Иду в сторону уборной — если кто и увидит, то не задастся вопросом, почему я ночью по лагерю шляюсь. Но не доходя нескольких шагов до «скворечника», сворачиваю в степь, одеваюсь спешно и припускаю бегом.
Трава, которую завтра-послезавтра скосят на сено, высотой выше колен и путает ноги. Бежать трудно, но так не терпится запустить пальцы в пышную гриву, услышать сопение холодного носа, уткнувшегося в шею, и умиротворяющее «пых» на выдохе, что не обращаю внимание на препятствия. Сейчас отбегу подальше от стойбища, чтобы собаки не учуяли зверя и не подняли переполох, и тогда уже позову питомца.
Над головой полная луна светит. В её призрачном холодном свете всё кажется нереальным. Словно вокруг меня волны, что гонит лёгкий ночной ветер. Куда только? К берегу или напротив, в глубину уносят? Дыхание от бега сбивается, останавливаюсь передохнуть немного. Оборачиваюсь, чтобы посмотреть, как далеко я от стойбища, и замираю от увиденного.
На меня беззвучно неслась свора огромных, чёрных как смоль собак. Глаза красными углями горели на оскаленных мордах. И не было никакого сомнения в том, что гонит их одно желание — убить.
— Стоять! — сила приказа была такова, что даже сердце моё послушалось, остановившись на минуту. Так мне показалось.
Обычный человек не может такой волей обладать, ведь голос был негромкий. Псы замерли метрах в пяти от меня. Просто замерли. Желание растерзать меня не исчезло, это отчётливо читалось в их глазах, но ослушаться они не смели.
С трудом отведя глаза от чудовищ, посмотрела на странную кавалькаду, приближающуюся ко мне.
Первое, о чём подумала — кони и собаки те кровные родичи. Конечно, биологически такое невозможно, но цвет шкур, пылающие красным глаза и хищный оскал несомненно роднили этих чудовищ.
А когда подняла взгляд на всадников, то показалось, что это уже было. Ночь, девочка в степи, жуткие собаки и кони и не менее страшные всадники. Не ошибаюсь я, только было это пять лет назад и закончилось очень плохо.
— Ты кто? — голос, приказавший замереть собакам, равнодушный взгляд невероятно красивых, холодных глаз, поза человека — человека ли? — для которого власть это не привычка, а само существование.
Пусть не могу произнести ни слова, а подчиниться воле обязана. Но как?! Хорошо, что за годы немоты мастерство пантомимы довела до совершенства. Правда, показать не успела. К вопрошавшей подъехала юная дева, тоненькая, нежная, как первый весенний цветок, склонила голову и сказала:
— Великая Госпожа, это же та девчонка, что объявила себя Хозяйкой Степи и… — дева захихикала, — потребовала, чтобы мы убирались с её земель. Помнишь?
Ой, мамочка! От ужаса я сжалась, втянула голову в плечи и закрыла лицо руками. Какой же дурой надо быть, чтобы перед этой — кстати, а кто она? — потрясать своим невнятным званием. Удивительно, что жива после такого. Хотя, какое там жива? Тельце-то под кустом у реки валялось. Понимать надо, где, когда и перед кем демонстрировать родовую гордость. Осторожно поднимаю глаза на ту, которую только что назвали Великой Госпожой, и вижу, что с другой стороны к ней подъехал могучий воин.
— Мара, далась тебе эта степнячка. Отдай её собакам и поехали дальше. Скоро светать начнёт, а мы тут толчёмся.
Мара?! Великая Госпожа, Последняя Гостья для каждого сущего, Тёмная Богородица, Чёрная Матерь, Снежная королева, Марена. Сколько имен, а смысл один — богиня смерти. И та малявка, чьё тело мне досталась, с ней бодаться решила. Безумная!
— Успеем, — легким взмахом, как от комара, отмахнулась от спутника та, что возвышалась надо мной на коне, сотворённом из тьмы. — Так что ж ты молчишь, хм… Хранительница?
— Позволь напомнить, Великая, — опять вмешалась девица, — ты же её голоса лишила. Дабы глупости не болтала.
— Вот как? — идеально очерченные брови изволили чуть-чуть приподняться, демонстрируя удивление. — Так и живёшь немой?
Я развела руками — а куда мне деваться?
— Думаю, ты уже осознала, что молчание золото, и я тебя прощаю. — Уголки губ едва обозначили улыбку, а пальцы сплели замысловатый невидимый узор, щелчком отправленный в мою сторону.
В то же мгновение по горлу прокатился ком расплавленного металла. Боль была такой, что я, схватившись за шею обеими руками, упала в траву на колени, захлёбываясь беззвучным криком. Похоже, кому-то рядом тоже плохо было, но он хоть сипеть мог, а я… Светлые боги! Это же я! Я сип из себя выдавливаю! Да, пока это не полноценный звук, да и откуда ему взяться после стольких лет молчания, но хоть что-то.
— Леля-сестрица, дай девочке водицы испить, — приказала Марена.
Леля? Что делать богине любви рядом со смертью? — задала я сама себе вопрос, с изумлением наблюдая, как юная красавица легко спешилась рядом со мной. Не чинясь, достала из сумки, наискось переброшенной через тело, бутылочку в ладонь высотой, обёрнутую берестой, и вложила мне в руку.
— Не больше одного глотка, — предупредила, погрозив пальчиком. — Это мёртвая вода. Может заживить, может восстановить, но убить тоже может. Помни — всё в меру.
Ух ты! Мёртвая вода. Пора бы устать удивляться событиям сегодняшней ночи и бояться происходящего, но всё равно замерла на миг, силами собираясь, прежде чем глотнуть из фляжки. Взглянула в весёлые глаза Лели — видно же, что забавляется, — мысленно махнула рукой и сделала глоток.
