем разобрать правила, по которым живет анимационная команда «АндерСона» и Стас Саксон, придумавший новый способ играть с детьми.
Для начала дружба. Равенство, но не равноправие. В игровой комнате детей ждет старший друг. Это дети должны хотеть быть похожими на своего старшего товарища, а не он на них.
— Что обычно делает аниматор? Обычно он с профессиональным озорством восклицает: «Детки, давайте поиграем!», «Ой, какие мы тут все хорошие и красивые!» А потом… Потом смотрит, чтобы детки не поубивали друг друга. Но дети — это люди, а людям не надо льстить. Наигранная любовь — провал. Скажем, к нам приходит девочка в нарядном платье. Ну, если нравится тебе платье, скажи, а если ты просто хочешь с помощью комплимента расположить ее к себе, лучше промолчи. В таком возрасте комплименты хороши только от шеф-повара. В виде пирожного. Дети — эмпаты, они действительно многое понимают и чувствуют.
Потому что, когда девочка слышит: «Ой, у тебя такое платье красивое!» — она начинает смущаться. А почему? Все очень просто: она понимает, что ее хвалят, но она слышит, что дядя или тетя врут. Что им все равно, какое у нее платье. Естественно, она не может во всем этом разобраться и замыкается. Наша работа становится намного проще без лести. Я — друг, просто друг. Мы можем с детьми даже поссориться — это здоровые взаимоотношения; друзья ссорятся, потом мирятся — это нормально. А если ребенок падает, я говорю ему: «Ударился? Показывай где? Ну, начинай плакать!» Обычно детям говорят: «Не плачь!» А мы ломаем шаблон. Ребенок начинает смеяться, и ему эти шишки уже неинтересны. Безусловно, я сразу смотрю, о какого рода повреждениях идет речь. В игровой комнате вообще нет ни одного острого угла. Я говорю о ничтожных происшествиях, которым нынешние взрослые придают излишнее значение. Это вечное воспитательное «Не плачь!» висит над всеми детскими площадками страны. А я вырос в многодетной семье. У меня две сестры и брат, и все младшие. И девяностые годы на дворе, когда родители работают с утра до ночи. Я поменял в своей жизни сотни памперсов, переиграл тысячи игр, видел немало шишек и знаю, что, если сказать ребенку: «Не плачь», вот тут-то он и начинает плакать.
В игровую комнату Стас Саксон входит в образе. Это второе важное правило системы «АндерСона». Придумать себя.
— Когда я вел праздники, — говорит Стас, — я работал в костюмах. Все разнообразие детских излюбленных типажей — пираты, ковбои, клоуны, человеки-пауки. Но почти всем этим героям я прививал что-то свое, чтобы не быть просто кинематографической маской. У меня был собственный образ, свой псевдоним. Я был кабачком. «Капитан-кабачок», «дядя-кабачок», «ковбой-кабачок». Это смешное слово, оно детям «заходит на слух». Мне было комфортно быть не просто пиратом, а смешным пиратом.
Но когда я приехал на первый пробный день в «АндерСон», я не знал, как себя подать. Здесь ты без костюма и без грима. И я решил быть просто дядей Стасом. Это простое, честное название. Если бы я назвался «Станиславом Артуровичем», то стал бы в глазах детей педагогом. А если «Стасиком» — был бы великовозрастным идиотом. А «дядя Стас» ни к чему не обязывает. Дяди — они прикольные, у многих из нас есть дяди. Они появляются чаще всего по праздникам. Например, у меня был дядя Витя (который, к сожалению, уже не с нами), и он работал на фабрике мороженого. Всякий раз, когда он приезжал, он привозил огромные двадцатилитровые ведра с сухим льдом, и там было мороженое. Я же из многодетной семьи — мы все стояли на балконе и ждали, когда он появится с этими белыми ведрами.
Теперь многие мои ученики, аниматоры «АндерСона», тоже становятся для детей дядями и тетями. Что ж, я считаю, это верная подача нас, аниматоров игровых комнат.
Но просто назваться «дядей» — еще не значит придумать свой образ. «Дядю Стаса» я очень долго собирал. Голос у меня от Карлсона, интонации я взял Ливанова (у нас с ним голоса чем-то похожи). Походку я взял от мистера Бина, взгляд — от дядюшки Ау — был такой замечательный советский мультик. Достаточно сделать взгляд и походку, и это будет уже какой-то образ — так я учу начинающих аниматоров. Тех из них, кто не имеет базового актерского образования. Вообще-то этому учатся четыре года, но я заметил, что и за две недели стажировки можно придумать себе что-то интересное. При этом во время игрового дня я все время меняю роли — терминатор, робот, дракон, но образ дяди Стаса — он неизменен. Это начало и конец нашей собственной вселенной.
Третье правило системы — это специи игры.
Но для начала вы должны придумать не игру, а мир, в котором дети оказываются, когда входят, и детскую комнату — мир, который можно обыгрывать самыми разными способами.
