И всё это без споров и криков, а только на тяжких вздохах, несчастном выражении лица и надутых губках. Но лучше бы орала и стучала кулаком по столу. Устала от такого лицедейства сильней, чем на тренировке у Ратко.
Замечательно то, что, если поначалу мои родичи уступали со скрипом, то к концу, похоже, они тоже устали. Попроси я сейчас уступить вот эту юрту, Метин, махнув рукой и плюнув себе под ноги, ушел бы, уводя за собой Зеки.
— Вы не гости. Чай у себя пить будете. — Похоже, мы так надоели кагану и его советнику и желание выпроводить нас было настолько сильным, что мужчины забыли о гостеприимстве. — Айше, проводи госпожу!
Мы с Дунечкой с достоинством поклонились — реверансы и книксены здесь точно не оценят — и вышли на свежий воздух.
— Ну у тебя и терпение! — шёпотом восхитилась подружка. — Я бы давно уже взяла что дают и ушла. Лишь бы не сидеть столько. Хоть и на мягкой подушке.
— Привыкай, Дуняша. Восток дело тонкое. Здесь прямых путей нет.
Глава 7
В сопровождении обещанных каганом воев мы шли за Айше мимо юрт и странных домов, почти целиком вкопанных в землю. Свободного места между жильём для беспрепятственного прохода было достаточно. Ещё и кое-где встречались пустые участки со следами недавной стоянки: ямки от кольев, оставленный мусор в виде разбитых мисок или ветхой ткани, обглоданные собаками кости.
— Люди-то где? — спросила Дунечка, кивая на пустоты.
— Ушли, — пожала плечами служанка. — Весна. Кочевать пора.
— А эти?
— Осели. Пашут, торгуют, делают… — Айше пнула глиняный черепок.
— Посуду?
— Да! По-су-ду, — радостно улыбнулась девушка, старательно повторив слово. — Мало-мало русский знаю.
— Ещё что-то делают? — вернула Дуня нашу провожатую к интересующей её теме.
— Ещё… эээ… шерсть, — и она, не зная, как сказать, потёрла одну ладонь о другую.
— Валяют? — переспросила моя подружка и дотронулась до войлочной стены ближайшей юрты.
— Да! Ва-ля-ют. — Было видно, что Айше нравится учить новые слова.
— Ты бы не только её учила, но и сама на тюркском говорить пыталась, — мысленно посоветовала я Дуняше.
Несмотря на то, что наше шествие привлекало к себе внимание — люди выходили из жилищ, рассматривали нас, приложив козырьком руки ко лбу прикрываясь от яркого солнца — но близко никто не подходил. Встретили торжественно, покричали, поскакали, радость свою показали и занялись делами. Даже собаки, лежащие в тени юрт, не бежали следом, облаивая чужаков.
Стойбище было немалым. Шли мы больше получаса. Хоть и слышала, что Зеки-ага предложил поставить мою юрту в отдалении, но всё же опасалась, что захотят поблизости устроить. А жить в этой сутолоке и вони, появляющейся от скопления жилья, необорудованного канализаций — хм, интересно, что это и где такое водится? — не хотелось. Но увиденное развеяло страх и превзошло ожидания.
От крайних юрт и домов белоснежный шатёр стоял не ближе трёхсот метров. К нему уже успели протоптать свежую тропу, но, в основном, растительность вокруг была не тронута.
— Даша, — едва дыша прошептала Дунечка, — это сон?
Картина впечатляла. До самого горизонта простиралось поле цветущих тюльпанов. Сочные лепестки алого, жёлтого, сиреневого цвета блестели под лучами полуденного солнца, и казалось, что моё новое жильё парит над россыпью драгоценных камней.
— Только ради этого стоило сюда приехать! — выдохнула подруга. — Смотри, какой простор необъятный, Даша. И всё это твоё.
— С ума сошла? — одёрнула я девушку и мысленно, и за руку. — Это не моё, а кагана.
Не хватало мне ещё, чтобы кто-то подумал, что я тут буду за власть бодаться. Нет уж, мне такого и даром не надь, и с деньгами не надь!
Мне бы домой к деду, в «Стрекозку» — как-то они там без меня? — в лабораторию или к столу раскройному. Да, согласна, красота вокруг невероятная, но полюбоваться этим дня два — и хватит. Мне же здесь жить предстоит. Тюльпаны отцветут и исчезнут. Что останется?
— Дуня, не вздумай на порог наступить, когда в юрту заходить будешь, — предупредила я подругу, вдруг вспомнив древний обычай степняков.
— Почему? — остановилась подруга, с лёгкой опаской поглядывая на вход.
— Кто знает. Примета такая, вроде как защиту дома порушишь. Просто не наступай, и всё.
— Хорошо, не буду, — повела плечами девушка.
Каган не поскупился. Всё, выделенное мне на обзаведение, было новым. Войлок стен, ковры и ткани не пропитались дымом открытого очага, огонь в котором поддерживают кизяком. Подушки и одеяла не засалились от долгого использования. На посуде не было сколов и трещин. Сундуки сияли свежей краской и поблёскивали неуспевшими окислиться шляпками гвоздей. Даже столик с парой стульев, больше на низкие табуретки похожих, что считалось чуть ли не роскошью, стояли на почётном месте — за очагом напротив входной двери.
— Айше, чай есть? — начала хлопотать по хозяйству Дуняша.
— Сяс огонь запалю, — заторопилась служанка.
