Первое, что пришло в голову после обещания, данного кагану — это толстые катанные тапки. Метин сказал, что ни османы, ни мадьяры в валенках не нуждаются. Но я-то знаю, что тёплая домашняя обувь им была просто необходима. Вовремя вспомнились жалобы приятельниц Алевтины по Фейсбуку, живущих в Турции и на Кипре, о трудностях зимовки. Дома, построенные из камня, облицованные мрамором, предназначены для выживания в жару, но холодная промозглость влажных зим отчего-то в этих жилищах не учитывалась. Отапливать дома электричеством или газом — этак и в трубу финансовую вылететь недолго. Счета придут невероятные. Вот и кутаются бедняжки поверх термобелья в свитера и тёплые спортивные костюмы, дополняя комплект стёгаными жилетами, а на ноги, чтобы не заболеть, натягивают толстые вязанные носки.
Да и не встречала, ни в одной из своих жизней человека, который после долгого трудового дня не захотел бы скинуть уличную обувь и переобуться во что-то тёплое, лёгкое, уютное. Вот через эту потребность я и решила заработать денег.
Засадила Дуняшу за травник, дала задание отыскать растения, которыми можно шерсть окрашивать, а сама попросила Помилу проводить меня в ремесленный район стойбища. Одну всё равно никто бы не отпустил, и так хвостом два стража везде таскаются. Хоть и стараюсь на них внимания не обращать, но свободной себя не чувствую. Да и язык ещё плохо знаю. Вернее, как умная собака — понимаю всё, но правильно сказать не всегда получалось. Одно дело в сознании учить язык, запоминая значение слов, другое говорить. Артикуляция моя пока не заточена на мягкую тюркскую певучесть. Всё получалось несуразно и малопонятно для местных. Но я ежедневно, то с Помилой, то с Кудретом разговариваю на тюркском затрагивая различные темы. От бытовых до религиозных.
Проходя по нешироким улочкам селения, радовалась тому, как всё изменилось вокруг. Всего-то два с половиной месяца прошло, а нет больше мусорных гор. На их месте некоторые хозяйки разбили грядки, некоторые цветы высадили. «У нас подсмотрели» — хмыкнула я про себя, но не огорчилась, а порадовалась.
Это мы с Дуняшей, когда заскучали занялись обустройством прилегающей территории. Организовали задний двор, куда выселили наших лошадок, предварительно построив для них конюшню, навес под телегу и сено и сарай для десятка кур и двух козочек, которые снабжали нас свежими яйцами и молоком.
Конечно же строили не мы. Я только руководила. Рассказала и показала, как можно сделать саман, как укладывать его в стены на влажную глину, как сделать лёгкий турлучный сарай из гибких жердей, утеплив их камышом и обмазав всё той же глиной.
— Дашенька, откуда ты всё это знаешь? — всплёскивая руками ахала Дуняша, дивясь тому, как быстро возводят хозяйственные постройки.
— Я же говорила тебе, что готовилась к поездке в степь. Читала много, у опытных людей спрашивала. Вот и пригодились знания, — излагала я подруге придуманное оправдание.
Не рассказывать же ей, что лет в тринадцать гостила Алевтина всё лето в деревне у бабушки на Украине. Соседи, пользуясь сухой, жаркой погодой обновляли дворовые постройки. Снесли старый и смастерили новый сарай из свежесрубленных жердин. Вкопали по углам крепкие колья, закрепили на них поперечные слеги, и переплетая между ними тонкие жерди, за пару дней соорудили высокие щелястые стены будущего сарая. Потом забили пустоты соломой и камышом, обмазали глиной. За неделю под жарким южным солнцем она спеклась чуть ли не в кирпичную плотность.
— Вот так, детка, из говна и палок можно построить что-то полезное, — посмеиваясь над удивлением горожанки, объяснил сосед. — Лет пятнадцать, если трещины вовремя подмазывать, простоит. А то и поболе, если Господь даст. Потом новый поставим.
А ещё было незабываемое событие, которое сельчане называли «по́мочь». Лепили саман. Участвовали чуть ли не всем селом. Женщины постарше готовили на всех еду, мужики мельчили и просеивали сухую глину, резали солому, и сбрасывали всё это в широкую, но глубиной не более полуметра яму. Потом смесь заливалась водой и начиналась самое интересное. Молодые женщины, девчата и парубки, детвора от мала до велика, прыгали в эту грязюку и топтались по ней, превращая в вязкую, пластичную субстанцию. В какой-то момент кто опытный, руководящий процессом, давал топтунам команду на отдых, чтобы смогли отдышаться на брёвнышках в тени и не мешали выкидывать из ямы приготовленную для формирования массу. Глину утрамбовывали в примитивные формы, сколоченные из досок, затем, дав слегка подсохнуть выкладывали до полной просушки на отведённое для этого место. И всё начиналось заново: сухая глина, резанная солома, вода и босые ноги, топающие в этой незамысловатой смеси.
В памяти Алевтины отложилась невероятная усталость, до зелёных мух в глазах, но и нежелание уйти отдыхать, оторвавшись от компании весёлых, громких людей. Обед, которым кормили всех участников «по́мочи», мало отличался от того, чем потчевала бабуля, но он был невероятно вкусным. Да и есть рядом с такими же проголодавшимися куда веселее, чем одной. Вычерпав до дна полную миску борща, готова была попросить добавки, но подоспел компот с вишнёвым пирожком…
На нашем строительстве поначалу трудились только рабы, но вскоре к ним присоединились и жители ближайших юрт. Пришли полюбопытничать, чего такого мы делаем, а когда услышали подробный рассказ о том, что можно сделать из высушенных на солнце глиняных, смешанных с резанным камышом и старой соломой, блоков, заинтересовались. Чтобы опыта набраться стали помогать бригаде рабов, которой руководил дядька Ратко.