Есть такая вещь у актеров — предлагаемые обстоятельства. Грубо говоря, это пространство спектакля. Существует три круга предлагаемых обстоятельств. Большой круг — это мир, в котором мы сейчас находимся. Допустим, что это вселенная супергероев. Что ей свойственно? Костюмы, суперсила, суперзлодеи, город, который можно спасти. Если мы все сейчас в мире супергероев, а ребенок хочет быть Василисой Прекрасной, что с ним делать? Да играть. Пусть будет. Какой может быть Василиса Прекрасная в этом мире? Это же интересно, наша вселенная наложит на нее свой отпечаток — у нее будет уже не путеводный клубок, а GPS, не ворон, а дрон летающий, и она будет не в сарафане, а в латексном костюме с кокошником. Мы все это проговариваем. Чтобы все дети понимали, где они сейчас находятся, какие законы в этом мире и как их исполнять.
Средний круг — это про каждого из игроков. Кто они в игре: человек, не человек, бабушка, дракон, лихо одноглазое. Это их собственный образ.
И третий круг — правила игры. Это то, что я хочу от детей. Мы не просто же гоняемся друг за другом. У нас есть цель, и тогда это уже действие.
На самом деле, я играю в самые простые игры: догонялки, жмурки, прятки. Главное, в каком мы сейчас мире. Например, классики. Прыгать и так-то весело. Но представьте, что вокруг лава, а квадратики — камни, которые вот-вот под лаву уйдут. И ты прыгаешь на эти камни, а они тонут. У детей сразу картина перед глазами. В моем детстве нам было достаточно подобрать на дороге палку, и был уже меч. Сегодняшние дети привыкли к торжеству вещного мира, к реальности предмета, их воображение надо подтолкнуть. Но когда они начинают видеть вокруг себя эту измененную, игровую реальность, они включаются. Они начинают придумывать сами. И тогда главное в этой комнате — идеи, фантазия и общение.
Что мы, собственно, даем детям? Толчок воображения, переживание, адреналин. У меня есть такое понятие — «специи игр». Что меня навело на эту мысль? В «АндерСоне» я узнал, что даже в сладкие пирожные кладут немного соли, потому что с солью сладко, а без нее приторно. «О, — подумал я, — похоже на нашу работу». Стандартные аниматоры, которые приходят к нам, используют одну специю — сахар: «Детки, давайте поиграем!» А мы посолим. Соль в игре — это экшн. Это: «Ребята, мы сейчас все вылезаем из бассейна с шариками не потому, что аниматору надо устроить тихую игру, а потому что бассейн взорвется через пять, четыре, три…» О, как они выскакивают из этого бассейна!
Как можно добавить еще соли? Мы играем в жмурки, но аниматор, который водит, — это робот-терминатор, и его можно победить только тогда, когда у него кончится заряд. Я, бывает, падаю и ползу за ними, пока искрит моя батарейка или они не сбросят меня в шарики-воду, чтобы страшилу замкнуло.
И еще одна специя — перец. Перец — это саспенс. Чувство тревожного ожидания чего-либо пугающего. В фильмах ужасов страшна не сама встреча с чудовищем, а страшно ожидание. И вот я монстр, я недвижимо стою у стены, а детям надо тихо, очень медленно пройти мимо меня, чтобы не потревожить. Пока на меня смотрят, я безопасен. И вот они идут и смотрят на меня изо всех сил, тихо и медленно идут, почти впритык. И в какой-то момент, когда кто-то, не выдерживая, опускает глаза, я дергаюсь. Какой стоит великолепный крик!
Любого ребенка можно вовлечь в игру. Если приходят девочки, которые умеют играть только в дочки-матери, что ж, тогда детская комната становится домом, а мальчики делают в доме ремонт: мы даем им треугольные подушки и говорим, что это шпатели и нужно замазывать стены.
Очень часто я чувствую, что детям нужно сбросить агрессию. Казалось бы, у детей все прекрасно, серебряная ложка, хороший детский сад, отличная школа. Но они чувствуют родительский страх. Семейную тревожность. Сейчас нелегкие времена, взрослым только кажется, что дети ничего не замечают. И я почти физически ощущаю эту реку агрессии, на которой не выстроишь плотины. Можно только отвести воду в другое русло. Тогда мы строим города и разрушаем их или стреляем друг в друга «огненными» шарами, только бросить их надо, постаравшись. Напрячься и швырнуть изо всей силы.
А иной раз ко мне приходят уже почти взрослые дети, которые делают вид, что играть им совершенно неинтересно. Так, сослали к младенцам. Я помню, сидела в углу девочка лет двенадцати с планшетом, а в игровой у меня были ребята пяти-семи лет, и вид у нее был страшно независимый и страшно неприкаянный. И тогда я сказал: «Слушай, у тебя есть камера на планшете?» Она холодно отвечает: «Есть!» А я ей: «У меня телефон похуже, а нам надо снимать фильм ужасов, как маленькие акулы плавают в бассейне (с шариками). Давай мы воспользуемся твоим планшетом?» Она: «Конечно, берите…» А я говорю: «Как берите, я же с твоим не умею. Сними, а?» Через десять минут эта девочка выстраивала сцены, забиралась на бортик бассейна, чтобы снимать сверху, искала кадры. А потом мы пошли показывать родителям фильм. Родители смеялись.