— Дед, я тебя одного не оставлю. Может быть, Метин-каган и отец мне, пусть так. Но самый родной человек для меня в этом мире — ты.
Пусть со стороны казалось, что ничего не изменилось, но жизнь с ног на голову перевернулась. Ещё и Ружена с сотником взялись обучать меня тюркскому.
— Ну и пусть сказать не можешь, — увещевала упрямая девушка, — но понимание-то тебе не повредит.
Сопротивляться было бесполезно. В повседневном общении со мной они попросту перешли на язык моих этнических предков. Что бы я ни делала, к чему бы ни прикасалась, один из моих учителей стоял за спиной и зудел назойливой мухой, называя на тюркском вещи, цвета, существительные, прилагательные, глаголы и числительные.
Должна была признать, что метод их оказался действенным. Тут, наверное, ещё и память тела свою роль сыграла, но через неделю я легко понимала простые предложения, с которыми ко мне обращались наставники.
Конечно же, все мастерицы, не занятые на заказах, шили халаты. От яркости ткани пестрело в глазах, от разнообразия моделей голова шла кругом. Простёжку делали прямой, диагональной, фигурной, комбинированной. Отделку из контрастных оборок, кружев, меха и вышивки. Фасоны предлагали свободные, приталенные, в пол и до середины бедра. Ни одного повторения, каждое изделие уникально.
Халаты мы шили трёхслойными. Но в отличие от подлинной одежды степняков, слой шерсти между нарядным верхним из шёлка или атласа и нижним из самого нежного льна, был очень тонким, почти невесомым. До меня в этом мире и в это время таких вещей не было.
Мастерицы, несмотря на трудоёмкость изготовления, любовались каждой законченной вещью и попросили разрешения сшить нечто похожее для своих близких. Позволила, конечно, но с условием, чтобы их изделия увидели свет не раньше, чем мы начнём продавать халаты в «Стрекозке».
Если бы не дед, заходивший за мной в конце дня, я бы работала круглые сутки. Всё, что угодно, лишь бы не думать о том, как найти выход в ситуации, в которой выхода нет.
Понимая, что от участи Хранительницы Степи не отвертеться, оставить деда одного в пустом доме тоже не могу. Тащить старика с собой, лишив привычного комфорта — бесчеловечно. Может быть, он, гонимый любопытством исследователя, и поедет, но вряд ли выдержит дальнюю дорогу и неустроенность кочевой жизни.
На одной чаше весов жизнь и благополучие многих тысяч человек, на другой — здоровье человека, который, презрев условности и правила Академии, принял в семью бездомную немую девочку. Выбор без выбора. Каким бы делом ни занималась, отвлечься от бесконечных мыслей, как решить задачу, в которой нет правильного ответа, не могла.
Ураган, именуемый Мирославой, в салон ворвался неожиданно.
— Дашенька, я соскучилась! Но ты даже представить не можешь, какое это бедствие, когда у ребёнка режутся зубки! Акамир постоянно капризничает и на секунду не отпускает от себя. Сын не желает оставаться ни с няньками, ни с кормилицами. Спасибо свекровушке, отпустила на часик проветриться. Показывай, что у тебя нового, — тараторила приятельница, одновременно успевая раскланяться с Мезиславом Ждановичем, улыбнуться Ружене и кивнуть визажисткам, выглянувшим из своей комнаты на неожиданный гам в салоне. Вдруг остановилась и руками всплеснула: — Даша, ты ужасно выглядишь. Много работаешь?
Киваю.
— Что за необходимость? Деньги нужны? Нет? Почему тогда?
Пожала плечами.
— Так правда то, что тебя в степь вернуть хотят?
Киваю.
Княгинюшка не глядя опускается на первый попавшийся стул, словно разом силы кончились. И стало понятно, что шумная бравада напускная и молодая женщина искренне переживает о моей судьбе.
— Поедешь? — участливо спрашивает приятельница, стараясь заглянуть мне в глаза.
Киваю со вздохом. Куда денусь…
— А как же Осей Глебович?
Не удержалась. Отвернулась, чтобы слёзы скрыть от боли мучающего меня вопроса. Мирослава обняла за плечи, погладила по спине и вдруг оттолкнула слегка.
— Даша, я всё придумала! Мы его к себе заберём.
Мои брови от удивления вскинулись, а слёзы мгновенно высохли. Как заберут? Дед не кот, чтобы его в корзинке из одного дома в другой перенести. Упрямство мэтра в Академии стало нарицательным. Не пойдёт он к чужим.
— Ты не поняла! — всегда удивлялась умению приятельницы понимать мою мимику. Твёрдо уверена, что мысли не читает, но как-то чувствует мои эмоции. — Мы его не приживалом возьмём. Я… нет, Рознег его учителем к нам пригласит. Для меня. Давно собирались. Матушка считала, что невместно молодой боярышне над книгами чахнуть. Писать мало-мальски умею, счёт знаю, и этого достаточно. А как беседы куртуазные вести? Как изящно осаживать завистниц злоязычных? О чём буду разговаривать с Акамиром, как подрастёт? Учиться просто необходимо! — каблучок элегантной туфельки стукнул об пол, подчёркивая серьёзность заявления. — То, что Осей Глебович в Академии преподаёт, добавит весу в глазах моей родни. А то, что украшен сединой и морщинами, успокоит мужа. Решено! — и ещё раз каблучок впечатался в пол салона. А потом уже мягче: — Ты согласна, Даша?
Киваю. Учиться необходимо всегда, какой бы повод для этого ни был. Согласна и с тем, что решение Мирослава интересное предложила. Дело за малым — понравится ли такой вариант деду. «Пусть Рознег пригласит его до моего отъезда», — вывожу свою просьбу на досочке.
