— Почему? Что в том плохого?
— Не знаю. Но есть у меня предчувствие, что лучше тебе не выказывать, что ты всерьёз готовишься помогать степнякам.
С того дня каждая свободная минута была посвящена обучению. Чародей, задействовав весь свой громадный опыт преподавания, изо всех сил помогал мне. Утром я слушала лекцию по ботанике, которую дед читал мне на ходу. Вечером, по пути домой, отвечала на проверочные вопросы. После ужина штудировала толстенный учебник по основам целительства. В выходные дед тащил меня на базар в скотные ряды, и там я выслушивала наставления от опытных овцеводов о породах, разведении и болезнях домашнего скота.
После двух месяцев интенсивной подготовки я взбунтовалась.
— Дед, я больше не могу! У меня в голове каша-малаша. Овцы в чулках, зелёные платья повышенной урожайности, тюркский вперемешку с латинским из учебника по целительству.
Чародей, осматривая меня поиграл губами, убедился, что выгляжу достаточно плохо, и согласился:
— Иди спать. Утро вечера мудренее.
Наутро было воскресенье, и я весь день отсыпалась. Сползала на первый этаж, чтобы посетить уборную, выпить чашку чая и опять забиралась под одеяло. К вечеру поняла, что спать больше не могу, а в голове пусто.
— Дед! — топая босыми ногами по ступеням лестницы, кубарем скатилась вниз. — Я всё забыла! Ничего из выученного не помню!
— Уверена? Ответь мне, какие симптомы оспы ты знаешь?
Оспа… Страшная напасть, регулярно собиравшая страшную дань людскими жизнями. Не спасали от неё ни магия чародейская, ни злато-серебро. А тех, кого болезнь не забирала, клеймила своими отметинами. Мне повезло в том, что незабвенная баба Марыся оберегла навсегда от заразы. Прибежала в один из дней из села, схватила за руку, ничего не объясняя, и потащила в поле, где паслось деревенское стадо. Отмахнулась от пастуха и подвела к корове. У той язвочки на вымени. Поддела одну такую ножом, положила мне на руку и процарапала через неё кожу до крови.
— Тэрпи, дэтина. Бачишь, як оно… Оспа в сели. А так можэ и не заболиешь.
«Прививку бабулька сделала», — усмехнулась тогда и забыла. А вот сейчас, когда дед спросил, вспомнилось, что не грозит мне стать жертвой поветрия.
Симптомы назвала правильно, так же правильно ответила и на остальные вопросы деда.
— Просто ты выспалась, отдохнула, вот и улеглось в голове всё. Можешь учиться дальше.
— Деда, а чародейству поучишь? — попросила, мысленно отчаянно махнув рукой.
— Поучу. Вдруг да пригодится, — как-то излишне спокойно согласился Осей.
— Академия изменила отношения к женщинам-магичкам? — обрадовалась я.
— Официально пока об этом не сообщают. Но недавно Совет обсуждал уменьшение рождения одарённых. Раньше в Академию каждый год поступало от двухсот человек, а в этом году всего пятьдесят приняли.
— И что решили? — заинтересовалась я результатом заседания.
— Решили, что дар растворяется среди неодарённых. Сильные чародеи рождаются, когда и отец и мать маги. А мы извели чародеек. Те, кто есть, или таятся, или навсегда уезжают из царства, — дед виновато, словно это он в такой ситуации повинен, развёл руками. — Так вот, решили признать гонения ошибкой тогдашнего Магистра — благо он давно умер — и позволить женщинам магичить.
Всю дорогу я мечтала о том, как буду применять полученные знания, чтобы улучшить жизнь людей. Но наблюдая за тем, как меняется отношение ко мне Зеки-ага, понимала, что воли не дадут. А тут каган со своим советником, сами того не зная, подарили мне прекрасную возможность вырваться из заготовленной золотой клетки.
Где там Дуняша? Уже не терпится начать переговоры.
— Дерья, тебе следует вернуться в род, — заявил каган.
Это я считала, что будут переговоры, а они с дядей Зеки решили просто продиктовать свои условия. Присесть не предложили, то ли уверенные в том, что много времени наше общение не займёт, то ли невместно женщине сидеть рядом с правителем.
Услышав это заявление, я осмотрелась и потянула Дуняшу к сундуку. Взяли там по свёрнутому одеялу и подушке, вернулись в центр юрты. Не обращая внимание на недоумённые лица родни, устроили себе удобные сиденья. Хоть мы, получается, и ниже кагана, восседающего на креслице, но всё ж не на голой кошме. Хранительница я или нет?
Усевшись, с полным вниманием уставилась на правителя. Теперь я готова слушать. Кажется, он всерьёз опасается ссориться со мной. Очами сверкнул на моё своеволие, но не рыкнул, из шатра не выгнал и даже повторил уже сказанное:
— Дерья, тебе следует вернуться в род.
Забавно они моё имя коверкают. Отчего-то приняли то, коим дед меня нарёк, хоть и выговаривают на свой лад. Неужто забыли, как меня раньше звали? Пусть так будет. Тут я уступлю.
— Дуняша, посмотри на меня удивлённо и пожми плечами. Каган говорит по-тюркски, а мы этого языка не знаем, — мысленно попросила я подругу, всё ещё возившуюся на подушке в попытке устроиться поудобнее.
Это меня дед дрессировал красиво садиться на пол и ловко вставать, напоминая, что стульев и лавок в юртах нет. А Дуняша попала как кур в ощип, учиться придётся на ходу.
