Так вот, Бренифье учит, что в девяноста процентах случаев мы получаем ответ, который начинается со слов «Понимаешь…». А ты должен научиться ставить правильные вопросы и просить людей отвечать односложно. Только «да» или «нет». Просто ответь, ты забил этот гол?
Я очень результативная. Сейчас появился термин «фоллоуапер», то есть человек, который может довести любое дело до конца. Это я.
У меня написан список дел, и, если я не успеваю выполнить хотя бы один пункт, это источник глубочайшего душевного дискомфорта. Когда я поняла, что таким образом загоняю себя в угол, стала серьезнее структурировать этот список, не впихивать туда все, что я хочу сделать в один день. Потому что не впихнется. И я лягу в три часа ночи с ощущением зря прожитой жизни, потому что, блин, есть еще шесть пунктов. Самая беда начинается перед отпуском и Новым годом. Особенно перед Новым годом. В полночь надо, чтобы был пустой список. Я упорная, то есть я буду работать, если надо, по двадцать четыре часа в сутки — надо так надо, значит, такой период у меня. Я не могу все бросить и сказать: «Я устала, пойду отдохну». Не пойду я никуда. Сделаю, и тогда пойду отдыхать.
Трудолюбие. Я тот человек, который считает, что ничего невозможно добиться без труда. Я не могу отрицать фактор удачи в жизни. Но мне кажется, что даже если человеку повезло, то дальше должен быть только труд, и тяжелый. Это важная для меня ценность. Человек, который не умеет трудиться, не мой. Наверное, это выросло из семьи. Папа у меня адмирал. Он всю жизнь работал именно так — постоянно. Он в шесть утра уходил, в десять вечера приходил. Он говорил: «Вы что, не понимаете — я Родине служу!» Он мегатрудолюбивый человек. Мое отношение к труду во многом от него. Надо делать что-то осязаемое. Сейчас, когда моя компания приняла именно осязаемые очертания, мне часто задают вопрос: «Как и почему у вас получилось?» Я думала, как отвечать. Сейчас мой ответ таков: «Потому что сразу у меня ничего не получалось. Это все были вещи, которые стопятьсот раз не выходили, но их просто надо было сделать стошестьсот раз, и тогда на сто тыщ шестьсот первый что-то начинало складываться».
Все, что построено или придумано, — производственный процесс, подразделение, компания в целом — все нужно постоянно дошлифовывать. Как вещь. Как деталь на станке. Это процесс непрерывного улучшения. Для меня нет понятия «озарение». Любое озарение — это результат тяжелого труда по выпиливанию лобзиком и начало нового этапа, когда придется сделать еще больше.
Мне не нравится «идеальное». Я не люблю штамповки. Мне нравится все «кривенькое». По крайней мере, в компании мы именно это слово употребляем, когда формулируем свое отношение к совершенному. Я не люблю правильного, канонического сочетания цветов. Всегда можно придумать что-то свое. Я не люблю гладкие, идеальные пирожные, в которые можно смотреться, как в зеркало. Мне всегда кажется, что, если человек с таким бесконечным педантизмом относится к форме, он что-то важное пропускает в содержании. Я не верю в глянцевое совершенство. Мне не нравятся одинаковые стулья или одинаковые кресла вокруг стола. И дома. И в кафе. Мне нужно, чтобы разновысокое было. Чтобы что-то выбивалось из общего ряда. Как выбивается все, что мы делаем. Я хочу, чтобы видна была индивидуальность. И жизнь дышала.
Я прямая. Очень. Я не боюсь критики и не боюсь критиковать. Я считаю, что критика — это двигатель.
Когда я разговариваю с людьми, у которых что-то не получается по работе, я не смягчаю свои слова. Я честно говорю: «Вот там-то и там-то не получается. Смотри сам — сможешь ли ты это исправить?» Тут важно, чтобы человек отвечал за свое решение. Это важно для каждого этажа управления. Когда компания стала расширяться, мы запретили слова «администрация» и «руководство». Потому что, если оно есть, можно сказать: «Администрация приняла решение уволить тебя». Это слово, за которым нет личности, за которым скрывается неведомая сила, на которую можно свалить все. Все то, что ты хочешь сказать своему сотруднику, не желая при этом брать на себя личную ответственность.
Есть широко известная формула руководителя среднего звена, которая звучит так: «Они приняли решение, я вам сейчас его донесу, я с ним вообще-то не согласен, но защитить вас не смог». Когда человек говорит такого рода вещи — это все, это провал. Потому что, если ты считаешь «решение компании» неправильным, у тебя есть право уволиться, уйти. Но если ты остаешься, то ты часть компании, это решение становится твоим тоже. Ты идешь и говоришь: «Мы так решили. Я так решил».
Я знаю, что каждым своим словом и действием должна доказывать людям, что я имею право учить их жить. Имею право, потому что сама придерживаюсь тех правил игры, которые мы установили для всех. Там, где я отступаю от них, там я никого ничему не учу. И в конце концов, как сказал мне один важный для меня человек, хорошие люди — это те, за которыми интересно идти дальше.