— Этак мы у тебя, Хранительница, научимся, а потом и себе сараи и загоны для скота построим, — шутливо пригрозил один из степняков.
— Только рада буду, если вам это на пользу пойдёт.
На освободившемся месте Помила распорядилась грядки вскопать и решила посадить немного картошки.
— Давай, мы очистки посадим, — предложила я тётушке, жалея и без того не великие запасы.
— Да что ты такое говоришь, Дерьюшка? Что из них вырастит? Только время потеряем, — хотела было отмахнуться женщина, но я настояла.
Каково было её изумление, когда через полторы декады из земли выглянули тёмно-зелёные, немного сморщенные ростки.
— Вот недаром говорят: «Век живи — век учись», — любуясь всходами дивилась Помила. — Помнится, мы в селе целиком клубень в лунку кидали. А оно вишь как можно было.
— Так в посадке глазки главное. А они на кожуре остаются, когда картошку чистишь. — приобняла я матушку Кудрета.
Нравилась мне эта добрая, хозяйственная женщина. Как-то незаметно смогла она стать для нас с Дунечкой родной. Мы с подругой не помнили своих матерей, а у Помилы не было дочерей. Вот и восполняли мы друг другу недостачи эмоционального тепла.
Мастер, валявший шерсть, работал на улице под навесом. Помогала ему вся семья. Руно теребили, распутывая колтуны, выбирая мусор и грязь застрявшие в шерсти, начёсывали в плотные пласты, которые и добавлялись для уплотнения изделий.
Заметив, что мы с Памилой присматриваемся к работе, мужчина остановил процесс создания очередного валенка. По одному его слову женщины и девочки бросились кто к плите, кто в юрту, а сам он вытерев руки о тряпицу пошёл к нам навстречу.
— Только в ноги не падай, — заранее замахала я на хозяина юрты руками. — Лучше скажи, как зовут тебя, добрый человек.
— Докужтуг*, милостивая госпожа, — низко поклонился степняк. А распрямив спину, заметил моё удивление необычному имени, пояснил — Отец мой мечтал, чтобы стал я богатым человеком, владельцем табунов прекрасных скакунов. Он думал, что имя приманит ко мне удачу.
*Докужтуг — девять лошадиных хвостов.
— Давай, попробуем приманить её вместе, — предложила я. — Вот что мне надо…
Коротко рассказав зачем, подала рисунок, на котором было изображено, что хочу заказать — нечто похожее на кломпы — деревянные башмаки голландской бедноты, только на плоской подошве и из плотного, толстого войлока. На пробу.
Мастер похмыкал подумал и предложил:
— Можно два варианта сделать. Помимо таких, как ты, Хранительница, хочешь, можно ещё и чуни короткие валять. Вот до сюда — и Докужтуг резанул ребром ладони по собственной щиколотке. — С широким мягким голенищем и жёсткой пяткой, чтобы надевать удобно было.
Я согласилась. Оговорив с мастером цвет изделий, срок заказа и цену, мы с Помилой позволили уговорить себя отведать угощений. Нельзя отказаться если в дом пришёл. Хоть в гости, хоть по делу, но уважь хозяина, раздели с ним лепёшку, испей чаю, благослови жилище.
Домой мы пришли под вечер.
«За что боролись…», — подумала я, массируя затёкшую спину и отодвигаясь от рабочего стола. Но жалобой это не было. Мне нравилось то, что у нас получалось.
Понимая, что форму тапок быстро подхватят и будут с лёгкостью копировать, я решила сделать наши работы уникальными, украсив мордочками тех самых забавных зверушек, увиденных когда-то в интернете.
Тонким угольком легко наметила носик и глаза кота, обозначила расположение полосок и, вбивая толстой иглой чёрную шерсть в белый войлок, стала «рисовать» мордочку зверушки. Не с первой попытки взялась я за тапки. Сначала пробовала изобразить что-то простое на ровной поверхности ненужных обрезков. Сколько испорченных вариантов со злостью было выброшено в огонь, счёту нет. Зато сейчас на округлой поверхности кошачья моська получалась как живая. Для пущей достоверности ещё и объемные ушки прикреплялись, и тонкие вибриссы из конского волоса.
С первыми удачными тапочками Помила с Дуняшей носились как дети с любимой игрушкой, не желая выпускать из рук. И когда я предложила им сделать себе такие же, с энтузиазмом принялись учиться кропотливой работе. К нашим урокам сначала присоединилась Айше, а потом и девчушки из соседних юрт.
— Даша, тебе впору школу рукоделия открывать, — однажды пошутила подруга, заставив меня крепко задуматься.
Действительно, сколько пар тапок мы втроём сможем разукрасить? Пусть десяток в месяц. Большого прибытка это не даст. Тапки не платье, за них золотой не попросишь. Самое большее — серебрушку малую, и та не целиком в казну пойдёт. Вычесть стоимость шерсти, мастеру за валяние заплатить да рукодельнице не меньше — что там останется? Грошики. Объёмом брать надо, а это значит, что необходимо людей привлекать. Не только детей и подростков, но и стариков.