— Сегодня же упрошу мужа, — обещает приятельница. — А теперь покажи, что ты нового нашила. Я бы хоть весь день с тобой проговорила, но домой пора. Сын ждёт.
Халаты привели княгиню в восторг. Она гладила яркую ткань верхнего слоя, одобряла отделку и тёплую лёгкость уютной вещи. Перемерила штук пять или шесть, но никак не могла сделать выбор.
— Даша, ну скажи, какой лучше? С оборками или с кружевами? Здиславе Красимировне я с мехом возьму, а себе какой? — страдала Мирослава, а потом, приняв решение, бесшабашно махнула рукой. — Оба беру!
Глава 5
Шпиль, венчающий высокую крышу центрального храма, ярко вспыхнул, отражая первые солнечные лучи, и люди, окружившие наш небольшой караван, как-то разом отступили. Пора. Традиция такая в Светлобожске — трогаться в путь на утренней заре. Подумать не могла, что столько желающих проводить соберётся.
Два дня назад во дворце устроили большой приём по случаю отбытия посольства, где со мной попрощались самые родовитые заказчицы. Благодарили за наряды, говорили добрые напутствия, дарили всякие полезные мелочи, что могли пригодиться как в пути, так и на новом месте. Просили скорее вернуться.
Вчера утром в «Стрекозке» собрались все работники мастерской, поставщики, Катя с мужем. Желали мне лёгкого пути, обещали, что будут скучать. Опытные купцы, не раз ходившие с обозом за товарами, давали дельные советы, как вести себя в дороге, чтобы доехать до места живой и здоровой. Женщины обнимали, плакали, совали в руки корзины с припасами. И опять просили поскорее вернуться.
Больше всех переживали Ружена и Мезислав Жданович. На них, да ещё на Сияну оставляла я мастерскую. Портнихе — основная работа: подбор тканей, крой, шитьё, контроль качества. Продавщице, ставшей экономкой моего непростого заведения, предстоит заниматься денежными вопросами. Сотник, как самый опытный и закалённый в боях, взял на себя управление в целом. Обещали помогать и подсказывать друг другу, если нужда такая будет.
Жаль, но от приёма заказов на шитьё нарядов пришлось отказаться. Дуняша единственная могла бы с этим справиться, но упёрлась, как молодой барашек, убеждая всех, что без меня даже не зайдет в «Стрекозку». Надеюсь, отшивая все виды белья, чулки, пояса и халаты, клиентов мастерская не растеряет. На прощание я подкинула Сияне ещё и несколько новых эскизов легкомысленных, нарядных и так любимых дамами пеньюаров.
Художницам отдала рецепты изготовления декоративной косметики. Людмила хоть и вредная девка, но толковая и цепкая, а Белослава во всём сестрицу поддерживает. Главное, что клиентки ими довольны и курсы они ведут интересно. Так рассказывают о макияже, что и я заслушивалась, когда на уроки к ним заглядывала. Упросила деда пустить девчонок на постой в опустевший дом. Там же лаборатория, необходимая для работы, запасы материалов и упаковок. Да и не дело это, когда дом нежилой.
Дома прощалась с самыми близкими, пригласив на поздний обед Богдана Силыча с Боянкой и Дуняшей. Ели плохо, разговаривали мало.
— Даша, ты вернёшься? — со слезами спросила добрая соседка.
Кивнула. Вернусь обязательно. Что мне там делать, если я никого не знаю. Убедятся, что ошиблись в своих ожиданиях, и вернусь.
А когда гости разошлись, мы с дедом сели в его комнате, обнялись и почти всю ночь проговорили. Обо всём. О том как встретились в первый раз: «Стоит такая пигалица, худющая, чумазая, но страсть какая настырная. Вцепилась в мантию, в дом не пускает и бумажкой перед носом трясёт!», как быт налаживали: «Я словно в былые годы вернулся, когда матушка жива была», как Ерофея учили, как ходили складками прощаться с бабой Марысей. Многое вспомнилось с душевным теплом и лёгкой печалью.
— Ты же вернёшься?
— Обязательно вернусь, дед. Правда, не знаю когда. Через год или два, может быть, даже через пять, но вернусь. Ты ведь меня дождёшься?
— Дождусь… ты только долго не задерживайся.
Три недели, как дед ушёл в отставку из Академии и переехал в дом посла в качестве учителя Мирославы. Домовой с банником печалятся — как ещё с постояльцами уживутся? Но тихонько радуются тому, что дому не грозит пустым стоять, и тому, что при деле будут. Дичает нечисть без людей, вредной становится.
И всё же… Ещё от дома не отъехала, а уже тоскливо на душе.
Одно хорошо — Ерофей едет со мной.
Перед приёмом Его Величество пригласил нас в свой кабинет. Вручил бывшему студиозусу, неожиданно ставшему послом, несколько свитков в богатых чехлах, обвязанных золотыми шнурами и скреплённых красными печатями для передачи кагану.
— Поезжай, сын. Не люб тебе путь воинский — учись дипломатии. Мирное соседство со степняками дорогого стоит. Не прошу набеги прекратить — норов у них не тот, — но расположенность правителя постарайся обеспечить, — напутствовал Василий Ерофея. — Горячку не пори, слушай, что боярин Судислав советовать станет. Он человек в посольских делах опытный. — Повернулся ко мне. — При тебе, дева, говорю не таясь. Хоть ты и дочь степей, и судьба теперь у тебя другая, но выросла-то здесь. Верю, что не станешь вредить царству моему. Без зла уезжаешь?