Съедобное и несъедобное
Первый «АндерСон» на улице Островитянова открылся, производство поднималось, но сбыта пока не хватало, и компания использовала любую возможность заработать на стороне. Началась эпоха разового кейтеринга. Выездного, то есть обслуживания мероприятий.
— Первый же выезд был феерическим, — вспоминает Анастасия. — Потому что пришла Ленка и говорит: «Я познакомилась с мужиком».
Ну что тут скажешь?
«Не, — говорит, — ты не поняла. Он Городецкое гульбище делает».
А это что такое? Подвысоцкая объясняет: это рыцари какие-то, в какую-то тьмутаракань едут и что-то там интересное делают. Городецкое гульбище.
«У них там костюмированный бал, то есть бой, им нужно палатку с едой поставить. А я им уже сказала, что мы абсолютно подходим».
Я только спросила: «Лен, на чем поедем-то?»
Елена Подвысоцкая:
— В общем, наша машина с продуктами уехала на гульбище в пять утра. Наемная, заказанная в транспортной компании — своих еще не было. Она в пять утра загрузилась на производстве и в семь должна была быть на месте. А я с прошлого вечера там живу, палатку мы красивую сделали, баранки развесили в этнодухе. Стою я возле этих баранок, жду продукты.
Анастасия Татулова:
— В общем, звонит в десять утра мне Ленка и говорит: «А где машина?» Я вроде и не знаю, вовремя уехала. Мы звоним в транспортную компанию, они связываются с водителем. А водитель говорит: «У меня пробило колесо. И что-то в машине сломалось. Я стою где-то в Зеленом Раздолище и не знаю, что делать, наверное, не доеду никуда». А там всё, вся еда, весь лед. Лето, жара сорок градусов, и всё там в этой машине. Холодильная установка в машине тоже не работает. Потому что кондиционер не работает. Да и мотор не работает. «Очень, — говорит мужик, — жарко мне!» Жалуется. Мы компании предъявляем: «Делайте что хотите, давайте вторую машину». А в этот момент уже встает пробка на шоссе, потому что все, выходной. Ленка трезвонит и рассказывает: «Я тут, короче, очень красивая стою. Есть шатер, надпись „АндерСон“, а больше ни хрена нет. Сделайте что-нибудь!»
Мы подорвались и поехали на своих легковых автомобилях, потому что транспортная компания ответила нам, что не знает, что в такой ситуации она может сделать. Погрузили на себя все, что сумели, как-то довезли до места.
Это «гульбище» само по себе было поучительным — оказывается, количество людей не всегда пропорционально количеству выручки. Потому как исторические реконструкторы увлечены своим делом, но эти люди — они немного не про деньги. А мы подготовились, всю ночь пирожки пекли, у нас полный фургон пирожков. Короче, они там почти ничего не покупали. Но зато у нас было полмашины льда.
Елена Подвысоцкая:
— Было очень жарко. Главное, на чем мы заработали в тот день, — это был лед. И его ни у кого не было. Мы клали его во всё. Приходили люди и говорили: «Продайте лед!» А мы: «Не-е-е, мы лед не продаем. Мы можем вам что-нибудь со льдом продать, выковыривайте!» И потом уже, в завершение этой дневной эпопеи, когда мы, уставшие, сидели у шатра, подходит к нам такая маленькая девочка, маленькая-маленькая, и говорит: «Тетя, можно баранку?»
А у нас, если помните, шатер в сельском стиле, с баранками. Я на выдохе: «Возьми, конечно». Девочка молча, не говоря ни слова, берет баранку и уходит. Мы — что ж. Невежливая девочка, бог с ней. Через пять минут, как в мультфильме, молча налетели сорок детей, снесли нас, шатер, расхватали баранки и волной унеслись к ряженым родителям. Мы сидим такие, смотрим друг на друга, и тут мальчик какой-то отставший подбегает: «А вон она пришла и сказала, что вы баранки бесплатно раздаете!»
Анастасия Татулова:
— И еще один выезд был такой, запоминающийся: Moscow City Racing называлось мероприятие. Машины, как на «Формуле-1», гоняют по Красной площади. Опять Ленка нашла каких-то мутных людей, сказали — вообще все будет хорошо, куча денег, нужно только поставить семь точек на Красной площади. А мы, типа того, в доле, и поэтому все зашибись.
Было лето. Мы очень хорошо подготовились. Купили машину черешни и три машины льда. Арбузов всяких порезали — жарко же, захочется прохладительного. Два дня идет мероприятие — субботу и воскресенье. В субботу рано утром полил дождь. Нет, не дождь — ливень. Он закончился в воскресенье вечером. Он не останавливался ни на минуту. В воскресенье утром мы сдались и поехали в «Метро» за коньяком. Потому что стало понятно, что лед — неактуально. Дальше стратегия была во всё, что покупают, наливать коньяк, потому что те люди, которые купили задорого билеты на этот City Racing, они все-таки на него пришли. Но им что черешня, что арбузы, что лимонад были без надобности — им бы чем-нибудь согреться. В общем, мы пришли в понедельник на работу грустные. У нас во дворе стоит машина черешни. Что делать — непонятно, еще сутки, и все можно будет выкинуть. Машина черешни, полмиллиона рублей — это жесть.