Но я, заметив, что мои вещи уже занесли и сгрузили у входа в юрту, остановила её. Открыла металлический ларец для хранения горючих камней, выбрала несколько и кивком попросила отнести к уличному очагу.
Наверное, можно было и внутренний очаг разжечь, но день солнечный, и в юрте было не холодно и не жарко. Нарушать этот приятный баланс не хотелось. Может быть, в ночь и активирую несколько камушков, чтобы не мёрзнуть во сне.
Во время обучения обслуги обращению с камнями постоянно ловила на себе недоумённые взгляды. И охранники поглядывали, и сами слуги. Кажется, невместно дочери кагана с очагом возиться. Ничего, привыкайте, дорогие. Надеюсь, скоро вы устанете удивляться и начнёте принимать все мои чудачества спокойно.
— Госпожа, — окликнул меня знакомый голос, когда я хотела вернуться в юрту. Дядька Радко торопливо подошёл и в ноги бухнулся. — Спасибо, госпожа, что к себе забрали. Обещаю служить верно и честно.
Я похлопала мужичка по плечу, и, когда он поднял голову, жестом приказала встать на ноги. А когда встал, погрозила пальцем.
— За что сердишься, госпожа? — удивился конюх.
Потыкала пальцем в землю и резко отрицательно махнула рукой.
— На колени не падать? — киваю. — Тогда как же?
Я скорчила рожицу и развела руками: «Вот так же!»
Была бы Дуняша рядом, сказала бы, что мне достаточно того, чтобы лошадки наши были ухожены и здоровы. Но Радко, кажется, и так это понял.
— Спаси тебя светлые боги, Дарья Милановна, — едва слышно прошептал он.
Моё полное имя от Дуни узнал, когда обучал нас верховой езде, но я ему строго-настрого запретила ко мне так обращаться. Если донесут кагану, то вряд ли ему моё отчество, дедом придуманное, понравится. По сути, следует меня Метиновной величать, но пока слух режет.
А там видно будет.
На чай позвали командира нашей охраны. Познакомиться надо, узнать, как и где вои жить будут, чем помочь могу.
– Кудрет имя моё, Хранительница. Мы с тобой родились в один год. Только ты в дни Белой росы, а я в Дождевую воду. Мать сказывала, что поначалу наши колыбели рядом стояли, пока матушка твоя не захворала. Потом уж тебя прабабка-шаманка к себе забрала.
Я задумалась, услышав непонятные названия времён года, и чуть было не пропустила главное:
— Ты брат Дарьи? — не меньше меня удивлённая Дуня эмоционально точно озвучила вопрос.
— Да. Я один из двадцати восьми сыновей нашего солнцеликого господина Метин-кагана, — слегка смутился воин нашему вниманию. — Поэтому мою десятку и отправили охранять тебя. Ну ещё и потому, что по-русски хорошо говорю. Мать научила.
«Дела!» — пыталась я осознать происходящее. Знала я, что у кагана сыновей много, но вот то, что они все мои братья, дошло только сейчас. Уже и не знала, радоваться или пугаться такому.
— Ты, Дерья, не бойся. Все разом в гости не придут, — понял моё смятение Кудрет. — В стойбище нас сейчас пятеро, и я старший. Другие братья заняты кто чем. Шестеро у султана в армии служат — опыта воинского набираются. Семеро в Академии вашей учатся — дар у них. Трое старших наместниками в провинциях. Остальные с караванами ходят. Со временем каждый тебя навестит. Мы рады, что у нас есть сестра, и мы гордимся тем, что ты Хранительница Степи.
Не ожидала столько родни разом получить. А ещё где-то прабабка-шаманка есть. Вот с кем хочу познакомиться больше всего. Вопросов к старушке много накопилось.
бживались с трудом. Хоть и привыкли мы с Дуней за время поездки к ночёвкам в шатре, но там быт обустраивали не мы. Не болела душа за обслугу и охрану. Даже мыслей не было, где спят, что едят. Сейчас это мои люди, и я в ответе за их благополучие.
Через день рядом с моей разбили ещё две юрты, но поплоше. Одну — большую — поставили для себя стражники, вторую я попросила Кудрета устроить для слуг. Не могут же люди на земле под телегой спать.
Гигиену и нужду телесную тоже не пустишь на самотёк. Одно дело ближние кустики в походе, другое — продолжительное время на месте жить. По-быстрому обтереться влажными полотенцами или получать удовольствие от облака душистого пара и горячей воды в достаточном количестве, чтобы косы промыть — это большая разница. Всё, всё по-другому в оседлой жизни.
Экспертом призвали дядьку Ратко. Давно живёт среди степняков, знает, как они обустраиваются. Вместо того, чтобы советы давать, конюх просто взял двух рабов и повёл их строить уборную. Выкопали яму, сделали над ней настил с дырой, стены поставили из плотных матов, сплетённых из прошлогоднего камыша. Из камыша же и крышу сделали, накрыв её старой вытертой шкурой.
Но посмотрев, как утром к одиноко стоящему строению выстроилась нетерпеливая очередь жителей наших юрт, почесал Радко затылок и повёл после завтрака свою бригаду рядом ещё одну уборную ставить. А к вечеру в небольшом отдалении от первых двух закончили и третью.
— Зачем так много? — спросила Дуняша, которой всё было интересно.
— Так вон тот, — дядька ткнул пальцем на только что законченный домик для раздумий, — будет ваш, бабский. Шоб не стеснялись. А те два для мужей. Нас-то поболе будет.