Да твою ж… По всем законам природы моё горло должно рассыпаться на мелкие осколки. После нестерпимого жара — невероятный холод, который не охлаждает, а жжёт пуще прежнего. Невероятным усилием воли сунула посуду в девичью руку и, погружаясь во тьму, боком свалилась в траву.
— Эй, — меня кто-то толкал. Не больно, но вполне ощутимо. — Вставай уже. Хватит валяться.
Открываю глаза. Луна по-прежнему высоко в небе, кажется, даже на пядь не сдвинулась. Значит, недолго без сознания была. Осторожно сглатываю. Боли нет. Откашливаюсь. Боли нет. Рядом стоит богиня весны, любви и красоты. Это она соизволила меня ножкой потолкать в плечо, чтобы девка глупая поднялась и продолжила развлекать Великую Госпожу Марену.
Легко встаю. Кланяюсь, коснувшись земли рукой, и даже голова не кружится.
— Благодарю тебя, Тёмная Мать, за милость, — говорю — граждане, я говорю! — богине, едва сдерживаясь, чтобы не завопить от радости.
Едва заметный наклон головы показал, что я услышана. А дальше что?
А дальше был Пых. Он упал с неба на землю между мной и замершими собаками. Грива чуть ли не дыбом стоит, хвост нервно бьёт по бокам, кожистые крылья заслоняют меня от опасности. Мой герой!
— Пых, ты крылья отрастил? — восхищаюсь я вслух, подныриваю под крыло и утыкаюсь носом в шерсть на загривке. — Пышенька мой любимый.
Кот поворачивает голову и смотрит на меня с изумлением. Ещё бы не удивляться — питомец впервые услышал мой голос.
— Откуда у тебя этот зверь? — возглас получился очень эмоциональным. Марена не смогла скрыть ошеломления.
— Нашла, — я с трудом отвожу взгляд от жёлтых очей моего самого первого друга в этом мире. — У реки, где очнулась после встречи с вами. Там ещё два изрубленных мужских тела было. А Пых… он с голоду умирал. Едва выходила. Вот в какого красавца вырос мой котик.
Запускаю пальцы в густую гриву питомца и радуюсь тому, что он сейчас здесь, рядом. С ним мне не так страшно.
— Ле-е-е-ль, — тянет Великая Госпожа через плечо, не отводя взгляда от моего питомца, — скажи, как случилось, что подаренный мне Велесом котёнок умирал с голоду неведомо где?
— Потерялся, должно быть, когда убирала за вами с Кощеем. Порезвились вы здесь знатно. Он охрану её порубил, а ты…
— А я девчонку отпустила.
— Наверное, я неправильно поняла, — легкомысленно отмахнулась богиня любви. — Сгребла всё, что валялось, и в реку сбросила. Рыбам и ракам на прокорм.
М-да… Есть ли разница, каким разделом человеческой жизни заведует богиня. Наплевать им на нас с небес своих. Живы, нет ли, главное, чтоб не мешали.
— Зверя верни. Мой он. — Этот приказ Марена подкрепила ментальным давлением. В голове зашумело, и кровь из носа капнула. Правда, тут же прошло всё, и голос богини смягчился: — Ты же сама видишь, что кот непростой. Мантикора имя его. Из выводка Велеса, а у него вся живность такая. Людям на глаза попадётся — изведут. В свите моей безопаснее будет.
Слушала, кивала, а пальцы всё сильней вцеплялись в гриву Пыха.
— Как я могу его отдать? Он всегда свободным был. Захочет, сам с вами пойдёт, — ответила, едва сдерживая слёзы.
— Если умный, то добром пойдёт. А ты не реви, не в клетке жить будет. Увидитесь ещё, — пообещала Великая Госпожа, потом вдруг хитро́ прищурилась и продолжила: — Вот что, девочка. Удивила ты меня сегодня и знатно порадовала. За то выполню любое твоё желание. Что хочешь?
— Пусть кружевница Неёла из Святобожска здоровой станет и вновь сможет ходить, — сказала, даже на мгновенье не задумавшись. Словно из души вырвалось. Потом долго удивлялась себе. Ни деду долголетия, ни себе силы Хранительницы пожелала, а вспомнились вдруг неуклюжий стул с колёсиками на ножках, да перила вдоль кровати в девичьей светёлке.
— Да будет так!
Глядя вслед быстро удаляющейся кавалькаде, я пыталась понять, что же это было. На Дикую Охоту, кажется, не похоже. В легендах, что читала ранее, и всадников больше, и не боги они вовсе, а павшие герои из Вальхаллы*. И уж точно не принято у охотников вступать в разговоры с теми, кого по дороге встретят. С дичью не разговаривают — её загоняют, убивают или собаками травят. А мне мало что вернули голос и память, так ещё и наградили, желание исполнив.
* Вальхалла — небесный чертог, который находится в обители богов Асгарде. Правит этим местом могущественный Один, который в германо-скандинавской мифологии почитается как отец всех богов. Слово «вальхалла» принято переводить как «дворец павших».
Пыха только забрали, но он сам пошёл с ними, добровольно. Надеюсь, что плохо ему не будет. Надо же — мантикора. Подозревала, что непрост мой котик, но чтобы так… В чародейской книге, где я искала описание видовой принадлежности питомца, об этом чудовище написано, что у него две головы, хвост скорпиона, ростом оно с лошадь, на голове рога и лицо человеческое. Фу, глупость какая! Мой Пыша не такой. Ну да, шип на конце хвоста есть, грива и крылья тоже, но ростом в холке всего по грудь мне будет, и мордаха нормальная, кошачья.