Девушка выполнила мою просьбу, талантливо изобразив непонимание. После чего мы вопрошающе уставились на мужчин.
— Зеки, переводи! — раздался командный рык.
По всему видно, что терпение правителя закончилось и третий раз он повторять не собирался. Советник недовольно повозился, хмыкнул и озвучил вопрос на хорошем русском. Только лёгкий акцент выдавал то, что этот язык ему неродной. Я удивлённо вскинула брови, показывая, что даже не догадывалась о хитрости посланника.
— Хорошо, — «расшифровала» мой жест Дуняша. И тут же задала вопрос: —Дарья хочет узнать, где мы будем жить?
Вопрос о выходе из рода Грифиных был для меня болезненным. Слова Зеки-ага о том, что несчастья начались после того, как род отца потерял меня, я поняла по-своему. Не только моё отсутствие в степи, но и то, что я вошла в семью деда, выйдя из-под опеки кагана, лишило степняков покровительства Хранительницы.
— Ну как же так, дед? — до слёз злилась я, когда тот посоветовал вернуться в клан кагана. — Ты отказываешься от меня, что ли?
— Глупостей не говори! — строго прикрикнул чародей, хлопнув ладонью по столу. — Закон жизни таков, что женщина безболезненно из рода в род переходит. Не случись вернуться тебе в степь, вышла бы через год или два замуж. Войдя семью мужа, приняла бы покровительство его предков. Всё равно бы Грифиной не осталась.
Поэтому сейчас этот вопрос меня волновал намного меньше обустройства быта.
— В женском шатре жить будете, — даже не задумавшись ни на минуту, как о само собой разумеющемся, ответил Зеки-ага.
— А сколько там человек сейчас проживает?
— Хм… ну я там не бываю, поэтому точно сказать не могу, — почесал голову под шапкой советник и перевёл суть нашего разговора правителю: — Девчонки интересуются, сколько баб в общем шатре живёт.
— Десять или двенадцать. Не считал. Да какая разница? — недовольно ответил Метин. Ему не хотелось тратить свою жизнь на такие мелочи.
— Дуняша, готовься. Сейчас мы будем отстаивать свою самостоятельность. Иначе нас загонят в юрту, где одновременно проживают двенадцать жён и наложниц кагана. Я в этом гадюшнике жить не хочу, — мысленно предупредила я подругу.
Несмотря на воинственный настрой, лицом старательно изображала наивную беззаботность. Надо будет — и зареветь смогу. Не тот человек Метин, чтобы условия ему диктовать. Против силы всегда сила найдётся. Мы будем показывать мягкие лапки, а о когтях, таящихся в розовых подушечках, они и сами догадаются. Со временем.
— Дарья говорит, что не сможет в таком скоплении народа духам степи молиться о милости для рода, — скромно потупившись, словно стесняясь, что беспокоим столь великих мужей, объявила моя переводчица.
Всё. Больше ничего говорить не надо. Пусть остальное сами додумывают и предлагают варианты.
— Что скажешь, мудрейший? — выслушав перевод, спросил Метин дядюшку.
— Может, и впрямь поставить отдельную юрту? С бабами ей трудно придётся. Будет время на интриги тратить, не до молитв станет. И охранять удобнее. Разбить шатёр поближе к степи, пусть своим хозяйством живут. Они девки самостоятельные. Пока обозом ехали, я к ним приглядывался, — косясь на нас, принялся вслух размышлять Зеки-ага.
Я же, боясь даже случайно выдать себя, дотронулась до плеча Дуняши и спросила мысленно:
— Не видела ли, где посольство разместилось?
Девушка отрицательно головой покачала и тихо прошептала:
— Отстали они. Утром, когда мы тронулись и тебя увезли, на месте остались. Наверное, позже подъедут. Не переживай, Дашенька. Никуда твой ненаглядный не денется.
Я улыбнулась и погрозила ей пальцем. Ишь, подначивать принялась!
— Дерья, — Зеки-ага поднялся с подушки. — Милостивый правитель наш Метин-каган дарует тебе юрту отдельную со всем, что в хозяйстве необходимо. Охранников из войска своего десяток даёт. Служанка Айше при тебе останется. Двух рабов для нужд хозяйственных дарует также.
— Дарья ещё хочет раба Ратко в конюхи, чтобы за лошадками нашими Танели и Серко уход был, — так быстро вставила Дуняша, что я об этом и подумать не успела. В одной фразе две просьбы вместить умудрилась. И дядьку Ратко из-под воли посланника вывести, и Серко к руками прибрать.
— И раба Ратко за лошадьми приглядывать, — поморщившись, добавил советник. — Довольна ли?
Я кивнула, но, подумав немного, спросила:
— Какое содержание на всё это хозяйство выделено будет?
Мужчины переглянулись, и Зеки-ага с тяжёлым вздохом опустился на подушку.
Переговоры продолжаются.
— Дарья спрашивает — что, в стойбище так плохо с водой, что вы гостей даже чаем не угощаете? — всё с тем же смиренным видом озвучила мой вопрос Дуня через час переговоров.
Помимо приличного содержания для себя, своих близких и слуг, я выторговала право не выходить замуж без моего на то согласия только лишь по воле отца; также выторговала полную свободу передвижения по стойбищу. Хотела и по степи, но тут каган уперся, что из стойбища только с его согласия. Ладно, уступила. Зато получила в прямое подчинение охрану из десяти воинов.